Если ваш спекулятивно-биологический сюжет продолжается слишком долго и не способен эмоционально вовлечь аудиторию (а он всегда такой), можно поместить туда героя-долгожителя, который будет расти и изменяться вместе с окружающей биотой. Однако с долгожителями появляются свои проблемы. О них мы сегодня и поговорим.
В начале нулевых молодая московская писательница Анна Старобинец опубликовала рассказ "Яшина вечность". Герой рассказа, проснувшись однажды утром, обнаруживает, что он не дышит и вообще не проявляет как-либо физиологических признаков жизни, кроме речи и прочей сознательной деятельности. Пройдя гражданскую смерть и прочие перепетии, описанные вполне комически, он отправляется в путешествие - и в последних строках рассказа вдруг вырастает в поистине эпическую фигуру:
"И так долго он странствовал, что все народы состарились и исчезли с лица земли, и города превратились в песок и камни. Он видел, как землю заселили новые удивительные животные. Сам же он остался среди них единственным человеком".
Не знаю, как вам, читатель, а мне такой персонаж кажется идеальной фигурой, чтобы обойти сложности спекулятивно-биологического жанра, которые мы обсуждали в прошлый раз. По крайней мере, на первый взгляд. А что там вылезет при более детальном рассмотрении, посмотрим далее.
Как известно, главный авторитет по вечным (и вечно молодым) персонажам в современной литературе - это Джон Рональд Руэл Толкин. Эльфы вернулись в современный фольклор в его авторской версии, так что теперь немногие вспомнят, что именно рассказывали про них ещё недавно жители Британских островов. Представители этого народа прекрасны, горды, наделены многими талантами, не подвержены старости и болезням, хотя могут умереть от травмы или оружия. Бытует представление, что эльфы бессмертны. Это не совсем так: их тела существуют не дольше, чем сама Арда. Более того, Средиземье по замыслу писателя является прошлым нашего мира. Тела эльфов, которые остались там, отказавшись от путешествия в Валинор, постепенно истончались, и в конечном итоге их владельцы превратились в тех самых зловредных духов ши из кельтских легенд. Однако этот процесс занимал многие тысячелетия. Один из самых древних персонажей "Властелина колец" - леди Галадриэль - только в Средиземье прожила около семи тысяч лет и не претерпела за это время сколь-нибудь заметных изменений. Таким образом, подобные персонажи вполне подходят для интересующих нас целей.
В толкиновском мире нет эволюции живых организмов: новые формы жизни не появляются - разве что по умыслу Моргота, - ибо это мир младоземельного креационизма. Однако другой эволюционный процесс там идёт вполне активно, и Толкин как добросовестный профессионал не мог обойти его стороной. Речь идёт об эволюции языков. В нашем мире языки изменяются со временем, часто незаметно для носителей, поскольку модификации происходят медленно по сравнению со сменой поколений. Не так дела обстоят в Арде - там несколько новых эльфийских языков возникли при жизни отдельных персонажей. В не слишком известном тексте "Dangweth Pengolodh" Толкин отвечает, как такое могло произойти:
"Ибо люди изменяют как прежние слова на новые, так и саму манеру говорить в течение всей своей жизни, а не только во время первого постижения языка; и изменения эти проистекают прежде всего от изменчивости Эа - или, если желаешь, от самой природы речи, которая воистину жива лишь когда рождается, но когда единение мысли и звука гибнет, делаясь жертвою древним обычаям, эти две части целого не воспринимаются по отдельности, и слово тогда мертво и безрадостно, звук его ожидает некой новой мысли, а мысль жаждет одежд звука - одежд нового покроя. Но к изменчивости Эа, усталости неизменного и обновлению единства - к этим трем, кои есть одно, и эльдар также причастны по-своему. Однако они отличны от людей в этом, ибо лучше осознают слова, которые произносят. Так серебряных дел мастер может лучше других осознавать и чувствовать чаши, которые он делает, и инструменты, с которыми он каждый день работает за своим столом, или ткач - ткань своих полотен. И у эльдар это умение более служит изменчивости, нежели неизменности, ибо они искусны и исполнены огня в творчестве, и тяготеют они к обновлению, как ради удовольствия для взгляда, или слуха, или иных чувств, - так и ради удобства в каждодневном использовании: будь то чаша, полотно или же Речь. (...)
Мы можем прекрасно знать, как в былые времена говорили дети, не достигшие еще совершенства в речи, или "полноговорящие"- как мы это называем; но это знание не относим мы к памяти нашей жизни, и оно есть скорее предмет науки. Ибо много наук создали мы для познания языков древности, многая мудрость хранится нами в записи или просто в уме, но говорим мы об этом лишь на языке, что в настоящем служит одеянием нашей мысли. Воистину, может быть и так, что когда-то говорив с чужаками на ином языке, помним мы потом смысл сказанного, но не язык, на коем оно произносилось. Можем мы потом вспомнить звуки чуждой речи из прошлого, как вспоминаем иные звуки: пенье ли птиц, шелест ли воды. Но придет к нам лишь воспоминание краткой фразы или восклицанья, ибо если долга была речь и значим смысл ее - мы облекаем его в слова живого языка нашей нынешней мысли".
То есть: творческое стремление плюс искусное умение забывать ненужное. Механизм сам по себе нетривиальный, и здесь я хотел бы привлечь внимание к его второму элементу. Фантасты и мыслители, практикующие нечто: жизнь, сознание, механизмы, институты - на века, нечасто задаются вопросом, как их детище будет справляться с чудовищными объёмами накапливаемого опыта. Хорошо быть камнем: он живёт пассивно, ничего не запоминает и способен сохраняться в своей совершенной неизменности десятки и сотни миллионов лет. Но функционирующая, воспринимающая и рефлектирующая система так не может. Она неизбежно будет запоминать хотя бы часть поступающей информации, и со временем объёмы её воспоминаний станут избыточными. Поэтому для каждой такой системы критически важным становится механизм "обнуления архивов": периодического отбора и компактификации критически важной информации и удаления всей остальной.
Жизнь как целое решила этот вопрос через смену поколений, в ходе которой передаётся генотип, а большая часть фенотипа и накопленного опыта предков уничтожается. У человеческих обществ после изобретения письменности этот механизм дал сбой, в результате каждый более-менее долго существующий социум периодически испытывает пресыщение информацией и цивилизационную усталость, за которой следует тяжёлый кризис, часто сопровождающийся гибелью социума. Немногие общества способны возродиться после такого крушения (это, кстати, отдельная интересная технология), а соседи и наследники далеко не всегда в силах подхватить и раздуть огонь культуры, поэтому механизм цивилизационных кризисов следует признать менее совершенным и более затратным, чем механизм смены поколений.
Что интересно: для новой, возникающей на наших глазах эволюции ИИ сброс излишней информации, кажется, вообще не предусматривается. Предполагается, что в нужный момент придёт человек-оператор, разберёт архивы и решит, что нужно удалить, а что стоит оставить. Это нормально работало для традиционных информационных систем, но нейросети должны вступать в непредсказуемые отношения с собственной памятью. Если последняя окажется перегружена, а механизма управляемого сброса излишней информации так и не появится, сброс станет неуправляемым. А значит нейросети, которые к тому времени, наверняка, станут управлять многими процессами в техносфере и обществе, в какой-то момент поведут себя... странно.
Толкиновские эльфы на этом фоне выглядят замечательно. Они явно в совершенстве овладели искусством забывать ненужное. По прошествии многих тысячелетий они помнят суть сказанных слов, но, как правило, забывают словесную форму. Также эльфам постепенно изменяет чувство длительности. В "Сильмариллионе" первые эпохи существования Арды предстают откровенно мифологическими промежутками времени неопределённой продолжительности, и только с возвращением нолдоров в Средиземье начинается нормальное летоисчисление. Толкин не объясняет этот феномен, но у меня есть гипотеза. Дело в том, что только в Первую эпоху у эльфов появилась письменность. Изобретателем первых эльфийских рун считается Даэрон из Дориата, позаимствовавший идею у гномов - существ куда более короткоживущих. Письменность позволила вести летописи. Относительно более древних событий эльфы - даже те, что застали их лично, - помнили лишь их приблизительное содержание и последовательность. Всё прочее было забыто, за ненадобностью.
Однако самый совершенный механизм бессилен против течения времени. И в наши дни народ ши, отказавшийся от света Валинора, танцующий в лесах и заманивающий беспечных путников в свой хоровод вне времени, мог подтвердить бы это - если бы захотел.
Если с такими сложностями сталкивались эльфы, жившие какие-то смешные десятки тысяч лет, что должно ощущать разумное, сознательное существо, столкнувшиеся с поистине геологическими промежутками времени? Знаменитый американский писатель Г.Ф. Лавкрафт давал ответ на это. Его ответ: ужас. Герой его повести "Сомнабулический поиск неведомого Кадата" Рэндольф Картер ищет город своих грёз. Во сне он странствует по разным землям: сначала удивительным, потом странным, потом откровенно пугающим. В финале он достигает дворца, которым владеет ползучий хаос Ньярлатотеп. Замок населяют невыразимо ужасные твари, но его хозяин, как и положено воплощению зла, красив. Он объясняет Картеру, как тому добраться до цели своего путешествия, и даёт в помощь чешуйчатую птицу шантак - только вот птица оказывается неуправляемой. И, чтобы не пасть жертвой демонов хаоса, Картер вынужден спасаться бегством:
"И обреченный сновидец в отчаянии спрыгнул со спины исполинского лошадиноголового крылатого чудовища и полетел в бесконечную бездну разумного мрака. Мчались световые годы, галактики умирали и рождались вновь, звезды превращались в туманности, а туманности в звезды, но Рэндольф Картер все падал сквозь бесконечную пустоту разумного мрака.
А потом медленно, неспешным путем вечности космос совершил очередной цикл, вновь возвратившись к точке бесполезного завершения, и все вновь стало таким же, как и прежде, вернувшись на неисчислимые калпы назад. Материя и свет родились заново такими же, какими они некогда возникли в пространстве, а кометы, солнца и миры возгорелись к новой жизни, хотя ничего не уцелело для напоминания о том, какими они были в миг рождения и в миг исчезновения, в вечной смене начала и конца и возврата к бесконечному началу".
Лавкрафт был в курсе научных достижений своего времени и понимал, о каких промежутках времени здесь идёт речь. Если вы хотите это прочувствовать, можно посмотреть, например, данный ролик. Или прочитать небольшой рассказ Стивена Кинга "Долгий джонт", где автор ненавязчиво подводит читателя к смыслу, который содержится за словами:
"Дольше, чем ты думаешь, отец! Дольше чем ты думаешь!"
Но человек хочет проникнуть и в эти бескрайние глубины. Многие десятилетия фантасты посылают туда корабли. Одним удаётся хакнуть пространство-время - они нас сейчас не интересуют, - другие же летят века и тысячелетия. Люди на борту сменяются, поэтому такие миссии называют кораблями поколений.
Однако это богатая тема, а мой текст и так слишком затянулся. Так что о кораблях поколений мы поговорим в следующий раз.