Пока меня разыскивала милиция и пытался найти в Зеленогорске мой друг Андрюха, я продолжал беззаботно жить в Рощино, в лесу, на высоком берегу тенистой речки.
Встретив меня агрессивно, с грозой и ливнем, погода исчерпала на этом свой гнев и смирилась с моим присутствием. Все оставшиеся мне дни в лесу было солнечно и ясно.
Не совсем ясно было, что делать. Мой запас, взятый «на двоих», предположил, что мне придётся задержаться в походе. Ну не выливать же его, элитный спирт «Рояль», предназначенный для сантехнической обработки.
Угостить им было некого, после убежавших от меня туристов людей я видел лишь однажды.
Они проплыли мимо меня по реке, мужчина энергично грёб на лодке, женщина сидела на корме. Она опустила одну руку в воду и жеманно смеялась накрашенным ртом под распущенными волосами.
Не обращая внимания на её смех, мужчина энергично грёб.
Глядя на них с высокого берега, я понял, что совсем не соскучился по людям. Я о них даже не думал.
В их отсутствие я перестал следить за временем, время тут же распалось пополам на «темное» и «светлое».
Вначале я планировал делать зарубки на дереве по количеству прожитых дней по-робинзоновски, но пару раз забыл и забросил.
Тогда я решил, что вернусь домой, как только всё допью.
Это верное решение подарило мне 14 дней счастливой жизни в единении с природой и помогло понять самого себя.
Многое можно сказать о человеке по тому, что он делает, когда никто его ни в чём не ограничивает и даже никто не видит.
Вечерами у костра с разведённым спиртом и кружкой черники я сочинял в тетрадку свои стихи. Позже я где-то читал, что ближе к средневековью была такая философия поэтического письма в изменённом сознании, это была целая школа.
В историю этой мистической поэзии я особо не вдавался, просто прошёл тогда самостоятельно полный курс обучения по этой программе.
В ночи, поддерживая огонь в костре, я упивался своим творчеством.
Днём, загорая на песке, пытался расшифровывать свои ночные каракули. Некоторые строчки удавалось распознать.
Перед возвращением я их сжёг и забыл.
Возвращался «налегке» и очень голодным, еда закончилась раньше спирта, черника вызывала отвращение. Оставалось немного сахара, я высыпал его муравьям, попрощался с ними и пошёл через лес обратно в город, домой.
По дороге я зашёл в поселковый магазин и, к своему удивлению, обнаружил, что разучился говорить. Я помнил смысл слов, но забыл, как они произносятся.
- Мне... м-м-м... хлеб! - вспомнил я не сразу.
- Целый? - спрашивает продавщица.
- Нет, - пытаюсь показать руками, сколько нужно отрезать от целого.
- Половину, что ли?!
- Угу, - киваю головой.
- И это! - показываю рукой на бутылку кефира.
- Дурачок какой-то! - подумала она.
Выйдя с покупками из магазина, я присел на скамейку в парке напротив и вгрызся в хлеб!
Скоро пришла девушка и, несмотря на обилие скамеек в парке, решила сесть рядом со мной, даже не спрашивая моего разрешения.
Пришлось разговориться. Говорила больше она. Так я узнал, какое сегодня число и что прошло две недели.
- Вот это да! Ты правда прожил один две недели в лесу?! А я недавно смотрела передачу про сильных духом людей, покорителей неизведанных земель. Ой, ну ты как они прямо! Ты такой смелый!
На прощанье она написала мне на пачке «Беломора» свой номер телефона. Я докурил эту пачку и выбросил, звонить не собирался, ждал другую, с юга, куда её отправила мать её.
Туда я позвонить никак не мог.
Не было сотовой связи на юге, её тогда нигде не было.
