Предыдущая часть: https://dzen.ru/a/ZgiuaTxVHmY1PbzC
Начало 90-ых. Первый авианесущий крейсер ВМФ СССР на переходе в район несения боевой службы.
Дело под вечер. В ходовой рубке на вахте командир корабля. Меня лейтенанта в ходовую привели обязанности командира группы визуальной разведки: надо было проверить на месте фотограф или нет.
Переходя с левого сигнального мостика на правый, я по обрывкам чужих фраз и увиденному собственными глазами понял, что старший на переходе политработник только что представил командиру корабля совсем молодого лейтенанта. Поэта!
Прикомандированный поэт, наверное из числа проходящих практику или стажировку офицеров, скромно стоял слева и немного сзади за командирским креслом в черной тужурке и во все глаза смотрел на малиновый закат, развернувшийся прямо по курсу корабля. В рубке царила тишина - даже корабельная громкоговорящая связь молчала. Командир изредка поглядывал на стоящего рядом.
- Наверное уже сочиняет?! - думал я, глядя, как восторженным блеском наполняется взгляд незнакомого мне человека и становится пунцовым лицо.
По моему "радиотехническому мнению", закат был достоин кисти Ивана Константиновича Айвазовского: море было тихим и гладким. Штиль. Взгляд наблюдателя цеплялся лишь за редкие надводные цели, темные силуэты которых напоминали рыболовные траулеры. Полярное солнце исполняло прощальный блюз.
Признаться, я немного был задет за живое, так как у меня уже был "тиснут" в корабельной газете стишок, изрядно подработанный редактором. Спускаясь по трапу в глубь корабля, я подумал: "Не знаю забудешь ли ты написать об этом закате, когда станешь знаменитым поэтом, а я непременно напишу об увиденном на сайте Proza.ru".
- Мужик сказал - мужик сделал!
Крюков канал
Ателье по пошиву военной одежды, что в начале или конце Крюкова канала в Ленинграде. В фойе просторно и пустынно, свежо и сумеречно, как под осенним небом Финского залива.
Шью тужурку. Закройщик в возрасте, а я – чертовски молод. Смотрю на себя в зеркала спереди, сбоку и сзади и не могу скрыть восхищения от увиденного. Примеряю в кабинке то, что «наваяли» мастера. На мне какая-то удивительная удлинённая заготовка без рукавов. Бросаются в глаза белые нитки по периметру, прошитые крупными, словно наспех, стежками.
Не успеваю вдоволь налюбоваться на себя без рукавов и отметить, что классный гражданский приталенный «фасончик» мог бы получиться на фоне белой рубашки. Сюртук не сюртук, но больно напоминает мундир казахского просветителя Чокана Валиханова, памятник которому установлен в родном городе. Pаскройщик, покрутив меня так и этак, вдруг с треском начинает срывать с меня целые «фрагменты» замечательной тужурки.
Опешив, немного погодя, оборванный донельзя, прихожу в себя и к выводу, что мне происходящее, почему-то, очень нравится: наверное, тем, что качественные изменения внешнего вида стремительно происходят на глазах. Закройщик, глядя на моё изумление, понимающе молчит.
Прошло, страшно сказать, несколько десятилетий. Точный год этого события вовсе не помню. Ленинград - переименовали, страну – развернули на новый курс. Того приветливого, разговорчивого и седоватого закройщика, наверное, уже много лет как нет, да и мне военную форму давно никто не шьёт. Есть ли сейчас это ателье, к которому ведёт симпатичный старинный мостик – не знаю, а вот удивительный приятный треск отрываемой ткани до сих пор помню!
Посылка
Середина 80-ых. Крейсер на боевой службе в Средиземном море. Переводим дух в одной из точек якорной стоянки, что реденько разбросаны вдоль африканского берега. Скука страшная на местном телевидении, которое мы иногда контрабандно посматриваем: всякий раз ливийские женщины на фоне унылого пляжа собирают советский автомат Калашникова. Если бы не «Жестокий романс» с Ларисой Гузеевой на английском языке, то и вспомнить нечего.
Проходит несколько дней, и к кораблям нашего отряда подходят из Союза то ли два, то ли три судна обеспечения. Прошло столько лет, а у меня воспоминания о том дне до сих пор вызывают прилив тихой радости.
Дело было так. Вызывают по корабельной трансляции старшего инженера боевой части управления на шкафут правого борта. Выхожу и вижу, что кипит работа по передаче грузов с огромного, даже по нашим авианосным меркам, буксира на борт «Киева».
«Как пить дать – океанский!» - думаю про себя, не отводя глаз от этого возвышающегося, чуть ли, не вровень с «Киевом», красавца. Я такого ещё не встречал. Белоснежный сверху и красный или оранжевый ниже «талии», он стоял в десяти метрах от нас, гулко подрабатывая машинами. Капитан буксира сверху убедительно руководил своими матросами.
Один из мичманов, со словами, что мне посылка из Союза, протягивает плотную картонную карточку, размером немного меньше перфокарты. К уголку «перфокарты» через прокол в ней привязан маленький, не больше двух напёрстков, четырёхсотгерцовый, отливающий зеленым лаком трансформатор.
Первая мысль была, что это нелепая ошибка. С недоумением кручу посылку так и этак, читаю карточку – на ней написан децимальный номер, наименование трансформатора и что-то ещё, наверное, адресат. Наконец, вспоминаю, что пару месяцев назад у нас на навигационной радиолокационной станции «полетел» такой трансформатор. Мы заменили сгоревший на запасной, заказали один трансформатор через флагманского специалиста для доукомплектования одиночного комплекта ЗИП и благополучно об этом забыли.
И вот – награда нашла героя! Всё сработало! Стою за тысячи миль от базы рядом с корабельным краном, немного закрывающим местное солнце, смотрю то на яркий, как апельсин, океанский буксир на синей волне, то на посылку.
- Как же хорошо на душе!
Киевляне
Тихо и безлюдно: до рассвета в Подмосковье ещё немного времени. Я прохожу рядом с прибранной остановкой. Автобус только бы сейчас помешал. В ранний час думается хорошо. И не думается – тоже. Ещё лучше прокручивать былое, быстро-быстро вращая педали велосипеда. С набором скорости в ушах появляется отчётливый шум догоняющей электрички. Чаще еду следом за электричкой товарища. Ещё та гонка!
Однако нынче с ночи моросит, как в школьный выпускной вечер 1976-го. Тогда казахстанское небо заволокло рваными тучами. Помню, что классом – а были не все – то ли провожали закат, то ли встречали рассвет. Только той ночью, от избытка чувств и сил нами у кинотеатра под навес была перенесена тяжелая, наполовину отлитая из бетона, скамья. А потом сидели на ней, пока не замёрзли и не ушли в утренних сумерках в новую жизнь. Каждый своим курсом!
Такой же ночной дождь помню, когда второкурсником ВВМУРЭ имени А.С. Попова стоял в наряде в пожарном взводе. Бюст создателя радио неприкрыто мок и зяб у главного входа в училище под дырявым сводом Финского залива «из корпоративной солидарности» с курсантами, как сказали бы сейчас. Вдоль высокого из деревянных «пик» училищного забора теснились яблони с горьковатыми недозрелыми плодами: море еще было далеко.
Прошло несколько лет и вместо атрибутов курсантской жизни у большинства из нас, как-то вдруг, вместе с лейтенантскими погонами появились невесты, жены, дети, бесплатные места в каютах боевых кораблей, начальники и подчиненные с необъятных просторов Союза.
Молодые лейтенанты быстро взрослели, набираясь опыта у офицеров-киевлян первой волны. Они за несколько лет, как-то незаметно ушли с корабля, а мы их заменили. Менялись командиры и политработники. Шли годы службы, раскрашенные многомесячными боевыми службами, взбаламученные заводским ремонтом и неустроенностью семей. Кто-то не выдержал тягот корабельной жизни: часть офицерских семей распалась, остальные – сплотились. Наши жёны продолжали служить вместе с нами, неся на себе весь груз ответственности за воспитание детей.
Десять лет, словно любимой женщине, отдано первому советскому авианесущему крейсеру «Киев». Я с благодарностью и уважением вспоминаю всех офицеров, мичманов, старшин и матросов, с кем служил на крейсере.
- Сколько тысяч миль пройдено кораблём и сколько человеческих судеб прошло по его просторным коридорам?!
С пафосом или без него скажу: «Мне грустно за тех моряков, кому по разным причинам не довелось послужить на боевом корабле».
- Не уберегли! – я часто думаю, о непростой судьбе родного корабля и его младших братьев. «Киев» в качестве музейно-развлекательного комплекса до сих пор немым укором стоит у китайского причала: своего в родной базе у него никогда не было. Поистине: «Скупой платит дважды!»
Хочется верить, что Россия ещё построит новый авианосец, на котором будут служить наши внуки – молодые, красивые и сильные. Однако жаль, что такого замечательного корабля, как "Киев", у нас уже не будет!
Я бреду июльским утром 2019-го года вдоль прямого, как взлетная полоса, шоссе. Скоро рассвет!
- С Днём Военно-Морского Флота, друзья!
Мёртвая зона
Тяжёлый авианесущий крейсер в Баренцевом море в полигоне боевой подготовки. Свежо и хмуро: кажется, что осенние тучи прижимаются к волнам свинцового цвета. Производятся полёты корабельной авиации. Радиотехнические средства обеспечения полётов работают на излучение - их антенные посты привычно вращаются, наполняя пространство и радуя глаз моряка.
Тем не менее, почему-то, объявлено послеобеденное построение личного состава не во внутренних помещениях корабля, как обычно бывает в таких случаях, а на баке. Напротив него по левому борту с оглушительным рёвом в опасной близости медленно и, на взгляд постороннего человека, как-то неуверенно зависая, словно боясь потерять опору, взлетают палубные штурмовики.
Пока личный состав строится, один из офицеров подходит к старшему помощнику командира и докладывает, что радиолокационные станции работают на излучение.
- Мёртвая зона! – жёстко отвечает старпом.
- Тогда вообще можно сесть на зеркало антенны и свесить ноги на облучатель - думает озадаченный офицер, возвращаясь в строй.
Киевляне со слегка помятыми после адмиральского часа лицами ёжатся в шинелях на ветру, провожая взглядом очередной уходящий в точку штурмовик.
Прошло более двух десятков лет.
- Мёртвая зона, блин! – говорю я себе, всякий раз ощупывая ладонью залысину.
Продолжение: https://dzen.ru/a/ZgjQB3KZeydr-TRy