(С) Богачев А.В., 2012
Продолжаю рассказ о костюме средневековых народов, начатый в статьях об аварах, гузах, русах. Это адаптированный авторский пересказ раздела из нашей монографии о костюме праболгар. Фотографии к настоящей статье – это мои авторские работы, сделанные непосредственно в Золотой Кладовой Государственного Эрмитажа. Частично они опубликованы в нашей монографии (см. список литературы в конце). Большая благодарность Юрию Юрьевичу Пиотровскому (на фото), распахнувшему для меня двери Золотой Кладовой.
Антропоморфные изображения на изделиях торевтики VII – IXвв., которые исследователи, так или иначе, связывают с тюркской кочевнической культурой, единичны. В настоящей работе будут рассмотрены два произведения раннесредневекового искусства чеканки, ныне хранящиеся в Государственном Эрмитаже. Это серебряное «блюдо с изображением всадника, охотящегося на льва и кабана» [Даркевич 1976. Табл. 2] и так называемый «ковш из Хазарии» [Даркевич 1974. Рис. 1, 2]. Именно эти изделия дают нам возможность в деталях рассмотреть особенности костюма изображенных на них людей. Оговоримся, что эти случайно найденные в XIXвеке артефакты происходят не из комплексов. Однако, их датировка в пределах рассматриваемой нами эпохи, а также их связь с миром степных кочевых культур признается сегодня практически всеми исследователями: не случайно в классических монографических изданиях они рассматриваются в контексте салтово-маяцких древностей [Артамонов 2002. С. 201, 203; Плетнева 1981. С. 75. Рис. 49]. Наиболее полное описание изделий дано в работах В.П. Даркевича [Даркевич 1974; 1976]. Новые находки и публикации последних десятилетий позволяют нам расширить круг аналогий деталям костюма, представленным на обозначенных произведениях искусства.
Важным представляется то, что благодаря благорасположению коллег из Государственного Эрмитажа[1] в мае 2012 г. нам удалось поработать с этими хранящимися в Золотой кладовой артефактами непосредственно и выполнить ряд фотоснимков вещей (и отдельных их деталей) с увеличением, что позволило сделать взгляд на источники максимально точным.
Серебряное с позолотой блюдо с изображением всадника, охотящегося на льва и кабана, было найдено до 1835 г. (место находки неизвестно) и в дореволюционной литературе фигурировало как «сасанидское». Технологически оно выполнено чеканкой и гравировкой и «собрано» из двух плоских пластин (на большей изображен стреляющий из лука в льва всадник, на меньшей – кабан), прикрепленных собственно к блюду-основе (рис. 1–6).
Костюм всадника проработан мастером вплоть до мельчайших подробностей. Особо значимые детали покрыты позолотой: повязка на волосах, шейная гривна, браслеты, отвороты и оторочка кафтана, пояс, меч, колчан со стрелами.
Волосы всадника зачесаны ото лба к затылку, так что лоб и ухо открыты, перехвачены узкой лентой, которую В.П. Даркевич назвал «повязкой почета» [Даркевич 1976. С. 57]. Собраны ли волосы на затылке в косы, сказать трудно.
Серьга(в правом ухе) имеет овальное кольцо и грушевидную привеску. Причем, между кольцом и собственно привеской отчетливо видна еще одна деталь – некая переходная часть шаровидной формы, которая, судя по археологическим данным, могла быть, как частью металлического кольца серьги, так и бусиной. Такого рода серьги сопоставимы скорее с находками из Шиловки [Багаутдинов, Богачев, Зубов 1978. Рис. 18, 15] или с аварскими серьгами [Амброз 1971. Рис. 8], нежели с классическими салтовскими экземплярами [Сташенков 1998. Рис. 5, 4-14].
Массивная гривна, украшающая шею всадника, имеет граненый обруч и квадратную коробочку с привешенным к ней медальоном. Близкие по форме украшения шеи известны на изображениях тюркских чиновников (фигуры 5, 18) в Афрасиабе [Альбаум 1975. Рис. 5, 7].
Каких-либо намеков на наличие у всадника бороды чеканщик нам не оставил. Однако полоска усов показана весьма выразительно. Такого рода узкие усы отчетливо видны у нескольких представителей тюркской знати на росписях Афрасиаба [Альбаум 1975. Рис. 5, 7].
Кафтан всадника с лацканами-отворотами, незапашной – обе полы симметрично сходятся на середине груди. Вероятно, он застегивался (помимо пояса) при помощи специальной фурнитуры типа застежек-костыльков, известных, в частности, в праболгарских материалах новинковского типа [Багаутдинов, Богачев, Зубов 1998. Рис. 18, 26-28].
Рукава кафтана – длинные, до запястий. Запястья обеих рук украшены браслетами, утолщенными в средней части. Аналогичные браслеты, в частности, присутствуют в Перещепинском кладе последней трети VII в. [Залесская и др. 1997. С. 282. Кат. 12].
Длина кафтана – до колен: отчетливо видно, как на средине колена всадника горизонтальная линия оторочки нижнего края кафтана соприкасается с передним треугольным выступом сапога, защищающим колено воина.
Важная деталь – приталенность кафтана, т.е. перед нами типаж не «слонотелого» чиновника, а «всадника-богатыря».
Эту деталь подчеркивают два перетягивающих одежду пояса и портупея. К нижнему поясу слева подвешено налучье, справа – колчан. К верхнему парадному поясу, украшенному по всей длине прямоугольными прорезными бляхами-накладками, прикреплен меч на двух ремнях. Как справедливо отметил В.П. Даркевич, верхний пояс указывает на высокое социальное положение владельца, нижний выполняет социальную роль [Даркевич 1976. С. 57]. Исследованиями последних лет дата бытования такого рода поясов установлена достаточно определенно. Прорезные накладки подквадратной формы с гладкой лицевой стороной широко представлены в материалах конца VII — VIII в. неволинской стадии неволинской культуры [Голдина, Водолаго 1990. Табл. LXVIII, 21, 25], деменковской стадии ломоватовской культуры [Голдина 1979. Рис. 1, 192], весьякарской стадии поломской культуры [Голдина 1995. Рис. 5, 22, 23, 24], в катандинских комплексах древних тюрок Сибири [Могильников 1981. Рис. 23, 13—15], в слоях середины VIIIв. Пенджикента [Распопова 1979. Рис. 3, 3], а так же в праболгарских древностях новинковского типа Среднего Поволжья конца VII– третьей четверти VIII в. [Багаутдинов, Богачев, Зубов 1978. Рис. 16, 10, 12, 17].
Важная, не упомянутая В.П. Даркевичем деталь костюма всадника – нательная куртка (рубаха), верхняя дугообразная линия ворота которой обозначена мастером в пространстве ниже линии стрелы и выше линии шейной гривны. Судя по закрытому (под горло) вороту без каких-либо швов или разрезов, куртка – нераспашная.
Высокие, обтягивающие голень, сапоги всадника имеют острый, загнутый вверх носок и не имеют каблука. Вместе с тем, их подошва не плоская, как, скажем, на изображениях тюрок Афрасиаба (фигура 42) [Альбаум 1975. Рис. 7], а с определенно выраженной пяткой, как у Шиловского лучника №2. Косо срезанное в верхней части голенище соотносимо с оформлением верхней части сапога названной фигуры 42 из Афрасиаба.
Мы присоединяемся к высказанному около сорока лет назад выводу В.П. Даркевича о том, что снаряжение коня и всадника нельзя признать ни чисто «тюркским», ни «согдийским»: «влияние тюркоязычных кочевников сказалось в костюме вельможи (головная повязка, кафтан, сапоги) и конской сбруе. Проникновение моды восточных кочевников в Иран, усилившееся при Хосрове I (531 – 578 гг.), становится еще заметнее в VIIв. и после крушения Сасанидского государства [Даркевич 1976. С. 59].
Интересен и актуален тезис автора о том, что «на стыках культур зарождались ее смешанные формы. Таким образом, появление «сасанидских» мотивов – не прямое отражение иранских источников, а воссоздание тех или иных промежуточных звеньев» [Даркевич 1976. С. 167].
Синкретичность мотивов отраженных в произведениях искусства, так или иначе связанных в кочевническими культурами VII– VIIIвв., проявляется в изображении как реалистических, так и фантастических образов, о чем, в частности, «красноречиво говорят» Шиловские драконы [Багаутдинов, Богачев, Зубов 1978. С. 105-107].
Серебряный ковш из «Коцкого городка» был найден в 1866 году около с. Кондинского в Низовьях р. Оби (рис. 8 - 11).
Изучавшие этот артефакт А.А. Спицын, Я.И. Смирнов, С.А. Плетнева, В.П. Даркевич и др. исследователи единодушны в определении его хронологической позиции – VIII – IX вв. Не вызывает особых возражений и этнокультурная его интерпретация, справедливо связываемая (несмотря на то, что ковш был обнаружен в Северном Зауралье) с миром степных культур салтовского круга [Даркевич 1974. С. 28]. Символично, что сцена единоборства богатырей с ковша из «Коцкого городка» была воспроизведена на суперобложке книги С.А. Плетневой «Очерки хазарской археологии» [Плетнева 2000].
На отогнутом горизонтальном бортике ковша расположены по кругу сцены охоты и единоборства богатырей. Фигуры, выполненные в низком и плоском рельефе, детализированы гравировкой, фон позолочен.
В нашем исследовательском контексте особый интерес представляют изображения людей: пара борющихся богатырей (рис. 9), всадник с арканом (рис. 10) и стреляющий с колена лучник (рис. 11).
Сцена борьбы носит спортивно-состязательный характер, поскольку оружие удальцов (колчаны со стрелами, кинжалы, налучья с луками) сложено рядом с каждым из них. Несколько поодаль стоят их оседланные, привязанные к колышкам, кони.
В.П. Даркевич полагает, что левый (с позиции зрителя) борец, это не богатырь, а богатырша и увязывает эту сцену с одним из сюжетов тюркского эпического сказания об Алпамыше. «Одним из обязательных эпизодов “Рассказа о Бамси-Бейреке” является состязание героя-жениха с невестой – богатырской девой. Богатырь, побеждая воинственную деву, становится ее мужем, а побежденная лишается богатырской силы» [Даркевич 1974. С. 31–32].
Безбородость и безусость левого персонажа в известной степени подтверждает гипотезу В.П. Даркевича, в то время как заплетенные и откинутые назад длинные косы, по его собственному мнению, признаком пола в той этнической среде не являлись: «у тюркоязычных народов косы носили и мужчины» [Даркевич 1974. С. 30].
Во втором издании «Истории хазар» М.И. Артамонова подпись под фотографией ковша из «Коцкого городка» гласит: «борьба кагана с претендентом за престол» [Артамонов 2002. С. 201], что соответствует точке зрения М.И. Ростовцева, полагавшего, что на ковше изображен эпизод иранского эпоса «Шахнаме»: герои прибегают к борьбе, когда другие способы боя не приносят решительного успеха [Rostovtzeff 1933. P. 166].
Однако, вне зависимости от действительной половой принадлежности левого борца, он облачен в богатырские, т.е., по определению, в мужские (а не в женские) одеяния. В пользу этого свидетельствует и сложенное рядом оружие и стоящий рядом богатырский конь.
Таким образом, костюм всех представленных на ковше персон является мужским костюмом. (В скобках заметим, что о восьми, процарапанных в более позднее время, антропоморфных изображениях шаманов, речь не идет в принципе). Чрезвычайно важным представляется факт присутствия на ковше (который является единым художественным комплексом) нескольких мужских фигур. Их одежда незначительно отличается. И это дает нам право говорить о том, что в одно и то же время в одной и той же этнокультурной среде сосуществовало несколько вариаций костюма.
Возвращаясь к убранству головы, еще раз отметим длинные зачесанные назад и собранные в косы волосы левого поединщика. Ухо правого усатого богатыря открыто, а «волосы повязаны развевающейся лентой» [Даркевич 1974. С. 28]. Обратим внимание, что при ближайшем рассмотрении это действительно лента, перетягивающая шапку (копну) густых волнистых волос, тщательно отчеканенных художником-гравером. Это важно подчеркнуть в связи с тем, что в ряде позднейших перепубликаций эта шапка волос «превратилась» в некое подобие невысокой папахи. По крайней мере, именно так ее увидел и воспроизвел художник-оформитель уже упомянутой суперобложки книги С.А. Плетневой и ряд исследователей, некритично воспроизведшие рисунки из более ранних публикаций коллег [Доде 2001. Рис. 61; Комар 2001. Рис. 4, 6].
Очень похожий головной убор – повязку с развевающимися сзади лентами – мы видим и у стреляющего с колена лучника, и у скачущего всадника.
Подчеркнем, что ни у одного из этих трех персонажей нет бород, но у всех имеются длинные усы.
Все изображенные на ковше мужчины, облачены в кафтаны с левым запахом. Все кафтаны имеют узкие длинные (до запястий) рукава. Длина кафтанов ниже колена. Ворот кафтанов борцов – закрытый. Ворот кафтана лучника открыт и оформлен в виде лацканов (отворотов), что сближает его с фасоном некоторых одеяний тюрок Афрасиаба [Альбаум 1975. Рис. 5,7].
З.В. Доде, обращавшаяся к анализу одежды фигур с Коцкого ковша, отметила, что «оба борца одеты в кафтаны из одинаковой ткани, идентичен и материал поясной одежды. Возможно, здесь изображены изделия из импортного шелка» [Доде 2001. С. 104]. Основной фон кафтанов монохромный.
Кафтаны всех персонажей приталены и подпоясаны. Полы кафтанов борцов заправлены за пояса. Именно это обстоятельство позволяет нам увидеть длинные, сделанные из одинаковой (судя по рисунку) ткани, штаны, заправленные в «невысокие мягкие сапоги без каблуков со слегка загнутым кверху носком» [Даркевич 1974. С. 28]. Интересно, что подошва на сапогах не плоская – четко выделенная пятка и загнутый вверх носок определенно повторяют линию подошвы сапога всадника с описанного выше блюда.
У левого богатыря под кафтаном просматривается закрытый ворот нательной рубахи (куртки). Эта деталь костюма так же коррелируется с аналогичной деталью костюма всадника с блюда.
Как видно из таблицы 5, совпадений вестиментарных признаков персонажей ковша с «Коцкого городка» и фигуры всадника, изображенного на блюде, достаточно много – 26 из 45 (т.е. свыше 57%). При всей малочисленности изделий художественной торевтики той эпохи, этот факт вряд ли случаен.
Ковш из «Коцкого городка» – одно из немногих произведений торевтов, работавших в пределах Хазарского каганата. «Возникновение оседлости и земледелия в Хазарии сопровождалось ростом городов и развитием в них ремесла, в том числе художественного. По-видимому, для хазарской торевтики характерны черты, общие для древнетюркского искусства на всем пространстве евразийских степей» [Даркевич 1976. С. 167].
Следует сказать, что рассмотренные выше материалы «костюма изображенного» не исчерпывают всей имеющейся в настоящее время источниковой информации по раннетюркскому костюму.
Ссылки на литературу и источники см.: Богачев А.В., Французов Д.А. Костюм праболгар Среднего Поволжья: конец VII– начало Xв. Самара: СамГТУ, 2012. 350 с.
[1] Выражаем сердечную благодарность ученому секретарю Государственного Эрмитажа Мариям Магомедовне Дондомаевой, а также сотрудникам Госэрмитажа Ирине Петровне Засецкой, Юрию Юрьевичу Пиотровскому и Ирине Викторовне Поскачевой.