Предыдущая часть: https://dzen.ru/a/Zgi1gWR3WzW_9Jsm
Начало восьмидесятых. Севастопольская осень. Корабль в Северном доке. Я назначен ходить старшим на рабочем катере – не самое рутинное лейтенантское занятие. На вокзал прибывает наше молодое пополнение и его надо с причальчика в Южной бухте доставить на причальную стенку дока. Задача простая, но осложняется тем, что дело под вечер.
Засветло пересекаем Севастопольскую бухту, минуем в сумерках частокол разнотипных корабликов и судов в конце Южной бухты и принимаем молодое пополнение - человек тридцать с вещмешками. К моменту, когда выходим из Южной бухты, становится совсем темно.
Идем довольно быстро по многочисленным огням главной базы и еще кое-где выступающим ориентирам. Придавленные и прихлопнутые резкой сменой обстановки матросы из учебок ежатся в бушлатах от не летней прохлады, пялясь по сторонам. «Ничего! Через пятнадцать минут будете на корабле, который станет вам домом, как и многим другим» - думаю, как молодой отец. Часть моряков в носовом трюме барказа, часть в кормовом. Кто-то из сопровождающих офицеров и мичманов нашего корабля тоже на свежем воздухе. В рубке только я и команда катера.
В Севастопольской идем поувереннее и побыстрее, взяв курс на знакомые огни на противоположном берегу бухты в районе дока. Дизель барказа привычно и ровно, можно сказать «по-такровски» надежно и убедительно стучит, заглушая плеск воды за бортом. За кормой солидный бурун. Мы – «киевляне» любим свои плавсредства: это неотъемлемая часть корабля и наша гордость.
Озираясь, испытывая дискомфорт от того, что мне - очкарику в темноте и без того ни черта не видно, одновременно со старшиной, стоящим за штурвалом, вдруг замечаю, что с левого траверза на нас что-то надвигается темное и огромное. Командовать и говорить уже просто поздно! Ничего иного не остается, как только резко добавить обороты и, в нарушение МППСС и правил рейдовой службы, проскочить под носом внезапно появившегося на нашем пути судна.
Не знаю, сжимается, резко падает или также взмывает к гландам что-либо у членов команды, но я даже испугаться не успеваю ни за себя, ни за доверившихся мне людей.
Открыв дверь рубки, убеждаюсь, что опасность осталась по корме: мы только что, как оказалось, пересекли курс боевого корабля по носу в опасной близости. Наши юные пассажиры ничего не понимают и в данной ситуации это просто замечательно. За сопровождающих ничего не могу сказать: наверное, считают, что хулиганский маневр так и был задуман.
Корабль, "подрезанный" нами, скорее всего, пограничный, идущий с моря вглубь бухты строго рекомендованным курсом практически бесшумно в свете едва пробивающихся синих фонарей. Тогда у меня страха не было. Но через много лет, став дедом, почему-то все чаще вспоминаю ту ночь, Севастополь, Инкерманский створ.
Кошелёк
Лето середины 80-ых. Славный город корабелов – Николаев. Дело под вечер. Медленно прогуливаемся с супругой и сыном вдоль проспекта имени Ленина на том его участке, где он немного похож на московский Арбат или 6-ю и 7-ю линии между Большим и Средним проспектами Васильевского острова в Ленинграде.
Совсем не жарко. Тихо: троллейбусы довольно далеко проходят от обрамлённой кустами сирени аллейки, да и прохожих почти нет. Замечательно! На душе тоже хорошо от того, что всё на этот момент разложено по полочкам: крейсер – в заводе, дочка - на Алтае под присмотром тестя и тёщи, супруга - рядом со мною по левому борту, а сын - прямо по курсу в детской коляске. Вот такая, можно сказать, «надводная обстановка».
Вдруг видим, метрах в пяти от нас на дорожке из красного песка небольшое зеленоватое пятно вытянутой формы – мне даже показалось, что оно чуток как-то странно трепыхнулось. «Никак большая лягушка?!» - подумал я. Подходим – с интересом рассматриваем. Перед нами довольно пухлый для времён застоя кошелёк.
Первым делом я, к своему стыду, машинально потянулся за кошельком. Кошелёк резво отпрыгнул, но недалеко. «Всё-таки лягушка!» - мелькнула запоздало мысль перед тем, как я снова попытался схватить то ли кошелёк, то ли лягушку. Наверное, я бы ещё долго прыгал за этим "нечто", если бы из-за ближайшей скамейки не вышли два хохочущих балбеса с катушкой лески в руках: один лет 17-ти, другой - на пару лет помладше. Теперь настала моя с супругой очередь хохотать.
Всякий раз я вспоминаю свои «прыжки за кошельком», когда вижу сцену из фильма «Место встречи изменить нельзя», где звучат слова Кости Сапрыкина-Кирпича: «Кошелёк – кошелёк! Какой кошелёк?! Ха!-Ха!-Ха!-Ха!-Ха!» Замечательный фильм! А после мы снова надолго разошлись, как в море корабли: крейсер и я – в Севастополь, супруга и дети - в Ленинград. «Слубжа!» - как говорил сын в детстве.
Большой ковш
Начало восьмидесятых. Черноморский судостроительный завод. Первый советский авианесущий крейсер стоит правым бортом и кормой у стенки Большого ковша в среднем ремонте. Заводские рабочие снуют по кораблю и рядом с ним, как муравьи. Жара, гвалт, грохот, звяканье портальных кранов, шипение пневматики и треск сварки.
Напротив правого трапа "Киева" останавливается слегка запылённый уазик. Через минуту офицер штаба местной бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей, наверное, заместитель командира бригады, поднявшийся на борт, за что-то мимоходом высокохудожественно «раскатывает» вахтенного офицера на трапе и дежурного по низам.
И рта не дав раскрыть дежурной службе, недовольный офицер стремительно входит в командирский лифт, который по-военному убедительно лязгает защёлкой. Лифт никуда не едет, но и пассажира не выпускает. Долго - долго слышатся стук и шебуршание за тяжёлой дверью: вызванный в рубку дежурного заведующий докладывает, что лифт пару дней как в ремонте!
Смотр
Середина восьмидесятых. Город кораблестроителей Николаев. Крейсер стоит в ремонте в Черноморском судостроительном заводе. На плацу военного городка местной бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей проводится строевой смотр.
Осмотр внешнего вида военнослужащих. Весна в самом-самом начале: тепло придёт нескоро. И хотя небо уже светлое с прожилками синенького, как-то особенно неуютно под хмурым взглядом остановившегося напротив жилистого незнакомого контр-адмирала.
На мне, судя по всему, неудачно «сидит» кашне. Оно шёлковое – всякий раз норовит выбиться из-под шинели. Это вовсе не моё кашне – товарища. Моё добротное тёплое, какие носят офицеры и мичманы североморцы. Его нельзя надеть на смотр. И потому досада!
Ничего хорошего адмирал мне не говорит. При внушении замолкают даже разгалдевшиеся вороны, рассевшиеся над плацем на раскидистом дереве. «Не мой день! Как плохо быть лейтенантом!» - думаю про себя, прикидывая, как мною недоволен будет командир корабля.
Тут наступает время прохождения – раздаются громкие звуки марша. Адмирал, и без того высокий, стоит за трибуной. Перед ним стойка микрофона, через который он беззастенчиво комментирует прохождение экипажей кораблей. Его сентенции интереснее одна другой.
Под финал строевого смотра проходит оркестр. Оркестранты - матёрого, усатого и грузного вида мичманы и сверхсрочники. Глядя на них, вспоминается, что Николаев когда-то был главной базой Черноморского флота. «Что вы бредёте как беременные лошади?!» - возмущается адмирал. Почему-то легчает на душе!
Прошло без малого три десятка лет. Иногда я вспоминаю южный город, раскидистое дерево и под ним табун лошадей.
Восхождение
В тот зимний воскресный день "Киев", как обычно, стоял в Севастополе кормой к причалу на Угольной. Однако сообщение команды с берегом всё равно было посредством плавсредств, как на корабле рейдового базирования. Офицеры и мичманы сходнОй смены по чьей-то инициативе с катера высадились не на причале Угольной, как всегда, а на одном из причалов Корабельной стороны.
Нас на этом, свободном от моря, незнакомом участке севастопольской земли человек десять. Куда идти - понятия не имеем, хотя наши корабельные плавсредства проходили мимо этого местечка сотни раз.
Делать нечего: направляемся вглубь берега, где по нашим представлениям, должна быть остановка троллейбуса. Идём-идём - а остановки всё нет и нет! Местность лесистая и изрядно пересечённая: мы то ли на дне глубокого оврага, то ли - балки. В колонну по одному поднимаемся по крутому и затяжному, как первая курсовая задача, склону. Узкой тропинке конца и края нет!
- Хорошо, хотя бы, что из пушек не стреляют! - думаю я, пытаясь привязаться к местности по обрывкам информации о первой обороне Севастополя. Малахов курган должен быть впереди и слева по курсу, а Южная бухта - справа. Правильно сказал один из советских адмиралов, что лучший способ определения места корабля в море - опрос местных жителей. Но их нет - одни деревья вокруг!
Немного погодя, устав от энергичной ходьбы и неясной перспективы выходного дня, я чувствую, что вот-вот в шинели перегреюсь. Судя по всему, мои товарищи испытывают те же неприятные ощущения, так как идут в молчании, лишь изредка иронично комментируя внезапно выпавшее на нашу долю приключение.
- А, вот, если за мною пойдёте - не вспотеете! - негромко говорит, вдруг, командир дивизиона живучести капитан-лейтенант Червонный. Сергей, если формулировать коротко - концептуальный человек, а таких даже на авианосце по пальцам можно пересчитать. У него в заведовании "малопосещаемая" половина корабля. Лично я этого цельного человека зауважал после того, как лишь со второго раза предъявил ему цистерну боевой части управления по окончании авральных работ. Не знаю, что думали о сказанном мои товарищи, но уже через минуту в голове нашей колонны шагает Сергей.
- Можно бы и поскорее "двигать колготками", как говорят наши матросы, с раздражением думаю я, так как с появлением "инструктора" у нас - новоиспечённых "альпинистов" резко упал темп движения. Кажется, что почти не передвигаемся, а банально топчемся на месте, как ночью вахтенный на юте. Однако, всё-таки, бредём - не ропщем.
Странное дело: медленно, но неуклонно что-то стало меняться в моём самочувствии и восприятии внешнего мира. Очень короткий шаг и медленный темп наладили дыхание. Оно уже не торопливое и сбивчиво-непредсказуемое, как на школьном кроссе "Золотая осень", а спокойное и уверенное, как бурун под форштевнем родного корабля. Кажется, что таким "экономичным" ходом мы можем идти бесконечно! Вот, перестав тихо про себя удивляться, мы уже неприкрыто улыбаемся. Наш молчаливый "старшой", судя по лицу, тоже доволен достигнутым результатом.
-ЗдОрово! Дыхание в порядке! И ни ядром, ни пулей не зашибло! - думаю я, невольно переключая внимание с тропы под ногами на окружающий исторический ландшафт, - Крови тут пролито!-
Мы незаметно поднялись и при этом совсем не запарились. Вот рядышком Малахов курган возвышается, где-то неподалёку должна быть желанная троллейбусная остановка! С взятой нами высоты кажется, что даже серенькая дымка над морем расступилась и приветливо проклюнулось зимнее солнце.
- С царём в голове лучше!
Парад
В Севастополе парад кораблей. "Киев" стоит кормой к Угольной стенке. Экипаж выстроен на шкафуте правого борта. Со стороны стоящего на рейде крейсера слышится троекратное протяжное "Ура!". Вот в поле зрения появляется стремительно приближающийся к нашему крейсеру катер командующего Черноморским флотом.
Рассматриваю нарядных присутствующих на катере. Читаю название катера и - глазам своим не верю: выходит, что этот красавец не иначе как "Вермут" называется. Но никто из стоящих рядом со мной офицеров, почему-то, не реагирует на такое странное название.
"Наверное я безнадёжно испорчен!" - думаю про себя, раз за разом перечитывая название ослепительно красивого катера по мере его подхода на волне к огромному "Киеву". Наконец, катер стопорит ход на нашем правом траверзе. Я вновь по слогам, как школьник, перечитываю его название: "Беркут".
Продолжение: https://dzen.ru/a/ZgjXW51HyTFUWGb8
