В конце сентября 1941 года я решился. Мне уже исполнилось семнадцать лет, идти в военкомат с просьбой взять меня на фронт не было смысла, на то была причина. В наше село из города перевезли большую пекарню, я работал там истопником. Кто меня отпустит? Присев на краешек кровати, я тихо позвал бабушку по имени. Она вставала редко, давно болела.
- Я завтра на фронт ухожу, - прошептал я, дождавшись, когда она очнётся ото сна.
- Повестка пришла? Или сам?
- Сам. Не могу я дома сидеть!
- А пекарню на кого оставишь?
- Я с директором говорил, заявление написал, - соврал я.
- Бросаешь меня? – всхлипнула бабуля.
- Я с Полиной Георгиевной договорился, присмотрит за тобой.
- Ага, присмотрит! Знаешь ведь, что мы с ней давно не разговариваем?!
- Знаю. Но больше некому.
Отца я почти не помнил, моя мама умерла три года назад.
- И что? Согласилась? – с недоверием спросила бабуля.
- Согласилась.
- Раз решил, значит - решил, - перекрестила меня бабуля.
План у меня был простой: проникнуть на железнодорожную станцию, где попасть в любой состав, который идёт в сторону фронта, а там как будет. Уже почти стемнело, когда я заметил между вагонами мужчину, он был в форме железнодорожника. Кто как не он, мог мне помочь.
- Здравствуйте, а какой поезд на фронт идёт? – спросил я его.
Мужчина оглядел меня с ног до головы.
- Ты как через посты прошёл? – спросил он.
Я пожал плечами.
- Мои двое сыновей на фронт ушли. Видать, их мало, раз ещё туда народ стремится, - железнодорожник закурил, - под этот состав пролезь, за ним эшелон стоит, он на фронт идёт.
Не совсем доверяя такой быстрой помощи, я подлез под товарный вагон, соблюдая осторожность, и не зря. В метрах в двадцати от себя увидел прохаживающегося вдоль поезда часового с винтовкой. Спрятавшись в колее за колесом вагона, я замер. Вдруг послышалось:
- Эй, ты кто?
Прямо напротив меня стоял вагон, дверь в который была приоткрыта, из неё показалась рука, которая махнула, приказывая мне подойти ближе.
- На фронт хочу, - прошептал я, не спуская глаз с часового.
- Семён, сходи по нужде, – послышалось из вагона.
- Я не хочу, - воспротивился кто-то.
- А ты захоти! Часового отвлеки!
На насыпь спрыгнул мужчина в красноармейской форме, часовой обернулся, сняв винтовку с плеча.
- Свои, свои! По нужде приспичило! – Семён сделал вид, что готовится снять штаны, часовой отвернулся.
Меня поманила чья-то рука. Перекатившись через рельс, я подошёл к вагону, за руки меня втащили внутрь.
Дождавшись бойца по имени Семён, дверь в вагон закрыли. В полутёмках свет давала только буржуйка, стоявшая посреди вагона, я разглядел несколько пар глаз.
- А чего так, а не через военкомат? – спросили из темноты.
- Не отпустили бы, - ответил я, чуть повысив голос.
Поезд дёрнулся, поехал, набирая скорость.
- Не шуми. Старшину разбудишь, он тебя на ходу из вагона выбросит.
Мне стало страшно.
- Звать тебя как? – спросил тот же голос.
- Владимир.
- Володька значит. Ты вот что, паря, полезай под шконку. Утром думать будем.
Я пытался устроиться на холодных досках, когда сверху упали три шинели. Закутавшись в них, я уснул.
Знакомство.
Спал плохо. В голову лезли нехорошие мысли. Слышал, как несколько раз кто-то подкидывал в печку дрова. Стук колёс на стыках то убаюкивал, то заставлял вздрагивать. Наконец наступило утро. В вагоне послышались разговоры, я выбрался из своего убежища.
- Товарищ старшина, а у нас новобранец! – это был голос того, кто расспрашивал меня ночью, он вытряхивал шинель в открытые двери.
- Кто такой?! Вы что сдурели? – старшина был в гневе.
Меня подвели к пожилому, на мой взгляд, мужчине. По его петлицам я понял, что это и есть тот старшина, которого опасались разбудить ночью.
- Кто такой? – начал он свой расспрос.
- Тихонов Владимир. Хочу на фронт, бить врага.
- «Бить врага»! – передразнил меня старшина, - А ты умеешь это делать?
- Научусь, не велика наука! – ответил я дерзко и сразу об этом пожалел, с такого знакомство не начинают.
- «Не велика наука!», - снова передразнил меня старшина, - в том и дело, что этой науке люди много лет учатся. Что умеешь?
- Стрелять умею, гранату кидать.
- И всё?
- А что ещё нужно?
- Краснов! – крикнул старшина в правую сторону вагона.
Подошёл боец.
- Расскажи ему про военную науку. Расскажи, как от вашего полка два взвода осталось. Расскажи! Потом мы его высадим на первой же остановке поезда.
- Товарищ старшина, то не наша вина была, а командиров, -попытался оправдаться Краснов.
- Вот! Не владели ваши командиры той самой наукой, оттого и полёг полк. Хорошо уже то, что в окружение не попали, - сделал вывод старшина, - иди.
- Оставьте меня, товарищ старшина! – взмолился я, - мочи нет дома сидеть!
- Лет тебе сколько?
- Семнадцать.
- Не врёшь?
- Нет. Вот. У меня документы есть!
Старшина прочёл справку, которую мне выдали в правлении села.
- Точно на войну хочешь? - сменив тембр голоса, спросил старшина.
- Точно!
- Тогда так сделаем, - открыв печную дверцу, он бросил в топку мою справку, - как назовёшься, так и будешь. Кто тебя ночью принимал?
- Темно было, я не видел, - соврал я, хотя узнал по голосу того бойца по фамилии Краснов.
- Краснов! – снова крикнул старшина.
- Я, - доложился боец, подойдя к нам.
- Твой подопечный будет. Приглядывай за ним. И…, это, оденьте его, скоро прибудем на место.
Разговор.
Краснов подвёл меня к своим нарам, попросил бойца, лежащего рядом с ним, переселиться.
- Располагайся. Сейчас переоденем тебя.
От себя лично Краснов дал мне солдатские галифе, кто-то принёс гимнастёрку. Старшина, со словами: «Мне ватника хватит» - отдал шинель, споров с неё петлицы. Чуть позже принесли обмотки, мои ботинки остались при мне.
- Вы какой-то не такой военный. Почему? – спросил я у Краснова.
- А я и есть невоенный, - боец улыбнулся.
- Как это? И что старшина про Ваш полк говорил?
- Это в июле было. Я конвоиром в лагере для заключённых служил. Пришёл приказ грузить их в эшелон, многие не вошли, им пришлось идти пешком.
- Как заключённых? Вы не воевали?!
- Дослушай до конца! И давай договоримся. Я этих «вывок» не люблю, говори «ты». Отправили этап, а сами сидим, не знаем, что делать, а враг уже близко. Собрали нас в отдельный полк НКВД. Народу набрали из таких же эвакуированных лагерей и сразу в бой. Держались три дня. Три дня ужаса и смерти. Почти все кого я знал, погибли. Оставшиеся на левых полках лежат. Отступили, но не сами, а по приказу. В Нележено сформировали новый полк, тут всех хватает, и снова на фронт.
- А по имени тебя как?
- А никак! Краснов и всё. Я за десять лет привык, даже имя своё забыл.
- А если я беглый? – спросил я, вспомнив такое слово.
- Нет. Я людей насквозь вижу, научился за службу. Что-то в тебе мне приглянулось. Что в сидоре? – он кивнул на мой мешок.
- Съестного на дорогу взял.
- Угощай.
Я выложил на ящик варёные яйца, шмат солёного сала, хлеб, яблоки.
- Вот это оставь, - Краснов отрезал три ломтя сала, отложил пяток яиц и два куска хлеба, - остальное убирай.
Перекусив, Краснов скомандовал:
- Давай, одевайся. Скоро на месте будем.
Прибытие.
Поезд остановился, послышался приказ: «Выйти из вагонов, построиться». Оказалось, нас в вагоне было тридцать человек. Никогда бы не подумал, что в него может столько поместиться. Мы построились в три шеренги, Краснов помогал мне выполнять команды, всё время оставляя меня за своей спиной. И вот, я стою, смотрю в его бритый затылок, и переживаю за свою судьбу.
- Товарищ капитан, - обратился старшина к командиру, который подошёл к нашему вагону, - у нас неувязочка вышла.
- Сбежал кто-то? Фамилии? – отреагировал тот.
- Нет, все на месте, только лишний есть.
- Как лишний? – удивился капитан.
- Не знаю. Я, когда личный состав принимал, по головам не считал. Сказали двадцать восемь, значит, двадцать восемь. В пути выяснилось, что двадцать девять.
- Кто лишний?
Краснов толкнул меня рукой в живот, я понял, что мне нужно выйти из строя.
- Фамилия?
Я назвался.
- Откуда взялся?
- Пришёл на службу за три дня до войны. Может, не записали? – так говорить меня научил Краснов.
- Кто его знает? – капитан обвёл взглядом строй.
- Я, товарищ капитан, - Краснов вслед за мной вышел из строя, - он у нас конвойным был, прибыл сразу на этап.
- Кто ещё подтвердит?
Трое из лагеря, где служил Краснов, подтвердили моё присутствие при отправке заключённых.
- Сейчас придёт ваш командир роты. Стойте здесь.
- У меня приказ доставить людей и вернуться. Со мной что? – спросил капитана старшина.
- Остаётесь с личным составом! Младших командиров не хватает, думаю, будете командиром взвода.
Через полчаса подошёл старший лейтенант. Вид усталый, обе руки в бинтах. Он разделил стой пополам, я, опять же, по толчку Краснова, оказался во взводе вместе с ним и со старшиной. Построившись в колонну, мы пошли пешим маршем. Мне не верилось, что я иду на самую что ни на есть, настоящую войну.
Первая встреча с врагом.
Шли больше семи километров, так сказал Краснов. Вокруг было тихо: ни взрывов, ни стрельбы. Вышли к небольшой речке, на её берегу было приказано вырыть траншеи, подготовить позиции для артиллеристов. Копали весь вечер и почти всю ночь. Устали дико, хотелось упасть на мокрую землю и не двигаться.
- Как? Умаялся? – спросил Краснов, воткнув лопату в землю.
- Есть немного. А тут ещё это! – я показал сапёрную лопатку, которую мне выдали, прямо в её середине зияла большая дыра, пробитая осколком.
- Это как воду в решете таскать! – усмехнулся он, - ничего, в первой же атаке возьми немецкую.
- Я её в руки брать не буду! – воскликнул я.
- Возьмёшь! И лопату, и оружие, и их жизни! Копай. Мою лопату возьми. Дёрн аккуратно срезай, укладывай поверх бруствера. Идёт немец, идёт! Слышишь?
Я не придавал значения гулу со стороны леса, а как оказалось - это приближался враг.
Утром нас никто не атаковал, если не считать нескольких немецких самолётов, которые сбросив бомбы, улетели. Мы восстановили повреждённые траншеи, на том и успокоились. Весь день занимались кто, чем хотел.
Вечером нас с Красновым отправили в дозор. Нужно было перебраться на ту сторону реки и наблюдать за противником. Я умел плавать, а вот Краснов нет. Раздобыли верёвку, чтобы перетащить на ту сторону плот, который соорудили из того, что валялось под ногами. На нём был Краснов, вещи, оружие. Лежать в осеннюю пору на земле в мокром было для здоровья опасно. Переплыв не такую уж и большую речку, я потянул верёвку, Краснов помогал мне, гребя руками. Одевшись, мы прошли по берегу, ища место для поста. Попался склон, который как будто кто-то специально срезал, подготовив его под окоп.
- Здесь будем. Вон, и видимость хорошая.
- А что делать надо? – спросил я с незнанки.
- Смотреть и слушать. У врага тоже разведка есть, и он очень хочет знать, что мы делаем. Ты дежуришь первый, а я покурю.
- На посту этого делать нельзя!
- Мне там это тоже говорили.
Надо сказать, что своё место службы до войны, Краснов называл словом «там». Я, положив винтовку на песок, присмотрелся к тому, что мог увидеть в темноте. Луна на небе была, но ее, то и дело закрывали, то ли тучи, то ли облака. Между двумя лесными околками был просвет, там росла одинокая берёза, на неё я и ориентировался.
- А ты, Володька, молодец! Меня в вагоне не выдал, старшину не подвёл. Не зря я в тебе хорошего человека учуял, - прошептал Краснов.
- Звери чуют, а человек видит! – возразил я.
- А человек разве не зверь? Повадки те же, особенно на войне. Убей - вот что для человека в бою главное, - Краснов курил, спрятав самокрутку в рукав шинели.
Прошло уже больше трёх часов, так мне показалось. Краснов спал, положив голову на своё правое плечо. Я ему завидовал, так как глаза закрывались против моей воли. Что-то мелькнуло возле берёзы, я насторожился. Три тени медленно прошли в кусты.
- Краснов! Вставай! Идёт кто-то!
- Уверен? – спросив, Краснов даже не шелохнулся.
- Уверен, - прошептал я, - справа обходят.
Подняв с земли окурок самокрутки, Краснов поджог бумагу.
- Ты чего делаешь?! – зашипел я на него.
- Приманим, а то мимо пройдут.
Отойдя на два метра в сторону от меня, Краснов укрылся под корчем, приложив палец к губам, подал знак молчать. Моё сердце бешено стучало, казалось, оно гремело на весь лес! Послышались шаги, и самое страшное - они приближались. С берега, прямо передо мной, спрыгнул немецкий солдат! Прав был Краснов: человек – это зверь! Немец оскалился, показав свои белые зубы. Меня этому никто не учил, вышло само собой. Я сделал выпад, воткнув штык своей винтовки в грудь врагу. Ещё двое немецких солдат прыгнули в наше укрытие. Я приготовился к смерти, но увидел, что Краснов резанул ножом по горлу ближайшего к себе немца, а второго ударил кулаком в челюсть, когда тот обернулся.
- Испугался? – спросил Краснов.
- Конечно!
- А на войне: не ты, так тебя убьют!
- Ты где так бить научился, я даже хруст костей слышал.
- Были учителя. Давай мертвых в реку спихнём, а этого свяжем, - он указал на немца со сломанной челюстью, - выходит, мы «языка» взяли!
- Кого? - не понял я.
- «Языка» - это пленного, который может рассказать о своих войсках.
- Этот ничего не скажет, ты ему челюсть сломал.
- Это тебе так кажется. Надо будет и про бабушку с дедушкой расскажет. Только успевай записывать.
- Научи так бить! – попросил я.
- Всему своё время. Потащили.
Течение, хоть и слабое, подхватило тела двух немецких солдат. Мы их, конечно же, облегчили, забрав автоматы и патроны. Третьего немца Краснов связал так, что, по его словам, тому вовек самому не освободиться. Обратно я тащил плот уже с двумя людьми. Мои голые ноги вязли в холодном, как лёд песке, но я терпел. Одевшись на берегу, а немец был весь промокший, мы подняли его и потащили к своим. На первом же посту нас остановили, но увидев пленного, помогли дотащить его до траншеи.
На свой пост мы уже не вернулись. Утром нас вызвали в штаб. Кроме командира роты и командира батальона, в землянке сидел военный в синей фуражке. Опережая вопросы наших командиров, он спросил:
- А почему вы пленили именно этого немца?
- Потому что он один в живых остался! – отвечая, Краснов улыбнулся, не понимая сути вопроса.
- А почему он один из трёх живой остался? – продолжала синяя фуражка.
- А потому, что бык имеет корову, а не наоборот! – вскипел Краснов.
В тот день Краснова увезли, а меня оставили в роте. Допрос длился больше трёх часов, я зарёкся, что никогда больше пленных брать не буду.
Продолжение следует.
