Предыдущий фрагмент здесь.
Часть 3
ТОЛЬКО НЕ ОТЧАИВАЙСЯ!
Глава 9
НЕЧИСТОЕ ДЕЛО
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
А. С. Пушкин. «Бесы». 1831 год
Наступило петербургское лето с беспокойными белыми ночами, шумными дождями и надоедливыми ветрами, постоянно стремящимися унести прочь долгожданное солнечное тепло. Саша к этому времени определился с выбором будущего поприща и начал готовиться к вступительным испытаниям в Петербургскую медико-хирургическую академию. Аркадий помогал ему советами. Лидия одновременно с радостью и грустью смотрела на своего быстро взрослеющего сына. Но Саша оставался прежним: был внимателен и нежен с матерью, живо всем интересовался и порой поражал родителей неожиданными наблюдениями и выводами.
Переживания Лидии, связанные с убийством Пушкина, со временем немного притупились, но щемящее чувство безнадежности больно царапало ее душу всякий раз, когда она сталкивалась с последствиями этого преступления. Особенно тяжелое впечатление производили продающиеся в эстампных лавках слепки с посмертной маски Пушкина по 15 рублей за штуку и выполненные якобы с натуры пятирублевые литографии Бруни* , изображающие Пушкина лежащим в гробу.
*Бруни Федор Антонович (1799–1875) — русский художник итальянского
происхождения, академик и профессор Императорской Академии художеств.
Примечание: это изображение Пушкина в гробу не было единственным.
Как-то июльским днем к Лидии зашел Алексей.
— Ты это видела? — спросил он, показывая сестре шестой том «Современника».
— Нет, Алеша, я на прошлой неделе была в книжной лавке, тогда его еще не продавали.
— Здесь, как и в прошлом номере, полно произведений Пушкина. Вот, смотри: «Русалка», «Арап Петра Великого»…
Лидия пролистала журнал и, вздохнув, сказала:
— Не удивительно: ради этих произведений все и затеяно. Интересно, на сколько томов «Современника» хватит таких, с позволения сказать, творений? А то ведь, не ровен час, окажется, что у Пушкина изданного при жизни меньше, чем неизданного. Хорошо еще, что у нас цензура хоть как-то действует, а то печатали бы всякие непотребства за подписью Пушкина, и все бы верили, что это он написал. И тиражи тогда стали бы вообще заоблачными, если бы к армии номинальных поклонников известного поэта присоединилась бы армия любителей непристойностей.
— Кстати, о цензуре этого номера «Современника» я и хотел с тобой поговорить. Посмотри, здесь указана дата разрешения — 2 мая 1837 года. Цензоры, конечно, те же, что и в прошлый раз, — Крылов и Куторга. Но авантюра по выпуску этого номера уже не такая, какой была раньше: разрешение-то новое. И я хочу понять, что это за авантюра.
Лидия озадаченно посмотрела на брата.
— Можно предположить, что подкупленный цензор или цензоры выдали фиктивное разрешение, а потом и билет на выпуск, ничего на деле не проверяя. Или я не права?
— Ты права, но существует некая препона, которую нужно преодолеть, чтобы так сделать. Понимаешь, цензор физически не может выдать разрешение на печать рукописи, не прошедшей через секретаря, в обязанности которого входит проверка личности издателя.
— А если этого секретаря подкупить?
— Лида, я понимаю, что наш цензурный комитет серьезно прогнил, но я не хочу верить, что полностью и окончательно…
Лидия улыбнулась.
— Я тоже надеюсь, что это не так. А помнишь, ты рассказывал, что некто в бытность твою в цензурном комитете хотел присвоить себе журнал после смерти издателя, а ему не позволили?
— Да, было дело.
— А как назывался этот журнал?
Алексей задумался.
— Знаешь, название никак не припоминаю, но это был журнал для женщин с модными картинками.
— Не «Гирлянда»?*
*«Гирлянда» — еженедельный журнал, выходивший в 1831–1832 годах в Санкт-Петербурге с подзаголовком «Журнал словесности, музыки, мод и театров».
— Точно! «Гирлянда».
— Подожди, я сейчас.
Лидия скрылась в библиотеке и через минуту вернулась с маленькой книжечкой в руках.
— Вот, Алеша, посмотри, это последний номер «Гирлянды». Вышел давно, в 1832 году, но я запомнила, что тогда он показался мне очень подозрительным. Если тебе интересно, я расскажу. Есть у тебя время?
— Да, есть немного.
— А пообедать не хочешь?
Алексей вздохнул.
— Лида, спасибо, я в трактир зашел. Давай рассказывай.
— Хорошо. Журнал «Гирлянда» выгодно отличался от себе подобных. В нем печатались не только словесные описания модных нарядов, но и цветные изображения, скопированные из парижских журналов. Похоже, он единственный такой был в Петербурге, других я не видела. Издавал этот журнал Михаил Бестужев-Рюмин* — очень талантливый, на мой взгляд, журналист. В «Гирлянде», хоть это и был развлекательный журнал для дамского чтения, произведения публиковались достаточно серьезные, содержательные, и вместе с тем все было очень элегантно, с добрым юмором…
* Бестужев-Рюмин Михаил Алексеевич (ок. 1800–1832) — русский журналист,
писатель, издатель.
Алексей листал принесенный сестрой журнал.
— Хм, эпиграф у этого журнала вроде как знакомый, но вот откуда он взят, не могу вспомнить.
На обложке значилось:
Для Вас. . . . . . . . .
Красавицы! Для Вас одних!..
Лидия расхохоталась.
— Так я точно знаю, откуда это, тысячу раз читала:
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шепот старины болтливой,
Рукою верной я писал…
— Пушкин! Посвящение из «Руслана и Людмилы»!
— Вот видишь, как Бестужев-Рюмин тонко намекнул на свои дружеские отношения с Пушкиным. Он действительно был ему настоящим другом, защищал, как мог, когда его травили в печати. Но вообще-то это все не имеет прямого отношения к нашему делу. Посмотри: в номере «Гирлянды», который ты сейчас держишь в руках, в конце напечатан некролог о самом Бестужеве-Рюмине, издателе. И примечательно, что некролог этот был помещен в журнал уже после получения цензурного разрешения, потому что его дата предшествует указанной в нем дате похорон.
Алексей пробежал глазами некролог, потом нашел в журнале страницу с цензурным грифом.
— Да, Бестужев-Рюмин умер 6 марта 1832 года, разрешение на печать получено 7-го, а похороны состоялись, как здесь написано, 10-го. В принципе, такое возможно: цензурный устав допускает при печати незначительные изменения и дополнения к разрешенной рукописи, если они не содержат ничего предосудительного.
Лидия кивнула.
— Понятно. Но ты вот на что обрати внимание: в некрологе сказано о 12-дневной жестокой болезни Бестужева-Рюмина, но по содержанию последнего номера журнала заметно, что он подготовлен к выпуску при его непосредственном участии, содержит его публикации. Да и сдавать рукописи в цензурный комитет, как ты утверждаешь, дозволено только издателям. Насколько я понимаю, если бы в конце февраля — начале марта 1832 года Бестужев-Рюмин действительно лежал при смерти, номер «Гирлянды» с некрологом на него самого не мог бы выйти из печати, но мы с тобой сейчас держим этот номер в руках. Вот такой парадокс…
Алексей озадаченно потер переносицу.
— Да, это действительно подозрительно.
— А если еще принять во внимание так называемую эпитафию, которую Бестужев-Рюмин якобы написал в присутствии свидетелей, твои подозрения усилятся.
Алексей почел конец некролога о Бестужеве-Рюмине:
«За пять дней до своей кончины он уже ее предчувствовал и в присутствии одного своего знакомого, занимающегося словесностью, так же, как и других лиц, на одре болезни сложил себе следующую эпитафию:
Людей и света он чуждался,
Но чтил и веру, и закон.
Как человек он заблуждался,
Как христианин умер он.
Он действительно умер с чувством истинного христианина, от чистого сердца оставляя все мелкие расчеты самолюбия и памятозлобия, в которые мог бы извинительно быть вовлечен как человек вообще и еще более как принимавший по своему званию журналиста неизбежное участие в распрях литературных».
— Что скажешь? — спросила Лидия.
— Судя по твоим словам, вряд ли такой человек, как Бестужев-Рюмин, мог написать на себя такую глупую эпитафию. Но раз ее в некролог зачем-то включили, значит, у сделавших это была какая-то цель.
— Полагаю, цель — скрыть истинные обстоятельства смерти издателя. Все должны думать, что он умер от простуды у себя в постели, — отозвалась Лидия.
— Ты хочешь сказать, что Бестужева-Рюмина, подобно Пушкину, могли убить, чтобы завладеть его журналом? — воскликнул потрясенный Алексей.
Лидия кивнула.
— Знаешь, Алеша, когда вышел этот номер «Гирлянды», я сразу почувствовала неладное. Но тогда сложно было даже предположить, что смерть Бестужева-Рюмина могла быть связана именно с его журналом. А сейчас, после убийства Пушкина и выхода нелегального «Современника», картина прояснилась, и я, кажется, догадываюсь, кто стоит за всем этим.
Алексей недоверчиво усмехнулся.
— Лида, а разве такое возможно?
Лидия пожала плечами.
— Алеша, смотри сам. Некто Воейков* — издатель журнала «Литературные прибавления к русскому инвалиду»** — после смерти Бестужева-Рюмина рассылал подписчикам «Гирлянды» листовки с предложением подписаться на свой журнал. В них он сообщал, что «Гирлянда» больше выходить не будет, потому что родственники умершего издателя Бестужева-Рюмина передали права на издание человеку, которому продолжение журнала не разрешили. Но я на журнал Воейкова подписываться не стала.
* Воейков Александр Федорович (1779–1839) — русский поэт, переводчик, издатель, литературный критик, журналист. Был женат на племяннице В. А. Жу
А. А. Протасовой.
** «Литературные прибавления к русскому инвалиду» — еженедельная газета, выходившая в Санкт-Петербурге в 1831–1839 годах. Содержала среди прочего раздел мод, который был без иллюстраций.
— Ты говоришь: родственники Бестужева-Рюмина передали кому-то права на его журнал? — переспросил Алексей.
— Ну да, в листовке вроде так было написано.
— А на самом деле на журнал «Гирлянда» претендовал человек, не имевший на него вообще никаких прав. У него было только подложное письмо якобы от отца умершего издателя, и цензурный комитет ему отказал. Я хорошо это помню, потому что скандал с попыткой захвата «Гирлянды» случился буквально на третий день после моего выхода на службу.
— Но Воейков знал адреса подписчиков «Гирлянды», и тот факт, что цензурный комитет отказал претенденту на продолжение издания?
Алексей ненадолго задумался.
— Ты считаешь, что в редакцию «Гирлянды» Воейков внедрил своего доверенного человека, который должен был получить права на журнал после смерти Бестужева-Рюмина, а когда ничего не вышло, он попытался получить для себя хоть какую-то выгоду, рассылая листовки подписчикам «Гирлянды»?
— Да, Алеша, именно так. Как приятно, когда тебя понимают с полуслова, — ответила Лидия, улыбаясь брату.
Алексей тоже улыбнулся, но вдруг посерьезнел.
— Знаешь, Лида, очень похоже, что этот Воейков в случае со смертью Бестужева-Рюмина выполнял ту же роль, что и Жуковский в случае со смертью Пушкина. Получается, что настоящие писатели и журналисты создают прекрасные произведения, а жадные до денег дельцы убивают их, чтобы наживаться на чужих достижениях. И никому при этом ничего не докажешь…
— Но все-таки нужно заметить, что, к чести цензурного комитета, у злоумышленников не вышло заполучить «Гирлянду». А вот «Современник» каким-то образом оказался в руках убийц Пушкина, и это очень печально.
— Так вот я как раз и зашел к тебе рассказать, что есть способ раскрыть схему этого мошенничества.
— Правда? Очень интересно…
Алексей откашлялся, помолчал несколько секунд, как будто в нерешительности, а потом сказал:
— Лида, способ, конечно, рискованный, но если мы к нему не прибегнем, то так и останемся в неведении. Я сегодня в трактире встретил своего старого знакомого Константина Изосимова. Когда-то мы с ним вместе служили в цензурном комитете, он до сих пор там трудится письмоводителем, отвечает за переписку на немецком языке. Правда, говоря «трудится», я в определенном смысле преувеличиваю. По-немецки он свободно не только говорит и пишет, но чуть ли не думает, потому что его матушка — урожденная фон Бок. Так вот на работе Константин особо не напрягается, так как знает, что заменить его достаточно сложно, а излишнее рвение таким людям, как он, ничего не дает. Однако это человек добрый и бесхитростный. И я хочу попросить его заглянуть в архив цензурного комитета и посмотреть, какие там сейчас есть документы, относящиеся к «Современнику».
— Алеша, мне кажется, что подвергать риску постороннего человека непорядочно.
— Да там опасности-то никакой нет: за архивом практически никто не следит, и туда имеют доступ все письмоводители.
— Хорошо, пусть так. Но ты уверен, что твой приятель согласится сделать то, что ты хочешь?
— Не уверен. Потому и пригласил его в ближайшую субботу к тебе на чай. Уговори его нам помочь.
Лидия всплеснула руками.
— Вот ты придумал! Ты хочешь, чтобы я попросила незнакомого человека обыскать архив цензурного комитета?
Алексей встал, подошел к Лидии, взял ее за плечи и заглянул ей в глаза.
— Лида, сестра, милая, красивая, хорошая, давай попробуем уговорить Константина, а? Сама судьба посылает нам этот шанс узнать правду про журнал Пушкина. Но если ты почувствуешь, что Константин не заслуживает доверия, мы просто попьем чаю и разойдемся. Договорились?
Лидия с непонятной для себя болью смотрела на своего младшего брата, такого серьезного и решительного, каким он еще никогда ей не представлялся. Погладив Алексея по щеке, она отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы, и сказала:
— Хорошо, я согласна, приходите. А как это ты ни с того ни с сего зазвал своего приятеля в гости?
— Так это как ответный визит, само собой получилось, — сказал заметно повеселевший Алексей. — Когда мы вместе служили, Константин однажды заболел, и меня послали к нему домой с каким-то срочным письмом на немецком. Пока он, превозмогая простуду, то ли переводил текст, то ли писал ответ, мы с его матушкой пили чай. Приятная такая дама, они с сыном очень похожи, просто одно лицо, не то что вы с Сашей. Константин у них с мужем единственный ребенок и к тому же достаточно поздний. Матушка его любит безмерно, но в силу своей немецкой сдержанности старается этого не показывать. Но разве любовь можно скрыть? Я думаю, Константин — не тот человек, от которого может исходить опасность. Ты не переживай, все будет хорошо.
— А я и не переживаю. Все нормально, не знаю, что на меня нашло.
— Ну и чудесно! Сестренка, я побежал, мне надо до вечера на службе обязательно появиться.
Алексей направился к двери, но Лидия его остановила.
— Послушай, Алеша, тот журналист, Бестужев-Рюмин, которого, скорее всего, убили из-за «Гирлянды», сначала был военным, а потом вышел в отставку и стал издателем. По этому поводу он опубликовал шуточное стихотворение, где объяснял свой поступок тем, что за него маменька сильно переживала, потому он и сменил военное поприще на мирное. В этом стихотворении были строчки, которые мне запомнились, потому что раньше они казались мне сильным преувеличением, а теперь не кажутся:
Уж лучше с турками рубиться
Под градом пуль, картечь стоять,
Чем альманахи издавать
И с журналистами браниться…*
*Цитата из стихотворения М. А. Бестужева-Рюмина «Письмо к графине NN в философически-нравственно-шуточном роде», опубликованного в альманахе «Северная звезда» в 1829 году.
Алексей задумчиво помолчал, а потом сказал:
— Лида, меня всегда преподаватели закона Божьего ругали за то, что читал Библию как сборник афоризмов, но я так и не смог полностью проникнуться сюжетом. А один из моих любимых афоризмов такой: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить»*.
* Мф. 10, 28
Лидия вздохнула.
— Ты так похож на нашего папеньку, хотя совсем не знаешь его…
Алексей поцеловал сестру.
— Гляди веселее, все хорошо… Я пошел. Жди нас с Константином в субботу.
* * *
В субботу Алексей привел своего приятеля к Пушкиным в три часа пополудни. Дома были Лидия и Саша, который, поздоровавшись с гостями, извинился и ушел к себе в комнату, чтобы продолжить подготовку к экзаменам.
— Мы пообедали, так что с тебя только чай и занимательная беседа, — говорил сестре Алексей, усаживаясь на диван в гостиной.
Константин остался стоять в дверном проеме. Это был высокий молодой человек приятной внешности с вьющимися огненно-рыжими волосами и ясными голубыми глазами, настороженно смотревшими из-под белесых ресниц.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Лидия, указывая на кресло.
Константин молча повиновался. Лидия села рядом с Алексеем и заявила, глядя гостю прямо в глаза:
— Константин, мы вас пригласили не просто так.
Удивление на лице молодого человека достигло предела.
— Что-то случилось? — взволнованно спросил он.
— Нет, ничего страшного не произошло. Просто у нас к вам есть некая просьба, выполнение которой потребует усилий с вашей стороны. Вы можете отказаться сразу, тогда мы просто попьем чаю и побеседуем о каких-нибудь приятных вещах. Также вы можете выслушать, в чем суть дела, и отказаться уже потом, если поймете, что есть причины, не позволяющие вам выполнить нашу просьбу. В любом случае мы не будем на вас в обиде, потому что дело весьма необычное, и вам есть от чего насторожиться.
Повисла неловкая пауза. Наконец Константин произнес:
— Лидия Васильевна, я не испытывал подобных чувств очень давно, а может быть, вообще никогда. Вы меня так заинтриговали, что я, наверное, не прощу себе, если не узнаю, о чем вы хотите меня попросить.
— Очень хорошо, я рада, что вы сделали такой выбор, — сказала Лидия.
— Подожди радоваться, может, Константин еще откажется, — нарочито сказал Алексей. Он понял, каким образом сестра собирается выстроить разговор, и старался ей подыграть.
Луша принесла чай, и все переместились за стол. Лидия порекомендовала гостю все имеющиеся на столе виды варенья и другие угощения, а потом перешла к делу.
— Константин, вы знаете, что поэт Александр Пушкин умер, а журнал «Современник», который он издавал, продолжает выходить?
Константин пожал плечами.
— Про смерть Пушкина знаю, а про журнал, если честно, не слышал.
— Не слышали? Ничего страшного. У нас с Алексеем есть подозрение, что этот журнал выпускается сейчас нелегальным путем, и мы хотим попросить вас помочь нам понять механизм мошенничества.
— Да, — вмешался в разговор Алексей, — нужно посмотреть в архиве дела о разрешении или продолжении изданий за прошлый и текущий годы, извлечь оттуда все, что касается «Современника», и рассказать нам. Ну или мне, а я потом Лидии Васильевне все передам.
— Однако если вы согласитесь, — продолжила Лидия, — то имейте в виду, что это может быть опасно, и потому вам не следует говорить о нашей просьбе нигде и никому, а особенно в цензурном комитете.
— Вообще-то это все проделать несложно, — задумчиво проговорил Константин, помешивая ложечкой в чашке с чаем, — да и не из болтливых я, с детства так воспитан. Только вот в толк не возьму, для чего вам это нужно?
— Хороший вопрос, — сказала Лидия. — Если отвечать коротко, то любое непонимание естественным образом хочется заменить пониманием. А если вы хотите услышать более полный ответ, то подождите немного.
Лидия ненадолго вышла и вернулась с какими-то книгами.
— Константин, вы любите стихи Пушкина? — поинтересовалась она.
— Пушкина? Да, люблю, мне «Евгений Онегин» нравится. Активно этот Евгений жил, широко. Я даже ему как будто завидую, хотя понимаю, что это придуманный образ, а не человек. Вот только слабоват он оказался, чтобы пистолет от друга отвести, да и барышню хорошую упустил…
— А ты-то свою барышню не упустишь? — спросил с улыбкой Алексей.
— Я? Ну, это вряд ли… Сейчас барышни такие, что с ними только познакомишься, а они уже спрашивают, кто твои родители да какой у тебя доход. Скукота… При таком раскладе, если маменька с папенькой захотят меня женить, то пусть сами и стараются, а мне пока и так неплохо.
Лидия с Алексеем рассмеялись.
— Вот видите, Константин, Пушкин настолько велик, что помог мне за короткое время понять, что вы за человек, — сказала Лидия.
— И что я за человек? — спросил Константин.
— Хороший человек, думающий.
— Спасибо.
Константин поднял глаза на Лидию, но вдруг смутился и стал смотреть в свою чашку. Лидия поспешила активизировать разговор.
— Константин, скажите, вы петербуржец или приехали откуда?
— Нет, я здесь родился, и маменька у меня тоже местная, а папенька из Москвы приехал на архитектора учиться да так и остался.
— А вы любите наш город?
— Так кто же его не любит?
— Есть такие люди, которым вообще ничего в этой жизни не нравится, кроме них самих, — заметил Алексей.
— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду, — недоуменно сказал Константин.
— Нет, нет, что ты. Я просто не совсем понимаю, к чему Лидия Васильевна завела этот разговор.
— Сейчас поймешь. Дело вот в чем. Я считаю, что лучше Пушкина никто не сумел объясниться в любви к Петербургу и при этом убедительно показать его своеобразие и красоту. Вот, послушайте.
Лидия открыла одну из принесенных книг и начала читать:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Когда она закончила, Алексей восхищенно сказал:
— Да, это действительно гениально, когда в нескольких словах описана вся красота белых ночей и так, что легко запомнить: «…одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». Но только я все равно пока не понимаю, зачем ты это все нам читаешь.
— Алексей, я тоже пока не понимаю, но давай мы Лидию Васильевну дослушаем и перебивать не будем, — остановил его Константин.
— Спасибо, — сказала Лидия. — Эти стихи про наш прекрасный город опубликованы при жизни автора в журнале «Библиотека для чтения»* под названием «Петербург. Отрывок из поэмы». А несколько месяцев назад, уже после смерти Пушкина, вышел номер его журнала «Современник», где те же самые строки являются частью поэмы «Медный всадник» и предваряют неприятную во всех смыслах стихотворную подделку, в которой смакуются бедствия, произошедшие во время наводнения 1824 года**, а вина за них возлагается на господа Бога и на Петра Первого***.
*«Библиотека для чтения» — первый многотиражный ежемесячный русский журнал универсального содержания, выходивший в Санкт-Петербурге в 1834–1865 годах. Был заявлен как «журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод».
** Наводнение 1824 года — самое разрушительное наводнение за всю историю
Санкт-Петербурга, случившееся 7 (19) ноября 1824 года. Тогда вода в реке Неве
и ее рукавах поднялась более чем на 4 м выше ординара.
*** Петр I Алексеевич, прозванный Великим (1672–1725) — последний Царь
всея Руси и первый Император Всероссийский.
— Это как? — удивленно спросил Константин.
— Якобы Петр Первый построил город в очень неподходящем месте, и из-за его недальновидности погибли люди. Нашлись те, кто превратил жизнеутверждающий гимн в пошлую историю о бессмысленности жизни и обреченности человека перед стихией и жизненными обстоятельствами и приписал авторство этой, с позволения сказать, поэмы Пушкину. И эти люди продолжают издавать низкопробные и душевредные произведения под именем Пушкина, нелегальным образом выпуская журнал «Современник».
— Лидия Васильевна говорила, что если бы у нас цензуры вообще не было, то эти деятели печатали бы всякие непотребства, ставили бы внизу подпись «Пушкин», и они бы расходились как горячие пирожки, — заметил Алексей. — И хотя цензура у нас вроде бы существует, в данном случае она не сработала, потому что «Современник» в таком виде, в каком есть сейчас, выходить не должен, но выходит. А мы хотим разобраться, каким образом злоумышленникам удалось обойти цензурный комитет.
— Хорошо, я вас понял, — сказал Константин. — Но расскажите мне, пожалуйста, что там такое, в этом «Медном всаднике».
— В этой поэме подробно описываются бедствия, вызванные наводнением, которые как будто бы были настолько ужасными, что человеку, столкнувшемуся с ними, ничего другого не оставалось,
кроме как сойти с ума. Но на самом деле это совсем не так. Вот наш
район, к примеру, вообще не заливало, и потому и мы, и многие
наши соседи временно приняли у себя родственников, у которых
дома´ требовали капитального ремонта. Я знаю, что во время наводнения погибли люди, где-то поднялась паника, были случаи
мародерства и другие уродливые проявления человеческой слабости, но запомнилось совсем не это. Городом не овладело чувство обреченности и непреходящего кошмара. В госпитале, где работает мой муж, пострадавших от наводнения принимали бесплатно.
Была специальная разнарядка, согласно которой врачи посещали на дому нетранспортабельных больных. Мы с удивлением и гордостью прочли в газете сообщение о подвигах генерала Бенкендорфа и полковника Германа, которые при полном отсутствии какого-либо сообщения между отдельными частями города, передвигаясь по грудь в воде, смогли передать высочайшее повеление императора об отправке всех имеющихся судов на помощь погибающим. Люди жертвовали для пострадавших деньги, дрова, лекарства, некоторые содержатели доходных домов бесплатно предоставляли целые этажи. Был момент, когда цены на соль у частных торговцев заоблачно взлетели, но по распоряжению правительства соль для города выделили из казенных запасов и продавали по фиксированной цене. Наводнение обнажило сущность людей: одни жертвовали, помогали пострадавшим, а другие занимались мародерством и наживались на бедствии. И это был свободный выбор каждого, а никакая не обреченность и безвыходность.
Я хорошо помню тот день, — отозвался Константин. — Наш район сильно залило, но нам повезло, что квартира на втором этаже. А внизу у нас старушка жила, вдова, она почти не ходила. Когда вода стала подступать, маменька распорядилась эту бабушку к нам поднять. Ее на руках занесли, я тоже помогал. Сын этой старушки тогда в плавании был, только через несколько дней вернулся. Уж так благодарил, так благодарил нас за то, что его матушку в беде не бросили, даже подарил маленькую серебряную модель корабля на память. Приказчик из лавки, что напротив, спас из воды десятилетнюю девочку с котенком. Они потом все у нас отогревались, а маменька так умело управляла нашим островком спасения, что все удивлялись.
А в соседнем особняке, где очень богато живут, во время наводнения никого не было. Так там окна побили и все ценное вынесли. Тяжело было на этот дом потом смотреть, неприятно… Папенька в тот день только вечером пришел, по пояс мокрый. У него близкий знакомый погиб, с которым они вместе домой возвращались: в холодной воде тело судорогой свело, и он захлебнулся. Папенька очень переживал, что не смог ему помочь. Да, а девочка та, спасенная, сиротой осталась. Ее к себе тетя моя взяла, маменькина сестра. Она рано овдовела, и своих детей у нее не было. Сейчас эта Лариса уже взрослая, замуж собирается за мичмана одного. Уж они с тетушкой так хлопочут, так хлопочут: приданое готовят, чтобы все было чин по чину. Забавно смотреть на них. Хорошо, что я не барышня. А Мурзик рыжий, которого Лариса спасла, у них до сих пор живет. Толстый такой, гладкий, и не поверишь, что когда-то он на ладони умещался.
— Вот видите, Константин, вы тоже наблюдали разные человеческие проявления во время того наводнения, но рассказываете больше о мужестве, самопожертвовании, сострадании, потому что это естественно для человека. А поэма «Медный всадник» поэтизирует убийственную стихию, мародерство, равнодушие и вообще все отвратительное, что тогда имело место. Как будто вовсе не было ни отчаянных приказчиков, которые спасали девочек, ни храбрых девочек, которые спасали котят, ни самоотверженных дам, которые стремились помочь всем, кому только возможно. Вот, послушайте фрагменты. Это описание бедствия:
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бледной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!
Народ
Зрит Божий гнев и казни ждет.
Увы! все гибнет: кров и пища!
Где будет взять?
А вот как описано утро следующего после наводнения дня:
Уже по улицам свободным
С своим бесчувствием холодным
Ходил народ. Чиновный люд,
Покинув свой ночной приют,
На службу шел. Торгаш отважный,
Не унывая, открывал
Невой ограбленный подвал,
Сбираясь свой убыток важный
На ближнем выместить…
А сюжет этой поэмы таков. Некто по имени Евгений, человек неумный и неинтересный, наблюдал наводнение и его последствия, в результате чего сошел с ума, потерял человеческий облик и в конце концов умер. А во время приступов безумия ему казалось, что его преследует оживший памятник Петру Первому.
— Мне думается, что людей побуждают читать подобные произведения казуистическим способом, внедряя мысль, что если ты не знаешь изнанки, темной мрачной стороны жизни, то не знаешь и правды, — задумчиво произнес Алексей
— А вот это-то как раз и неправда, — горячо возразила Лидия. — И на нашем примере это хорошо видно. Сейчас о том наводнении напоминают только отметки его уровня на стенах некоторых домов, а последствия давно ликвидированы. И сделали это совсем не мародеры, трусы и стяжатели. А потому знать и тем более писать о них совершенно не обязательно, ведь если бы их не было, было бы проще.
— Но ведь погибших от наводнения не вернуть, — заметил Константин.
— А это еще одна ловушка той же лицемерной природы, — пояснила Лидия. — Ведь настанет такой момент, когда всех нас, здесь присутствующих, будет не вернуть. И неумно пребывать в печали, панике и безысходности по поводу человеческой смертности. Я думаю, что в отведенное нам время надо постараться успеть сделать то, что подобает, и жить так, чтобы ушедшим в небытие не было за нас стыдно.
Алексей покачал головой.
— Жестко. Но я с тобой, сестра, согласен.
— Как, вы сказали, зовут героя поэмы? Евгений? — переспросил Константин.
— Да.
— Почему же ему дали такое же имя, как у Онегина?
Лидия усмехнулась.
— Повторение имени героя — еще одно доказательство того, что поэма «Медный всадник» перу Пушкина не принадлежит. Он создавал запоминающиеся образы, несущие глубокие смыслы, и потому все его герои имеют разные имена. А люди, которые занимаются фабрикацией фальшивок, такие тонкости не отслеживают. Да это им и не нужно: подпись Пушкина под любым отпечатанным типографским способом текстом делает свое дело, и их карманы наполняются звонкими монетами.
— Вот мы опять вернулись к вопросу о печати фальшивок в типографии. Константин, так ты нам поможешь разобраться, как они это делают? — спросил Алексей.
— Да, постараюсь. Но скажите, кто это — «они»?
— К этому делу определенно имеют отношение Жуковский и Вяземский — люди, хорошо известные в литературных кругах и не только. И раз уж у нас пошел такой разговор, то я тебе больше скажу: эти двое причастны к смерти Пушкина, и у нас есть тому доказательства. Но, как ты сам догадываешься, преступление, связанное с завуалированным убийством и захватом печатного издания, провернуть в одиночку невозможно. У этих людей много сообщников, и потому мы тебя снова и снова просим не обсуждать то, о чем мы здесь говорили, нигде и ни с кем. И не смотри на меня так: я не сошел с ума, — предупредил Алексей, сосредоточенно глядя на своего приятеля.
— А я ничего такого и не думаю, — ответил Константин с нескрываемым удивлением. — Просто слишком много неожиданных впечатлений. Скажи, Алексей, а что ты собираешься делать, когда узнаешь, каким образом издают нелегальный «Современник»?
— Давай сначала узнаем, а потом решим, что делать, — предложил Алексей.
— Один наш добрый знакомый говорит, что даже в случае, если ничего изменить нельзя, обладание правдой является победой, — вмешалась Лидия. — Константин, мы вас позвали именно ради правды и очень рады, что вы согласились нам помочь.
— Я тоже рад, что к вам пришел, — сказал Константин. — Однако я пока еще ничего не сделал, и не факт, что у меня получится.
— Обязательно получится, не сомневайтесь. А теперь скажите, какое варенье более всего любит ваша маменька? — спросила Лидия.
— Сливовое, — ответил Константин, не задумываясь.
— А вы?
— Я? Тоже сливовое…
— Отлично! Мы дадим вам баночку сливового варенья в качестве гостинца. Наши близкие родственники живут в деревне и снабжают нас всевозможными припасами, а мы делимся с друзьями. Мы ведь друзья?
— Да, — ответил Константин и почему-то покраснел.
Они договорились, что Константин зайдет к Лидии в любой день, как только ему будет что рассказать, и за Алексеем тогда кого-нибудь пошлют. Потом немного поговорили на общие темы, и гости ушли. Кроме варенья, Лидия дала Константину несколько книг и журналов, чтобы он смог самостоятельно сопоставить настоящие произведения Пушкина с фальшивыми и еще раз убедиться в значительности своей миссии.
Здесь можно прочесть ознакомительный фрагмент и купить электронную версию.
Если вам понравился этот материал, подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь публикуются материалы из первоисточников о Пушкине и других значительных личностях и событиях.