Сёстры 2
Сначала родителям было забавно смотреть на то, как старшенькая на своих ножках, бегом бежала к маме, едва завидя, как та обнажает грудь, чтобы покормить младшую. Однако, молока стало не хватать. Да ещё и Лена, ревниво и агрессивно начала реагировать, когда мама пыталась кормить Любашу. Пришлось обеих от груди отлучить.
Время шло, а ситуация не менялась. Леночка исправно обижала Любу.
Старшую можно было уже отдать в детсад и разрядить домашнюю обстановку. Но очередь туда подходила только через полгода, и для пригляда за внучками приехала Алевтина Степановна. Которая тоже была в шоке от явной нелюбви старшей сестры с младшей.
Начались беседы. Они вроде бы помогали, Лена с серьёзным видом кивала на бабушкины увещевания, со всем соглашалась. Но стоило только той отвернуться, как следовал тычок, щипок, а то и пинок – и младшая начинала плакать. Так что, когда Лена всё же пошла, наконец, в детсад, бабушке пришлось остаться жить с молодыми, чтобы доглядывать за младшей.
Виктор, впрочем, не протестовал. Тёща была человеком неконфликтным, жизни не учила, не сокрушалась, что дочери достался не тот муж.
Старый фотоальбом, о котором говорила раньше, где-то в домашних закромах нашла. Старшая Лена оказалась очень похожа на прапрадеда – Илью Варламовича. Только вот знание это добавило всей семье тревоги, потому что прапрадедушка Илья закончил свои дни на царской каторге. За разбой и организацию банды, и случилось это ещё до Первой Мировой войны.
– Вот это да! – только и смог сказать Виктор, когда они все вместе разобрали семейный архив. – Да вы у меня суровые девушки, все трое, с такой-то наследственностью.
– Типун тебе на язык, – возмутилась Маринина мама.
– Да не, это я к тому, что себя в обиду точно не дадите, - ответил Виктор. Однако про себя подумал, что вот в шутке про Самойлову-младшую, то есть про свою старшую дочь, была только доля шутки.
«Ничего! Подрастёт, наберётся ума, мы, в конце концов, будем пример подавать, как себя вести с близкими. Глядишь, и наступит между дочками мир да согласие,» - надеялся Виктор.
С годами разница между сёстрами стала заметной. Дело было не только в возрасте: Любаша в свои 14 лет явно не дотягивала до тех кондиций, какие были в таком же возрасте у её сестры. Оставалась хрупкой, худенькой, очень стройной. Лена же в таком же возрасте уже стала оформляться во взрослую девушку. А уж сейчас, в 16 лет, выглядела на все восемнадцать.
Девчонки росли, но дурацкие шутки, а то и прямые издевательства старшей сестры над младшей не прекращались. Наоборот, становились временами особо изощрёнными. А после одного поистине дикого случая дошло, наконец, и до визита к психологу, когда Лена училась в девятом, а Люба – в седьмом классе.
После этой консультации специалиста пришлось разработать целую программу особого воспитания и спроса со старшей. Был бы только от этого толк. Любые воспитательные меры вроде задушевных бесед, попыток вывести на откровенный разговор, увещеваний – не помогали. А случилось вот что…
В этот день у Любы было только пять уроков. У Лены – шесть. Так что младшая должна была прийти домой как минимум на час раньше. Но прошёл час, два… прошло три и четыре – а обеих дочерей по-прежнему дома не было. Марина сначала волновалась, а потом просто запаниковала, стала звонить на работу мужу, который как раз трудился во вторую смену на своём СТО. Надо сказать, что сотовая связь в те годы удовольствием была ещё дорогим, но у старшей дочери, как и у матери, были пейджеры. И Марина раз за разом резервировала для Лены сообщения – но они попросту не доходили. Лишь в сумерках, когда домой примчался встревоженный Виктор, и супруги уже думали обращаться в милицию, обе дочери пришли домой. Но в каком виде!
Люба была зарёванная, растрёпанная, со следами рвоты на школьном фартуке (было видно, что эти следы неумело оттирали и пытались замыть). Притом от обеих разило пивом.
Этот тяжёлый, липкий запах Марина не могла перепутать ни с каким другим. Так пахло от Виктора, когда он, очень редко, позволял себе пропустить кружку-другую. Всегда после этого извиняясь. И говоря, что и сам чувствует этот ужасный «выхлоп», так что самому неприятно. А тут – девчонки. Одной вообще тринадцать.
Надо сказать, что Люба на сестру никогда не жаловалась – только испуганно сжималась в ответ на очередные «приколы», как та называла свои эксперименты над младшей сестрой. Но на этот раз сквозь слёзы, всхлипы, форменную истерику поведала матери, что старшая затащила её в какую-то непонятную компанию, где парням было лет по семнадцать-восемнадцать. И где её буквально силком, держа за волосы, напоили этой гадостью. Что она почти потеряла сознание, а потом её долго рвало в загаженном туалете. На вопрос, где находится эта квартира, Люба слабой рукой показала куда-то в перспективу улицы, снова заплакала, а потом её стало снова неудержимо рвать.
– Ты что наделала? – Марина пришла в ярость, подступила к старшей – чтобы тут же отшатнуться. От той несло ещё сильнее, чем от слабенькой Любаши. Но будучи девицей крепкой, Лена на ногах стояла твёрдо и уверенно. И смотрела на мать вызывающе.
– А чего она, принцесса чёртова. Смотреть тошно на этого аленького цветочка. Ма, сейчас все девчонки рано через это проходят…
– Через что через это?
– Ну, мальчики-пивасик, покурить – переспать.
Марина не сдержалась. Наотмашь залепила старшей дочери пощёчину.
Та схватилась за щеку. Потом отняла руку и с недоумением посмотрела на свою ладонь – будто хотела увидеть след от материнской. Ничего не обнаружила и с ледяным спокойствием произнесла: «Я вас всех ненавижу».
Это её спокойствие подействовало на Марину, как ответный удар. Она даже отшатнулась. А когда дочь нарочито медленно развернулась и скрылась в своей комнате, саданув дверью, беспомощно расплакалась.