Ни для кого не секрет, что наши сны не возникают на пустом месте. Базой для них выступают события и мысли, каким-то образом осевшие в памяти спящего. Разумеется, Кузьмич не являлся исключением из этого правила.
Снились ему джунгли, причем именно такими, какими их показывают в кино. Неприступные и труднопроходимые зеленые дебри из каких-то лиственных, пальм и лиан, а под ногами то и дело возникают реки или просто заболоченные участки. Отовсюду был слышен стрекот каких-то насекомых и кваканье лягушек.
Кузьмича мало занимали препоны, чинимые ландшафтом, ибо он, крадучись, шел по следу. Благо подобный след было трудно упустить, ибо только исполинский змей мог оставить после себя такую траншею. Совершенно не смущал Кузьмича и тот факт, что охотиться на Уробороса он пошел, вооружившись копьем, которое представляло из себя древко от швабры с примотанным изолентой пластиковым, одноразовым ножом.
След петлял между деревьев, но был хорошо различим, потому без особого труда, следуя за ним, Кузьмич вышел к огромному дереву, которое можно было бы назвать баобабом, если бы оно таковым являлось. По факту это было сосна, которую, похоже, всю жизнь кормили компостом из гамбургеров и чипсов: настолько необъятной она была. Ее густая крона была поистине циклонических размеров и полностью закрывала собой небо. Видимо, по этом причине вблизи «сосны» не росли другие деревья. Помимо специфической диеты были у обнаруженного «Иггдрасиля» и другие странности: с кроны свисали лианы, которые сильно напоминали ленты «Шипучки» (леденца времен беззаботного детства); корни так и вовсе походили на бамперы «Солярисов», «Рио» и «Фокусов».
Чуйка охотника, коим в ортодоксальном смысле этого термина Кузьмич никогда не был, подсказала, что логово змея найдено.
Со стороны дерева (по мере приближения Кузьмича) стало нарастать весьма недвусмысленное шипение. Змея неспешно «кольцами» соскользнула к основанию дерева. Уже привыкшее к полумраку зрение позволило охотнику рассмотреть змею, коей являлась веретеница сарделек.
Бой был неминуем, посему Кузьмич грозно поднял копье, издал боевое: «Медовая горчица!» (длинновато для боевого клича, но что поделать) - и ринулся в атаку.
Джунгли растаяли перед глазами ровно в тот миг, когда надувная подушка в очередной раз приземлилась Кузьмичу на лицо.
- Ты достал ворочаться и бормотать о жратве! - не то чтобы шепотом сообщил Харакиря.
- Ты обалдел? Еще минут 5, и я бы ее одолел!
- Кого?
- Сардельку … тьфу ты, змею исполинских размеров, наподобие Апопа или Йормунганда - сказал Кузьмич, приподнявшись на локте.
- Твои Пирровы победы меня мало волнуют, потому что в жертву приносится мой сон. Так что если ты и дальше намерен биться с ветряными мельницами, то иди спать на улицу - сказал Харакиря, затем сунул подушку под голову и повернулся на бок, спиной к Кузьмичу.
- Ну и пожалуйста - буркнул Кузьмич, выбираясь из палатки.
Несмотря на иссушающий зной прошедшего дня, ночь дарила живительную прохладу. Хотя в полном смысле слова ночью это было назвать сложно, более походило на поставленный на паузу закат, поскольку лучи солнца все же блекло освещали горизонт.
«Не готов все же кухарь-турист к тяготам и лишениям походной жизни. То ли дело гордость республиканского флота!» - подумал Кузьмич, глядя на беспробудно спящего на коврике под деревом Шкипера.
Сон совсем не шел, поэтому Кузьмич решил пройтись вдоль берега озера, так сказать, наверстать упущенное вечером любование видами. Молчаливый и редкий лес темными зубьями выделялся на фоне светлого неба и отражался в зеркале озера.
Вдруг Кузьмич буквально на секунду увидел зеленый всполох чуть в стороне от скалистого, левого берега озера. Он присел и сосредоточил взгляд, всполох повторился. Воодушевленный ночной «охотой» Кузьмич, пригнувшись, направился в сторону всполохов. В ночи по камням лезть непросто, но благодаря отсутствию «сыпучки» и курумника получается не шуметь.
По мере приближения к пункту назначения Кузьмич стал различать звуки, отдаленно напоминающие завывание, смешанное с горловым пением.
«Не иначе дед правду говорил, и шабаш происходит» - подумал Кузьмич.
Когда до перевала оставалось уже метра три, пространство за ним озарилось светом огня, и из-за огромного валуна появился медведь, который поднял лапы и зарычал.
У Кузьмича перехватило дыхание: ни крикнуть, ни убежать.
Судорожно перебирая пальцами по склону, горемычный охотник нащупал какую-то увесистую ветку и швырнул ее в косолапого.
Попал.
Медведь быстро скрылся за валуном.
- Ай, туды его в качель! - раздалось за валуном.
- Митрич, живой, не зашибло? - прозвучал второй, более низкий, чем первый, голос.
- Что за народ пошел: чуть что, сразу оглоблей огреть норовит - чуть тише сказал тот, которого назвали Митричем.
- А ну выходи по добру, по здорову! - сказал второй.
Кузьмич не спеша встал в полный рост и взобрался на перевал.
По центру небольшого, скалистого плато он увидел костер, слева от которого сидел и потирал ушибленную спину человек в медвежьей шкуре поверх камуфляжного костюма. Справа от костра стоял рослый и седой бородач тоже в камуфляжном костюме.
- Ты зачем поленьями кидаешься, бесноватый? - спросил бородач.
- Простите, мужики, не признал, думал - медведь - ответил Кузьмич, слегка потупившись.
- А медведя ты думал оглоблей одолеть? Погодь, где-то я тебя уже видел - проговорил, повернувшись лицом к Кузьмичу, «медведь», в котором тот сразу же узнал старичка из поезда.
- Так вы у меня в поезде полторашку стащили! - сообщил ему Кузьмич, с лица которого крупицы былого раскаяния, как ветром сдуло.
- Не было того, враки все - ответил старичок, быстро отойдя подальше от Кузьмича и подняв руки, опасаясь новых «снарядов» в свою сторону.
- Тьфу ты, Митрич, опять туристов оброком обложил? - спросил бородач.
- Много им было … упились бы, да станцию проспали. Этот то заливал, что твой карась на речке - не меняя позы, сообщил собеседнику дед.
- Лады, спускайся, воин, к костру, посидим. Меня Парфенычем кличут - сказал бородач, протягивая руку Кузьмичу.
- Кузьмич - ответил то, пожав протянутую руку - А это не вы тот Парфеныч, что следы вервольфа в лесу видел?
- Чавольфа? - спросил Парфеныч, присаживаясь поближе к костру.
- Это он об волкодлаке говорит - пояснил Митрич, также подсаживаясь к костру.
- Ааа, ну да, было дело, где-то с месяц тому. Силки на болотах проверял, ну те, за которыми вчера ходили. Там то следы и увидал - сказал Парфеныч, доставая сковороду из заплечного мешка, который совершенно неожиданно откуда-то появился у него в руках - Митрич, ты опять городских шугаешь? А сувениры, грибы, ягоды мы потом кому продавать будем? Опять в Петрозаводск поедем? Мало того, что здесь по округе бродишь, вырядившись, как какой-то жупел болотный, так еще и в поездах жути наводишь.
- Так я ж это, былинный дух и депутацию … тьфу ты, репутацию края нашего поддерживаю. Наоборот народ, охочий до всякой мистики, попрет, что твой лосось на нерест - ответил Митрич, так же не пойми откуда достав нож, колбасу и грибы.
- По-твоему нам мало шебутных, что отсюда метлой не выгонишь? Вот хоть тех, что тут были седмицу назад, вспомни - сказал бородач, поставив сковороду на огонь.
- Паря, ты чегой-то так колбасу глазами буравишь? Не видал чтоль никогда? - спросил Митрич, отвлекшись от разговора на Кузьмича, который не моргая уставился на колбасу.
- Видел. Как раз такую у нас из лагеря сегодня свистнули. А седмица - это что? И кого вы хотели метлой выгонять? - спросил, нахмуривались, Кузьмич.
- Ну, колбасу мне Патрикеевна сегодня вручила. Где взяла, о том ни слова. Седмица - то неделя по-вашему будет. А за шебутных, то Парфеныч расскажет, только горло промочим. Будешь? - Митрич продемонстрировал бутылку из зеленого стекла с какой-то прозрачной жидкостью внутри.
- Отказываться не приучен - ответил Кузьмич, протягивая металлическую стопку, которую не в пример паспорту никогда не забывал и всегда носил в одном из карманов куртки.
- Прежде чем говорить о недавних шебутных, надо понимать, что сюда, на Гору, частенько заносит люд, так сказать, не от мира сего. То колдуны придут, то экстрасенсы, ворожеи и прочие ведуны пожалуют. И хоть «черпать» из Горы ни один не сможет, все же им тут, как медом намазано - начал рассказ Парфеныч.
- Хех, ты, чтоб понятней было, про друга леса расскажи - задорно предложил Митрич.
- Так сам и рассказывай, твоя ж история - ответил Парфеныч.
- Ладно. Раз сгрузился с поезда парень, чуть моложе тебя - сказал дед Митрич, глядя на Кузьмича - длинноволосый, в каком-то чудном халате с вышитыми цветными нитями загогулинами заморскими, да с палкой ростовой, что он упорно посохом называл. Я мол друг леса - дубит, говорит.
- Может, друид? - поправил Кузьмич.
- Может, и друид, поди леший её разбери мОлодежь эту непутевую. Не суть. Говорил, мол всяк в лесу ему друг, и идет он на Гору, дабы Велеса славить. Не особо разумея связь Велеса с узорным халатом, я указал ему направление, да и сам стал собираться, поскольку помышляли с Парфенычем грибов да ягод подсобрать. Вечером оказались на Горе, да и решили отобедать, а заодно и отужинать. Уже закинули картошку в угли, глядь, а соли то не взяли. Ну я и пошел по туристам узнать: не богат ли кто на соль. Гляжу, а возле озера этот в халате беснуется: что-то завывает, да на одной ноге кругами вокруг костра скачет. Ну я кашлянул, чтоб не пугать в ночи, да вышло всё иначе. Я ж в шкуре хозяина леса был, как сейчас, ну он увидал меня в потемках, да и дал стрекача через озеро. Зело прыткий друг леса был: пятки едва озера касались - неторопливо поведал свою историю Митрич.
- Я тебе сотню раз говорил: перестань рядиться в карху, нечего народ стращать - сказал Парфеныч, раскладывая снедь на разогретой сковородке.
- Никто в лесу на хозяина не кинется, а шкура его - то оберег от всех лесных напастей - возвел палец к небу Митрич.
- А карху это что? - спросил Кузьмич.
- То медведь по-нашему. Ты спрашивай, коль непонятно что. Парфеныч у нас зимой в Финляндии был, так теперь по-ихнему иногда глаголит - молвил Митрич, не улавливая нависшие над плато «грозовые тучи».
- ИХ, ИХ, ИИИИИИХ!! - верещал Кузьмич, подпрыгивая до неба.
- Тьфу ты, я и позабыл, что тебя народный слог шибче бармача в гузно жалит - сказал Митрич, наблюдая за неожиданным шоу.
- «Кирилл и Мефодий транслэйтер» в студию, будьте любезны - попросил успокоившийся Кузьмич.
- Чаво? - спросил полиглот Парфеныч.
- Вот и я о том же: давайте говорить на стандартной, относительно современной версии русского языка, чтобы всем всё было понятно - внёс предложение Кузьмич.
- Лады, перевод слов Митрича потом в интернате посмотришь, а теперь слушай мой рассказ - начал свою историю Парфеныч.
«В Интернете!» - хотел было поправить Кузьмич, но вовремя осекся.
- Значит, седми … неделю тому назад прибыла на Гору расписная компания толи с Невы, толи с Москвы, Хийси их разбери, и заявила (а мы с Митричем тогда на этом же месте сидели) мол они зело сведущи в различного рода ворожбе и прибыли сюда обряды свои справлять. Не к добру то, говорю им, ладно б еще один обряд, куда ни шло, Гора и не такое терпела, но сразу несколько, то явный перебор. Но бесноватые ни в какую, не крекси … шпекси … фэкси …. тьфу ты, флекси, слово то какое, окаянное … мол старик у нас на всё Кейт Бланшетт имеется - продолжал Парфеныч.
- А её то как сюда занесло? - спросил Кузьмич.
- Кого? - в недоумении спросил Парфеныч.
- Ну Кейт Бланшетт, актриса такая, из Австралии, вроде - пояснил Кузьмич.
- Какая актриса? Я тебе говорю бесноватые сказали, мол им можно, что душе угодно - насупившись, ответил Парфеныч.
- Аааа, карт-бланш у них - наконец догадался Кузьмич.
- И как ты вообще её запомнил, актрису ту? В Петрозаводске вон таксиста ямщиком всё называл, а тут такая абракадабра вместо имени с фамилией - задумчиво произнес Митрич, который за период своего непродолжительного молчания уже успел раскурить трубку.
- Так а чего й там запоминать? Барышня видная, вон как по лесу в длиннющем платье да с распущенными волосами бодро вышагивала. Это, я тебе скажу, не каждая сдюжит. А потом еще как выпучит глаза свои, да грозным голосом пророчить начнет. Тут и окаменеть недолго, даром, что в телевизоре - пояснил Парфеныч.
- Ну, да я отвлекся. Говорят, мол им всё дозволено, и всё ни по чем. Смеркалось. Глядим, а бесноватые на берегу озера свои обряды справлять начали. Такое началось, срам и жуть: кто в расписных кафтанах, кто в исподнем, кто и вовсе без всего. Визжат, камлают, заговоры заговаривают, пляшут, о землю бьются, и каждый о своем да сам по себе. Короче, помянули и Морану, и Фрейю, и Зевса. Благо Кали до кучи не позвали. Тучами небо затянуло, темно стало, хоть глаз коли. Мы быстро вещи собрали и наутек, ибо быть беде, коли на один алтарь нескольких богов зовут. Оно, конечно, не факт, что отзовется кто, но если придут … тесно им будет на одной то горе. Пока спускались, со всех сторон света примчались внуки Стрибога, стали лес гнуть кто куда, аж деревья затрещали. Добежали мы до сейда, что тут чуть ниже по тропе, ты должен был его проходить, как грянул гром. Молнии били каждую секунду, и все в верхушку Горы. Глядим, а сейд то зеленым светится. Только мимо него пробежали, как за спинами полыхнуло зарево пламени. Я всего на секунду обернулся и почудилось мне, что пламя то вид огромного змея приняло. Так и бежали мы, сломя голову, пока Гора совсем из вида не скрылась.
- А с колдунами что … ну с теми, что тут были? - спросил обмякший и засыпающий Кузьмич.
- Что стало с шебутными, нам не ведомо. Следов пожара тоже нет. Но ведь не сам же по себе здесь фосфор на дне озера появился - завершил рассказ за товарища Митрич.
Проваливающемуся в сон Кузьмичу на миг показалось, что последние слова были произнесены тише предыдущих, будто они таяли в воздухе, как утренний туман.
