Удивительно, что просмотр не только интервью и сплетен, но и литературных статей дают понять, что Моррисси - незаурядная, эксцентричная и интересная личность. Здесь я уже рассказывала о том, что в начале работы думала изолироваться от образа фронтмена “The Smiths”, но поменяла мнение и работала не только с литературными источниками, но и с фото- и видео материалами.
Сегодня расскажу про связь творчества и образа Моррисси с фигурой Оскара Уайльда, про то, какие темы представлены в текстах песен группы “The Smiths”, какая философия стоит за ними. И начну, конечно, издалека: с Оскара Уайльда.
Упомяну и о том, что у меня есть свой телеграм-канал, где я больше рассказываю про книги и показываю свои читательские будни. Переходите, всем буду рада!
“Никуда без него. Как Библия”. Моррисси об Оскаре Уайльде
Оскар Уайльд тоже был личностью незаурядной, любил эпатажные выходки и очень ценил индивидуализм. Всем нам Уайльд известен как ценитель красоты, ярчайший представитель эстетизма и декаданса, считающий, что искусство не должно служить никакой цели - оно прекрасно само по себе. Моррисси разделяет уайльдовские воззрения на красоту и символизм. Например, букеты цветов в карманах джинсов Морриссси стала визитной карточкой “The Smiths”. Можно гадать, к чему именно это бы отсылало: невиданной зеленой гвоздике Уайльда, восхищению природой, к известному образу Уайльда flower-life life (жизни, подобной жизни цветка). И все же этот эстетический манифест многим обязан эстету из 19 века.
Есть и еще кое-что, что роднит Моррисси с Уайльдом помимо ярких образов, высказываний и эстетизма - любовь к бунтарству.
Уайльд, этот знаменитый денди, всячески эпатировал чопорную публику Викторианской эпохи. И не только поведением и внешностью, но еще и текстами. Здесь я рассказывала о том, как его пьесу “Саломея” отказались ставить, даже печатать пришлось во Франции, а не в родной стране поэта, и чего же в ней было такого шокирующего. Вкратце повторю, что необычная трактовка библейских образов, откровенные чувственность и эротизм пьесы были шоком для той эпохи. И, конечно, революционной была идея о том, что искусство должно воспевать красоту, а не, например, изобличать людские пороки или нравоучить.
Может показаться, что раз Уайльд так вольно воплотил библейских персонажей в “Саломее”, то мало что связывало его с религией. Думаю, это не совсем так. Хочу привести цитату из “De Prófundis”. Во-первых, в ней фигурирует выражение “flower-like life” (это будет важно для нас далее), а во-вторых, она ярко показывает отношение Уайльда к фигуре Иисуса.
Иисус первый сказал нам, людям, что мы должны жить «подобно цветам», и эти слова стали крылатыми… Его понимание справедливости было как у поэта (каковым оно, в общем-то, и должно быть), а не как у служителя Фемиды… Он боролся прежде всего с филистерами и фарисеями – это война, которую обязан вести каждый Сын Света. Филистерство было главной отличительной чертой того времени и того общества, в котором Он жил. Своей косностью и невосприимчивостью к новым идеям, своей скучной добропорядочностью, своей слепой приверженностью ко всему общепринятому … иерусалимские иудеи времен Христа были как две капли воды похожи на британских обывателей наших дней.
Иисус был для писателя воплощением страдающего художника, в нем Уайльд видел творца, сильно отличающегося от общества и поэтому отвергнутого и низверженного. Из цитаты можно заметить, что даже в фигуре Христа Уайльд ценит индивидуализм и в первую очередь выделяет его умение выделяться на фоне общества и противостоять ему. В конце концов интересно и то, что писатель отзывался об Иисусе со словами “charming” (очаровательный), рассматривая библейскую фигуру как фигуру романтическую.
Почему я считаю это таким важным? Нет, не просто потому что меня очень увлекают библейские отсылки.
Бунтари без причины
Моррисси, как и Уайльд, кажется, любит выделяться и точно так же ценит индивидуализм. Он часто высказывается о музыкальной индустрии нелестно и всячески борется с течением, не желая подстраиваться под существующие нормы и стандарты. Сам он про себя говорит, что еще в детстве отличался от сверстников, так как любил находиться дома и читать.
В шоу-бизнесе 80-ых Моррисси выделяло то, что он откровенно показывал свою ранимость, неловкость и увлечение красотой и поэзией, в то время как превалировала мода на тестостероновую маскулинность. Противостояли тенденциям и образ Моррисси с обилием цветов, украшений, летящих рубашек. Интересной будет и та деталь, что в отличие от многих хитов того времени, которые говорили о сексе открыто, а иногда и грубо и пошло, Моррисси предпочитал обходиться мягче, делая упоминания поэтичными и метафорическими.
“Я сделал искусство философией, а философию – искусством”. Оскар Уайльд
Может сложиться впечатление, что Моррисси все перенял у Уайльда: и замашки, и взгляды, и идеи. При более близком рассмотрении оказывается, что философия у этих двух поэтов отличалась.
В воззрениях Уайльда интересно то, что к концу жизни неистовый бунтарь и эксцентричный денди переосмыслил свою жизнь. Если раньше он был преемником гедонизма, то потом пришел к тому, что нельзя прожить всю жизнь в удовольствии. Сам писатель обнаружил перемену в своих чувствах и мировоззрении:
Страдание и то, чему оно меня учит, – вот мой новый мир. Было время, когда я жил ради одних удовольствий. Я всячески избегал страданий и огорчений, какими бы незначительными они ни были. И те и другие были мне ненавистны. Я старался по возможности игнорировать их, видя в них как бы проявление несовершенства нашего мира. Они были чужды моей жизненной системе. Им не было места в моей философии.
И далее:
Место, где обитают Скорбь и Страдание, – священная земля.
Эта идея в некотором смысле отражается и в сказках Уайльда. В одной из прочитанных мною статей я нашла одну идею: в историях, написанных Уайльдом, с героями часто происходят, как было сказано “чудесные трансформации, а не психологическое развитие”. Это правда так. И чаще это необычное прозрение связано с осознанием чужих страданий, сочувствии и отзывчивости и отказом от гедонизма. Хорошей иллюстрацией здесь может быть известная сказка “Счастливый принц”. Принц, воплощенный в статуе, рассказывает, что при жизни не знал слез, никогда не видел несчастий, которые происходят в его королевстве. Но жалуясь ласточке, он плачет и страдает о людях, просит птицу помочь им, жертвуя своими богатыми украшениями, а затем и жизнью. Последними словами Принца становятся его слова любви к Ласточке. А когда статую пытаются переплавить, сердце не поддается и Ангел приносит его к Богу, как одну из самых ценных вещей, найденных в городе.
Мне важно отметить здесь это преображение. Уайльд показывает, что человек может познать себя и обрести счастье только через боль и страдание, а высшим эквивалентом счастья является любовь. К осознанию этого факта как раз ведет знание: знание о том, что кто-то страдает, что существуют боль и тоска, а не только удовольствие. Это пробуждает чуткость к другим людям, к происходящему вокруг. И тогда жизнь преображается, наполняется смыслом.
Вторая часть статьи выйдет через неделю (ищите здесь), а пока можно почитать про скандальную пьесу Уайльда "Саломея" здесь и посмотреть, что в разные времена писатели думали про Шекспира тут.