"Так исчезают заблужденья..." | Глава 8

Предыдущий фрагмент здесь

Часть 2 ДЕТЕКТИВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Глава 8

МАСКИ СБРОШЕНЫ

Моцарт.
…Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
Сальери.
Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.
Моцарт.
Он же гений,
Как ты, да я. А гений и злодейство,
Две вещи несовместные. Не правда ль?
Сальери.
Ты думаешь?
(Бросает яд в стакан Моцарта.)
Ну, пей же.
А. С. Пушкин. «Моцарт и Сальери». 1830 год

Ты полон дряни, милый мой…
А. С. Пушкин. «Хоть, впрочем, он поэт изрядный…».
1826 год

В субботу днем, когда Аркадия и Саши не было дома, пришел Владимир Евграфович. Он появился в дверях гостиной с букетом белых хризантем. Лидия поднялась навстречу гостю и от неожиданности забыла поздороваться. Она смотрела на цветы, улыбаясь, как ребенок, который увидел что-то новое и интересное.

— Лидия Васильевна, это вам, — ​с трудом выговорил Владимир Евграфович. Он был очень смущен.

Лидия взяла букет и вдохнула запах цветов.

— Спасибо большое, — ​поблагодарила она, — ​я люблю хризантемы. Они пахнут рождественской елкой и одновременно свежескошенной травой, в них как будто зима и лето встречаются. Вы проходите, садитесь, пожалуйста.

Хруцкий И. Ф. (1810–1885). «Цветы и фрукты»

Владимир Евграфович сел на диван и молча смотрел, как Луша ставит хризантемы в принесенную откуда-то из запасников вазу и вытирает с нее пыль и капельки воды. Он догадался, что цветы в этом доме бывают нечасто.
— Вы простите мне мою сентиментальность, — ​сказал он, когда Луша вышла. — ​Моя Нина любила цветы, а я дарил их ей очень редко, только по особым поводам. Бывало, идем с ней мимо цветочной лавки, а она мне: «Володя, посмотри, какие чудесные розы!» Ну или ромашки, или гвоздики. Я киваю: «Да, да!», а сам продолжаю о своем рассказывать. А догадайся я тогда купить хотя бы
один цветок, сколько бы радости было… Когда Ниночка заболела, то как-то вдруг сказала, что не любит искусственных цветов и хочет, чтобы ни на ее похоронах, ни на могиле их никогда не было. Я тогда и думать ни о чем таком не хотел, все надеялся, что она поправится. А когда Ниночка умерла, стал ходить к ней на могилу с живыми цветами. Теперь я в них разбираюсь: знаю названия многих цветов, даже экзотических… Только к чему все это сейчас? Раньше об этом надо было думать, когда Ниночка была жива. Обокрал я сам себя, что и говорить… Но вы есть, вы здесь, рядом, и я решил подарить вам цветы просто так. Если моя Нина это сейчас видит, то она поймет, что я не совсем бесчувственный чурбан, зацикленный на своей службе…

Лидия молчала. Ей было грустно. Аркадий, несмотря на прекрасные отношения внутри семьи, тоже почему-то дарил цветы только на день ангела и годовщину свадьбы. Она переживала, ей даже хотелось сделаться вздорной и капризной, потому что, как ей казалось, именно таких женщин часто пытаются задобрить цветами и другими подношениями. Но она понимала, что изменить себе не сможет, а значит, цветов как не было, так и не будет. Букет хризантем разбередил эту старую рану, но вместе с тем Лидия поняла, что ее Аркадий не единственный человек, который, живя в большой любви, почему-то игнорирует кажущийся ему незначительным символ в виде цветов без всякого повода.

Владимир Евграфович заметил смятение Лидии и поспешил переменить тему:

— Лидия Васильевна, а я ведь к вам по делу. Знаете, ваше расследование так увлекло меня, что я самостоятельно принялся за анализ документов, которые, на мой взгляд, могут оказаться значимыми. Ничего нового по поводу убийства Пушкина я, скорее всего, не скажу, а вот несколько штрихов к портрету Жуковского могу добавить.

— Говорите, это интересно, — ​сказала Лидия. — ​Ведь вы предсказали появление журнала «Современник» под именем Жуковского, а он уже продается…

Владимир Евграфович улыбнулся.

— Я рискну прослыть непоследовательным, но дерзну утверждать, что корыстный мотив в убийстве Пушкина, скорее всего, не единственный.

— Честно говоря, я тоже думаю, что для банальной наживы у этого преступления слишком богатый антураж.

— Совершенно верно! Так вот после прочтения «Дуэльного сборника» я стал размышлять, откуда этот антураж мог появиться и почему он именно такой. И тут мне на глаза попалась любопытная вещица.Владимир Евграфович достал из кармана небольшую книжку.

В ответ на немой вопрос Лидии он пояснил:

— Мой брат коллекционировал книги, связанные с войной 1812 года. После его смерти часть библиотеки его дочь Лена увезла с собой в поместье, а другая часть осталась мне на память. Среди этих книг я нашел творение Жуковского «Певец в стане русских воинов», изданное в 1813 году. Решил ознакомиться, так как раньше его стихов не читал, а если и читал, то не запомнил.

Он пролистал принесенную брошюру, нашел нужное место и продолжил говорить:

— Лидия Васильевна, вот, послушайте, что там сказано в примечаниях:

«Автор писал сие после отдачи Москвы перед сражением при Тарутине, находясь в Московском ополчении. «Судьба велела мне, — ​говорит он в письме к своему приятелю, — ​видеть войну во всех ее ужасах. Минута энтузиазма, весьма естественного при чтении манифестов нашего государя, заставила меня броситься на такую дорогу, которая мне совсем не известна».

— Неужели Жуковский добровольно встал под ружье? — ​удивленно спросила Лидия.

— Я тоже хотел удивиться этому, однако потом сильно засомневался в правдивости его рассказа. Послушайте, с чего начинается поэма.

Владимир Евграфович перелистнул книгу на начало и прочел несколько строк:

На поле бранном тишина;
Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
Здесь кров небес над нами,
Наполним кубок круговой!
Дружнее! руку в руку!
Запьем вином кровавый бой
И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О всемогущее вино,
Веселие героя!

Лидия в недоумении пожала плечами:

— Интересно, что именно Жуковский запивал вином? Москву же без боя оставили…

— Вы рассуждаете точь-в-точь как я, — ​сказал Владимир Евграфович. — ​Если еще вспомнить рассказ моего брата о том, какие настроения царили в Тарутинском лагере русской армии после многомесячного отступления и сдачи Москвы, то упоминания о донышке чаши с вином и веселии покажется неуместным и даже кощунственным. Полистайте эту книжицу. Вы увидите, что в дальнейшем вся поэма построена на вознесении славословий различным историческим личностям и известным военачальникам, начиная от князя Святослава* и заканчивая генералом Багговутом**, который погиб в той самой битве под Тарутиным***.

*Святослав Игоревич (942–972) — ​князь новгородский, князь киевский, прославился как полководец.

**Багговут Карл Федорович (1761–1812) — ​генерал-лейтенант Русской императорской армии.

***Тарутинский бой — ​сражение, состоявшееся 6 (18) октября 1812 года в районе села Тарутино Калужской области между русскими войсками под командованием фельдмаршала Кутузова и французскими войсками маршала Мюрата. В результате впервые после длительного отступления и оставления Москвы русская армия получила стратегическое преимущество и перешла в контрнаступление.

Лидия взяла брошюру и пробежала глазами несколько страниц.

— Так у подобной литературы множество поклонников, особенно в салонах, — ​сказала она. — ​ Жуковский пытается продвинуться за счет известных имен. Прием дешевый, но чаще всего срабатывает. Однако я, кажется, понимаю, зачем вы показали мне эту книгу. Такое невозможно написать, если живешь в армейском бивуаке и месишь грязь в подмосковных полях в ожидании боя, который может оказаться для тебя последним. Жуковский сидел в тепле, сытости и безопасности, обложившись газетами с описаниями боевых действий, и выуживал оттуда узнаваемые фамилии. Потом все это он худо-бедно зарифмовал и не забыл сопроводить эти вирши рассказом про свои патриотические порывы и участие в ополчении.

— Браво, Лидия Васильевна! Хотел вам это рассказать, а вы сами обо всем догадались.

— А вы знаете, Владимир Евграфович, что Пушкин в своем творчестве поступал совершенно наоборот? — ​спросила Лидия.

— Хм, интересно. А как это?

— Он не примазывался к чужим подвигам, а пытался некоторым образом за счет своего узнаваемого имени воздать славу забытым героям. В книге «История Пугачевского бунта» он говорил о людях, которые отказались присягнуть Пугачеву* как императору, называя его самозванцем, и были за то казнены. Но это произведение Пушкина не имело большого успеха, потому что жанр исторического исследования является специфическим, непривычным для большинства его читателей. Тогда он написал приключенческую повесть «Капитанская дочка», в которой вывел собирательный образ капитана Миронова в память тех офицеров, которые предпочли умереть, но остаться верными присяге.

* Пугачев Емельян Иванович (1742–1775) — ​донской казак, предводитель крестьянской войны 1773–1775 годов. Выдавал себя за скончавшегося в 1762 году императора Петра III

— Знаете, сам бы я ни за что до этого не додумался, но вы сказали, и теперь я вижу, что это именно так и есть. Как у вас ловко получается делать выводы из литературных произведений!

— Ну я же не полицейский, не врач и даже не учитель. Сижу дома, у меня много свободного времени, имею возможность спокойно читать и размышлять…

— У вас, я думаю, работа поважнее, чем у полицейского и даже у врача. Вы — ​мать, и мать прекрасная.

— Спасибо, — ​сказала Лидия.

— Ваш сын Саша, — ​продолжал Владимир Евграфович, — ​не только очень умен, но прекрасно воспитан и как-то по-особому сердечен. Мне нравится общаться с ним, но то, что его сейчас нет дома, к лучшему.

— Почему? — ​обеспокоенно спросила Лидия.

— Не волнуйтесь, Лидия Васильевна. Понимаете, я пришел рассказать вам не только про то, как Жуковский приписал себе участие в боевых действиях. Есть еще одно соображение, связанное с предыдущим, но я дорого бы дал, чтобы мне никогда не пришлось говорить ничего подобного ни милой даме, ни прекрасному юноше. Юноша волею случая отсутствует, и потому мне несколько легче.

Лидия непонимающе смотрела на Владимира Евграфовича. Он почувствовал, что дальнейшие пояснения намерений и словесные реверансы не пойдут на пользу и решительно заявил:

— Лидия Васильевна, обещайте мне, что остановите меня в любой момент, если почувствуете, что мои слова нарушают ваши представления о дозволенном.

— Да, обещаю, — ​согласилась озадаченная Лидия.

Владимир Евграфович вздохнул и начал говорить:

— Брошюра, которую я принес, достаточно убедительно, на мой взгляд, показывает, что Жуковский не в состоянии достоверно описывать события, свидетелем которых он не был. Его фантазия крайне бедна, а способности к прочувствованному восприятию действительности и постановке себя на место других людей он лишен. Однако есть вещи, о которых Жуковский говорит, что называется, со знанием дела.

Гость вдруг замолчал и стал протирать очки. Лидия тоже молчала, ее беспокойство с каждой секундой нарастало. Владимир Евграфович заметил это, мельком взглянув на нее, и, водрузив очки на место, продолжил свой рассказ, тщательнейшим образом подбирая слова:

— Лидия Васильевна, в одном из подложных писем в «Дуэльном сборнике» написано, что во время приема лекарств от венерической болезни Дантес сидел дома. Также там есть совершенно чудовищный намек на то, что приемный отец может быть вовсе не отцом, а…

Лидия кивнула.

— Я поняла, что вы хотите сказать, но только к чему все это ворошить еще раз?Владимир Евграфович сморщился, как от горького лекарства, но потом все же сказал уверенным тоном:

— Прошу прощения, Лидия Васильевна, но я дерзаю утверждать, что подобные вещи можно взять только из личного жизненного опыта. И потому полагаю, что весь антураж этого дела происходит от скверны, источаемой Жуковским не только на Пушкина, но и вообще на весь мир. Уф, кажется, сказал…

Он снова достал платок для очков, но стал вытирать им не очки, а пот со лба. Лидия помолчала несколько секунд и вдруг усмехнулась.

— Владимир Евграфович, я понимаю: вы говорите все это вовсе не для того, чтобы меня шокировать. Вы правильно сделали, что мне это рассказали. Мне тексты Жуковского с самого начала местами казались плодом болезненной фантазии, я видела, что его представления о добре и зле резко отличаются от общечеловеческих. Но я и подумать не могла, что все это может быть просто результатом его невероятной развращенности. А теперь мне стали понятны истоки его абсолютного бесстыдства во лжи и полного пренебрежения семейными ценностями. Ведь для Жуковского семья — ​это не ближние, о которых заботишься и ради которых можно пожертвовать всем, даже жизнью, а те, кто его… кого он…

Лидия всплеснула руками, прижала ладони к вискам и покачала головой, как будто отгоняя какое-то наваждение.

— Лидия Васильевна, ну же, не надо так огорчаться. Да, такое бывает… За долгое время службы в полиции я неоднократно сталкивался с преступниками, которые оставались безнаказанными и с виду благополучными, хотя совершили страшные преступления. Впору привыкнуть…

— Если к такому привыкнешь, превратишься в циника, а если каждый раз это все болезненно переживать, то можно с ума сойти. Но как же тогда жить? — ​спросила Лидия.

— Я задавал себе этот вопрос бессчетное количество раз. Правильных, равно как и неправильных ответов на него может быть столько, сколько людей на белом свете. Лично мне сама моя жизнь подсказала, что нужно осознать свою ограниченность, те пределы, в которых ты можешь действовать и на что-то влиять, и не допускать туда зло, ложь и нечистоту. А все остальное следует просто принять и попытаться разобраться, что есть что, найти правду.

— Так Жуковский и иже с ним поступают ровным счетом наоборот: они пребывают во лжи и нечистоте и пытаются навязать другим свои извращенные представления о жизни в качестве правды.

— Да, я вообще считаю, что самое большое зло проистекает из нежелания знать настоящую правду и подмены ее своими домыслами. Посмотрите, сколько людей живет и умирает в ослеплении различными иллюзиями, самая распространенная из которых — чувство собственного превосходства над другими. И абсолютно все преступления в мире совершаются по этой причине. Вы согласны?

— Да. Но ведь нет таких людей, которые бы не думали, что они знают правду, просто для одного правда — ​это то, что деньги важнее всего, для другого — ​то, что между развратом и чистотой нет никакой разницы, а для третьего правда в силе и власти…

— Ох, Лидия Васильевна, зачем вы меня провоцируете? Вы же прекрасно понимаете, что правда на самом деле одна, и чтобы ее узнать, надо просто иметь на то волю.

— Да, провоцирую, извините. Мне просто очень приятно, что у нас с вами сложилось такое взаимопонимание.

— Мне тоже это приятно. Однако я вынужден откланяться, так как обещал сегодня вечером навестить старого приятеля, с которым мы вместе служили в полиции. Он на днях пригласил меня к себе посидеть, выпить по рюмочке, посплетничать…

Лидия улыбнулась.

— Хорошо, пойдемте, я вас провожу. Только оставьте, пожалуйста, если можно, книжку: я ее своим покажу и через Алешу верну.

— Конечно, Лидия Васильевна, конечно…

Оставшись одна, Лидия пошла в библиотеку, выложила на стол папку с «Дуэльным сборником» и стала перебирать документы.

— Все эти maquereau, bâtard, malade de vérole* можно смело отбросить как ничего не значащие фантазии Жуковского. А что тогда останется? Останется описание действий.

*Maquereau, bâtard, malade de vérole — ​сутенер (сводник), незаконнорожденный сын (ублюдок), больной сифилисом (франц.).

Привычная в последнее время к одиночеству, Лидия не замечала, что разговаривала сама с собой. Она снова и снова перечитывала тексты нескольких последних писем, комментируя для себя свои догадки.

— Вот, д’Аршиак пишет: «Les témoins s’approchèrent»*. А кто такой д’Аршиак? Le témoin. Получается, что в одном и том же письме он одновременно и действует, и видит себя со стороны. И еще вот это: «Le baron de Heckern avait pu, soutenu par moi, regagner son traîneau, où il avait attendu que le transport de son adversaire fut effectué et que je puisse l’accompagner à Pétersbourg»**.

* Свидетели (секунданты) подошли (франц.).
**Барон Геккерн, поддерживаемый мной, смог вернуться в свои сани, где он ждал, когда его противник будет увезен и я смогу сопровождать его в Петербург (франц.)

— Почему написано, что Дантес не уезжал с места дуэли до тех пор, пока не увезли Пушкина? Он ждал д’Аршиака. Значит, д’Аршиаком здесь назван человек, который увозил, как мы знаем, не самого Пушкина, а его тело. А кто тогда за этим человеком наблюдал? Это не Дантес, его там вообще не было. Так кто же? Кто? О, господи!..

Толстой Ф. П. (1783–1873). «Семейный портрет»

* * *

Лидия едва дождалась, пока вернутся муж и сын.

— Аркадий, Сашенька, послушайте меня, пожалуйста.

— Что-то случилось, маменька? — ​Саша обеспокоенно взглянул на Лидию.

— Нет, нет, ничего серьезного. Просто появились новые догадки…

— Цветы имеют к этому какое-то отношение? — ​спросил Аркадий, указывая на непонятно откуда взявшийся букет.

— Имеют, но косвенное. Это Владимир Евграфович принес. Сказал, что его покойная жена цветы любила, а он забывал ей их дарить.

Аркадию стало не по себе, потому что не смог вспомнить, когда в последний раз приносил Лидии цветы, но она ничего не заметила и продолжила рассказывать.

— Владимир Евграфович нашел брошюру Жуковского «Певец в стане русских воинов», которую тот написал, якобы будучи в ополчении в 1812 году. Вот она, посмотрите, если хотите. Ее содержание лишний раз подтверждает, что он абсолютно лишен воображения и не в состоянии правдоподобно преподносить события, в которых лично не участвовал. Невозможно себе представить, чтобы солдаты в 1812 году вели себя так, как он описал в своей поэме. Можно с большой долей вероятности предположить, что Жуковский приписал себе подвиги, которых никогда не совершал, выдав себя за участника войны.

— Так это же бесчестно, непорядочно! — запальчиво сказал Саша.

— Ну, вот ты меня раньше в таких случаях успокаивал, а сейчас сам разгорячился, — отозвалась Лидия. — Мне тоже не по себе от всех этих открытий, но давайте все же разберемся до конца. Видите ли, Владимир Евграфович сопоставил брошюру Жуковского с его письмами и предположил, что если этот человек не представляет реалий жизни в военном лагере, но знает специфику приема лекарств от венерических болезней, то можно достаточно уверенно говорить, что на войне он не был, а сифилисом или чем-то подобным переболел. Простите, мне тяжело об этом говорить, но…

— Так, значит, грязные намеки, о которых идет речь в подложных письмах, Жуковский не выдумал, а взял из личного опыта? — ​предположил Саша.

— Думаю, что это так, — ​ответила Лидия.

— Лида, я уже говорил, что ты отличный диагност, и готов это повторить, — ​сказал Аркадий. — ​Но, если честно, я не понимаю, зачем тебе это все нужно.

Лидия кивнула.

— Хорошо, Аркадий, я объясню. Действительно, этот вывод — ​не самоцель, а некая отправная точка в моих рассуждениях. Видите ли, по причине крайней бедности фантазии Жуковскому гораздо легче писать то, что он знает наверное. Ведь он даже не пытался представить себе, какое оскорбление гипотетически мог бы нанести рядовой гражданин иностранному дипломату, а выдал в «Дуэльном сборнике» что-то совершенно несовместимое с нормальным пониманием. А теперь вспомните, что когда мы с вами обсуждали письмо с описанием хода дуэли, то никак не могли понять, зачем Дантесу нужно было ждать, пока Пушкина отвезут, чтобы д’Аршиак мог вместе с ним в Петербург поехать?

— Да, я помню это, — ​сказал Саша. — ​Мы тогда решили, что у автора этих писем плоховато с логикой и не получается создавать достоверные образы.

— Я нашла этому другое объяснение, — ​продолжала Лидия. —Мы все, не сговариваясь, считали, что Жуковский расправился с Пушкиным чужими руками и описывал события дуэли фантазийно. Но если в том письме он традиционно предпочел написать то, что знает по себе, описание станет вполне логичным. Это не Дантес дожидался, когда уедет Пушкин, а настоящий убийца поехал в Петербург только после того, как его сообщник погрузил тело Пушкина в карету. Понимаете? Жуковский был на месте так называемой дуэли и либо сам убил Пушкина, либо наблюдал, как это сделал Данзас или еще кто-то…

— Лида, ты, ты… — ​Аркадий не находил слов.

Саша некоторое время озадаченно смотрел перед собой с брезгливым выражением на лице, а потом сказал очень резко:

— Чем больше мы узнаем про этого человека, тем страшнее он выглядит. Он полностью вне морали, но при этом остается известным и уважаемым. Как это? Я не понимаю…

Лидия села на диван рядом с сыном и погладила его по плечу.

— Сашенька, я тоже этого не понимаю. Помнишь, Владимир Евграфович говорил, что мы не увидели сразу корыстного мотива в убийстве Пушкина, потому что не умеем мыслить, как преступники?

Саша кивнул.

— Так вот я думаю, что это хорошо, это просто замечательно, —продолжала Лидия. — ​Наш мир прекрасен, потому что можно знать, что существует темная сторона бытия, но при этом быть к ней абсолютно непричастным.

— Ну да, постигать способы нравственных падений, полагаю, никчемное занятие, — ​заметил Аркадий.

— Конечно! — ​согласилась Лидия. — ​Я думаю, достаточно просто называть вещи своими именами.

Саша задумчиво молчал. Наконец он проговорил, как бы рассуждая вслух:

— Если Жуковский был на месте убийства, то означает ли это, что именно он вызвал Пушкина на дуэль?

Лидия покачала головой.

— Не думаю. Не того масштаба эта фигура, не по рангу это ему. К тому же мы выяснили, что у человека, вызвавшего Пушкина, есть егеря, а у Жуковского они вряд ли имеются.

— Значит, на месте так называемой дуэли Жуковский появился перед Пушкиным как черт из табакерки? — ​предположил Аркадий.

— Ну да, больше похоже на правду, что Жуковский с помощью других людей заманил Пушкина в лес, а сам явился туда удостовериться, что убийство действительно совершилось, — ​сказал Саша.

Лидия грустно усмехнулась.

— Сашенька, а почему ты не хочешь предположить, что Жуковский самолично убил Пушкина? — ​спросила она.

— Маменька, а помните, как вы сами не хотели верить, что Жуковский вообще причастен к смерти Пушкина? Вот я и…

— Понимаю, — ​Лидия жестом остановила сына. — ​Но как бы нам ни хотелось думать о Жуковском в положительном ключе, все на самом деле очень печально. Даже если предположить, что Жуковский не сам нажимал на курок или вонзал нож, его появление на месте убийства означало для Пушкина страшную смерть с чувством обреченности и безысходности. Он умирал один в окружении врагов, прекрасно понимая, что тайну его гибели не узнает никто и никогда, а его творчество, имя и даже сама жизнь превратятся в источник доходов, известности и славы для Жуковского и его приспешников. А вы помните, как жестоко и цинично обошелся Жуковский с родственниками Пушкина в своих так называемых письмах? Так вот лучше, наверное, даже не пытаться представить, как он мог поиздеваться над самим поэтом, прежде чем его убить. И бесспорно, кончина Пушкина была воистину ужасной, ужасной…

Лидия говорила взволнованно, плечи ее вздрагивали. Аркадий с болью посмотрел на нее.

— Да, Лида, действительно, такой смерти никому не пожелаешь, — ​сказал он.

— Но маменька, — ​вмешался Саша, — ​зачем говорить, что тайну смерти Пушкина не узнает никто и никогда? Ведь вы же смогли разоблачить убийц, которые прикрылись личинами друзей Пушкина. Способ, предложенный Владимиром Евграфовичем, прекрасно работает: если изначально думать о людях хорошо, то в конце концов будешь знать о них правду.

Лидия смутилась.

— Я предположила, что Пушкин мог так подумать перед смертью, — ​нашлась она. — ​Действительно, нам не надо такое говорить. Пушкин погиб, но мы-то живы и знаем правду. И это мы все вместе разоблачили убийц, не я одна. И знаешь, Сашенька, я чувствую, что меня как будто кто-то ведет и направляет: в нужный момент появляются нужные документы, нужные идеи и решения.

Аркадий, безуспешно искавший у себя в мыслях способ поддержать жену, облегченно вздохнул.

— Значит, все будет хорошо! — ​заключил он.

Лидия помолчала.

— Да, Аркадий, обязательно будет, но как именно хорошо, я пока не знаю, — ​ответила она.

* * *

На следующий день Лидия приехала к Хазовым и застала тетю Лизу в одиночестве.

— А где все? — ​спросила она, поздоровавшись.

— Арсений уехал регистрировать сделку по продаже лошадей, а Катя на концерте.

— На концерте? Так рано?

— Так это детский любительский спектакль, после которого будут выступать приглашенные музыканты. Саша твой там играет.

— Понятно. Так Саша там не один, а с другом Мишей.

— Так в том-то и дело, что с другом. Катя собиралась тщательно, как никогда. Он ее на три года моложе, а она наряжается. Каково, а?

Лидия рассмеялась.

— Если ваша Катя на детские концерты ходит, радоваться надо, а не переживать.

— Так я радуюсь.

Тыранов А. В. (1808–1859). «Интерьер в дворянском доме»

— Тетя Лиза, с вами всегда интересно поговорить о детях, музыке и других приятных вещах, но сначала я кое о чем другом хотела вас спросить.

— Что такое? — ​спросила тетя Лиза, посерьезнев. — ​Брат твой у меня был третьего дня, все рассказывал, как вы авантюры, связанные с убийством Пушкина, разоблачили. Неужели еще что-то подобное случилось?

— Нет, я просто хочу узнать, что говорят в обществе о Жуковском. Ведь не бывает же так, что человек приличный и достойный ни с того ни с сего превратился в циничного убийцу. Что-то должно было указывать на то, что такое может произойти.

Тетя Лиза поджала губы и задумалась. Потом вздохнула и сказала.

— Лидочка, послушай, я не могу тебе этого в подробностях рассказать, потому что ты моя прекрасная племянница, а я твоя старая тетушка.

Лидия улыбнулась.

— Спасибо, тетя Лиза, этого достаточно. Ваш ответ свидетельствует в пользу того, что Жуковский способен на преступление.

— А помнишь, Лида, мы с тобой как-то обсуждали вопрос, может ли человек измениться до неузнаваемости?

— Да, помню. Вы утверждали, что может, а я не соглашалась.

— Я думаю, ты тогда была права. Подожди, я сейчас…

Тетя Лиза вышла из гостиной и вернулась с конвертом в руке.

— Вот, прочти.

Она достала из конверта исписанные листы и протянула Лидии. Увидев недоумение в глазах племянницы, тетя Лиза пояснила:

— Это письмо личное. Но тебе известна завязка той истории, о которой там говорится, а развязка такова, что ее лучше знать, чем не знать. Прочти, я настаиваю.

Лидия развернула письмо и начала читать выведенные твердым мужским почерком строки:

«Дорогая Лиза!

Уже много лет прошло с тех пор, как я дал вам повод думать, что предал вас. У меня часто возникало желание встретиться с вами и объясниться или написать вам о том, что тогда произошло на самом деле. Но обстоятельства были таковы, что сделать это было невозможно по причинам деликатного свойства. Сейчас, перед лицом смерти, я могу рассказать все.

Я тяжело болен, мне осталось жить несколько недель, и я позабочусь, чтобы вы получили это письмо лишь тогда, когда меня не станет.

Лиза, я любил вас всю свою жизнь с того самого момента, как мы познакомились. Такого доброго, прекрасного, легкого в общении, но вместе с тем умного и рассудительного человека я не встречал более никогда. Я мечтал о счастье, строил планы, как мы будем замечательно жить, когда поженимся.

Но случилось так, что мой брат Леонид, работавший в банке, по недомыслию попал в авантюру, в результате чего его обвинили в крупной растрате, которую он на самом деле не совершал. Доказать невиновность было практически невозможно. Отец предпочел погасить недостачу в досудебном порядке и отправил брата жить в наше поместье. Но в усадьбе случился пожар, мой брат погиб. Мы были раздавлены горем и фактически разорены. И мой отец дерзнул сказать мне то, о чем, как он сам утверждал, никогда бы не стал говорить со мной в других обстоятельствах. Он поведал мне, что единственная дочь одного очень влиятельного человека питает ко мне нежные чувства, а тот человек прозрачно намекнул, что если отец поспособствует моей женитьбе на этой девушке, то материальных проблем ни у кого из нас не будет.

Вначале я с негодованием отвергал даже саму мысль, что жениться можно не на вас, а на ком-то другом. Но отец настаивал, умолял, потом опять настаивал. Он говорил, что обрекать жену на жизнь в бедности бесчестно и непорядочно. И я в конце концов дрогнул и сломался. Я порвал с вами, наверное, самым подлым образом, каким только можно, и сделал предложение Клавдии, которое она приняла. С этого момента моя жизнь была посвящена доказательствам любви, которой на самом деле не было.

Мой отец чувствовал, как мне непросто, и стал думать, что это из-за него я выбрал неправильный жизненный путь. Я изо всех сил старался его переубедить. Материальных и бытовых проблем действительно не было, но родители жены воспринимали меня просто как игрушку для своей дочери, и это ощущалось практически во всем. Отец так и не оправился от свалившихся на него ударов и через три года после моей свадьбы умер.

Самым тяжелым испытанием для меня было постоянное чувство вины перед вами, Лиза, но как-то оправдаться, что-то изменить я не мог, не смел, опасаясь, что такая попытка приведет к еще большим проблемам и переживаниям. Я навел о вас справки и узнал, что вы замужем и у вас хорошая семья. Тогда я позволил себе думать, что просто уступил право сделать вас счастливой другому человеку, более достойному, чем я. И мне стало легче.

Когда мой тесть, привыкший решать все вопросы по щелчку пальцев или с помощью денег, утратил свою влиятельность и лишился значительной части средств, фактически у меня на руках оказались три человека, совершенно не приспособленных к обычной жизни без привилегий, даваемых высоким общественным положением. Я как мог поддерживал их, старался по мере сил брать решение возникающих проблем на себя. Я не мог поступить иначе, ведь они совсем неплохие люди и в свое время помогли нам с отцом преодолеть материальные затруднения.

Тесть незадолго до своей кончины позвал меня к себе и поблагодарил за все. Для меня это было очень важно. Вскоре после тестя умерла теща, а два года назад я похоронил жену. Двое наших детей умерли во младенчестве, у меня остался только один сын Никита, он морской офицер. Недавно Никита женился, скоро должен родиться ребенок, но я очень болен и не знаю, успею ли увидеть своего внука или внучку.

Лиза, я не знаю, вспоминаете ли вы обо мне. Если вы меня совсем забыли, то, возможно, это к лучшему. Однако я дерзну напомнить о себе и попросить у вас прощения за свое предательство. Простите меня, пожалуйста, и не думайте обо мне дурно. Знайте, что именно вы всегда помогали мне преодолевать все испытания и находить силы жить тогда, когда их уже совсем не оставалось, потому что вы такая, какая есть.

Я люблю вас. Прощайте.

Валерьян Артоболевский».

Лидия отложила письмо и взглянула на тетю, которая стояла у окна и смотрела на улицу.

— Тетя Лиза, вы плачете?

— Нет, Лидочка, не плачу. Но мне очень стыдно, что я, ослепленная обидой, думала об этом человеке плохо. А Валерьян был и остался честным и порядочным и заботился всегда больше о других, чем о себе. Теперь я поняла: если человек поступает не так, как мне хочется, то это совсем не значит, что он поступает неправильно.

— Тетя Лиза, но он же мог рассказать вам всю правду и решить вместе с вами, что следует делать, а вместо этого много лет мучил вас своим молчанием. Это непорядочно.

— Вот и я так сначала считала. Но сейчас я понимаю, что Валерьян, зная мою горячность и импульсивность, боялся спровоцировать меня на необдуманные поступки и потому предпочел молчание, которое далось ему очень непросто. Обида моя со временем забылась. А когда родился Ваня, я совсем перестала обо всем этом думать. В общем, Лидочка, будь уверена: люди не меняются.

— Спасибо, тетя Лиза. Это верный ключ к разрешению многих сомнений и пониманию сути происходящего. Кстати, а вы ничего не слышали последнее время о князе Одоевском?

— Глафира говорила, что заболел князь: лежит дома, никуда не ходит и никого не принимает. Не знаю, поправился он сейчас или нет еще.

— Вот как? Это еще одно косвенное доказательство того, что Одоевский к нелегальному выпуску «Современника», скорее всего, не причастен.

— Ну да. Люди же не меняются, — ​сказала с улыбкой тетя Лиза. — Кажется, кто-то пришел, голоса в прихожей…

— Это Катя. И не одна.

— Похоже, дети вернулись.

— Замечательно! Сейчас организуем чаепитие.

— А во время чаепития будет выступать триумфатор сегодняшнего концерта! — ​громко провозгласил Саша, буквально влетев в комнату. Вошедшие следом Катя и Миша поздоровались с Лидией и тетей Лизой. Все трое были в приподнятом настроении.

— Эх, жаль, тетя Лиза, что у вас пианино нет, а то бы два триумфатора сейчас сыграли, — ​сказал, улыбаясь, Саша.

— Надо подумать об этом упущении, — ​ответила тетя Лиза, ласково глядя на детей.

Читайте продолжение

Здесь можно прочесть ознакомительный фрагмент и купить электронную версию.

Если вам понравился этот материал, подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь публикуются материалы из первоисточников о Пушкине и других значительных личностях и событиях.