Еще два дня тому назад, черная тарелка репродуктора, тревожным голосом Левитана, под гул застилающих небо бесконечных орд немецких бомбардировщиков, вещала о тяжелых боях Красной Армии с вероломно напавшими немецко-фашистскими захватчиками, а сегодня, по улице их маленького городка лязгали гусеницами немецкие танки, обгоняемые трескучими мотоциклистами. Шли длинные колонны пропыленной, весело гогочущей пехоты. Ближе к вечеру, репродуктор неожиданно смолк.
*****
Председатель артели обувщиков, Яков Львович Ягудин с тревогой смотрел в запыленное окошко своей маленькой квартирки. Ещё свежи воспоминания бывшего штабс-капитана Императорской Фамилии стрелкового батальона Якова Евреинова об этих заносчивых, самоуверенных Готах. Ещё дает о себе знать рана, полученная под Перемышлем, да по ночам бьет удушливый, изматывающий кашель, последствия газовой атаки под Осовцом, когда он, совсем ещё молодой подпоручик отдал свой единственный, и диковинный тогда противогаз пожилому солдату, отцу большого семейства. А сам дышал через платок, пропитанный собственной мочой. И, вот, они снова здесь, наглые, самоуверенные, грохочут коваными сапогами по мостовой его маленького городка. Кто вас сюда звал? Или так сладка матушка Россия, что не дает вам спокойно спать под боком ваших гретхен и лизхен?
На его плечи легли теплые ладони жены. – Яша, милый, ну, что ты так расстраиваешься? Это же немцы! Цивилизованный народ! Нация Гёте, Шиллера, Бетховена! Право слово, чего ты так переполошился?
- Фаечка! Эти цивилизованные люди, когда им стало плохо, не задумываясь, пустили хлор на наши позиции, и разом уничтожили почти две тысячи человек, не вспомнив при этом ни о Бетховене, ни о Гёте. И, ты, думаешь, за эти двадцать пять лет они поменялись?
-Яша! Но люди говорят, что их вождь Адольф Гитлер, по матери еврей! Разве может быть еврей жестоким??
- Фая, дорогая! Если эти варвары останутся здесь надолго, не вздумай этого говорить при них! Слышишь? Я тебя заклинаю! И никогда, ни при каких обстоятельствах не проговорись, что наш Боря, командир красной Армии!
- Яша! Да успокойся ты! Я тебя услышала!
-Вот и замечательно. А теперь подождем, что нас ждет впереди.
*****
«Впереди» не заставило себя долго ждать. Уже через полчаса после их разговора, невдалеке послышался треск выстрелов.
- Ой! Яша! Что это такое??- испуганно спросила Фая.
- А это, Фая, выстрелы. Похоже, цивилизованная нация начала развлекаться. И отнюдь не по мишеням.
- Яков! Так, что же мы сидим?! Надо пойти, посмотреть, может быть, кому-то понадобится помощь! Яша!! Не сиди истуканом! Я же фельдшер! – Фаина бросилась к двери.
- Стоять!! Не смей и носа высовывать! В кого стреляли, тем уже не поможешь! А сама ляжешь с ними рядом! У этих бетховенов с чувством юмора очень плохо, и шутить они не станут! Я сказал, будем ждать!
- Яков! Но - это, же ужасно!
- Пока нет. Это только прелюдия.
-Ты, же офицер русской армии, Яков! Ты, дворянин, в конце концов! Почему ты, боишься?
- Потому, Фая, и боюсь, что офицер. Ты, как будто не читала газет и не слушала радио! Запомни, Фая -это, на-ци-сты! И к нам, евреям, отношение у них особое! А ты, еврейка и коммунист!
- Ты, боишься за меня?! А как же другие??
- Другим, Фая, я помочь ничем не смогу. А ты, у меня одна.
*****
Яков Львович Ягудин, урожденный Евреинов, отпрыск многочисленного рода купцов Евреиновых, по линии Матвея Григорьевича Евреинова, жалованного в дворянское сословие, самой Императрицей Елизаветой Петровной - «В воздаяние трудов для Отечества подъемлемых, Оно и потомков его считать таковыми».
Не пошел юный Яков по купеческой стезе. Не влекла его и служба статская во благо Отечества и фамилии императорской. Он стал офицером. Не было большой неожиданностью двадцать восьмое июля для молодого подпоручика, и через неделю он принял свой первый бой.
Первым стал и офицерский «Георгий», полученный в лазарете, созданном, и содержащимся на деньги его отдалённого родственника, купца, по совместительству государственного деятеля и мецената. Самым дорогим оказался подарок, полученный из рук самого шефа батальона – цесаревича Алексея. «Самому меткому стрелку поручику Евреинову», - было выгравировано на стволе старинного капсюльного двуствольного пистолета Лефоше, с рукояткой, инкрустированной маленькими алыми рубинами. Тут же, в коробке, в бархатных ячейках лежали шесть пуль-шариков, и мерка с дымным порохом.
Второй свой «Георгий», штабс-капитан Евреинов получил в Петербурге, находясь на излечении после газовой атаки. Но самой дорогой наградой для него оставался старинный пистолет от императорского сына.
А потом, сразу две революции подряд. Никогда не интересовавшийся политикой штабс-капитан растерялся. Кто и с кем теперь воюет? Почему рассудительный, спокойный, рядовой Шилов, которому он отдал свой единственный на всю крепость противогаз, вдруг заколол штыком фельдфебеля Силантьева, земляка, с которым ели кашу из одного котелка, а потом пытался бежать к большевикам? Почему произошла перестрелка с соседней ротой, на бруствере окопов, в которой полыхал алый стяг? А потом они побежали «брататься» с немцами, и угодили под огонь своих пулеметов. Штабс-капитан Евреинов никогда не расстреливал велеречивых, пламенных агитаторов в кожанках, всё чаще появляющихся в расположении роты. Он их, молча слушал, и так же молча уходил, так и не поняв, где, правда, а где ложь. Он не палач. Но воевать, теперь уже со своими, продолжал честно и бескомпромиссно, свято помня о присяге и офицерской чести.
*****
Ноябрь. Крым. У причала крейсер «Генерал Корнилов», переполненный людьми, последними «остатками» разгромленного белого движения. Чиновники, священнослужители, студенты, и просто обыватели. Они оживлены. Они ещё надеются вернуться.
У самого трапа штабс-капитан Евреинов, вдруг резко остановился. Он, вдруг, с отчетливой ясностью понял – Империи распадаются, императоры приходят и уходят, а Родина остается. Единственная, данная богом раз и навсегда. «Так куда же я собрался? От кого бегу?»
- Что с вами, штабс-капитан? - встревоженно спросил командир полка. – Вы побледнели, вам плохо?
- Я остаюсь, господин подполковник, – неожиданно для самого себя, сказал Евреинов.
- От чего же так, Яков Львович? Вы, кавалер двух «Георгиев», решили послужить большевикам?
- Нет, Владимир Елисеевич. Моё Отечество здесь, и служить я буду ему, коль понадоблюсь. Ну, а нет, так и ладно. Здесь моё место.
- Яков Львович! Вы отдаете себе отчет в своем желании?? Вас же расстреляют, как белогвардейскую сволочь!
- Значит, на то воля Божия. Бесславно умереть на чужбине не хочу.
- Чудак вы, человек, господин Евреинов! Право слово, отчаиваться не стоит! Вернемся мы ещё на святую русскую землю! Искореним безбожников, восстановим богом данную монархию и попранное православие!
- Нет, господин подполковник. Не вернетесь. Это навсегда.
Евреинов аккуратно снял погоны и протянул подполковнику. – Возьмите, Владимир Елисеевич. На память от бывшего штабс-капитана Императорской Фамилии стрелкового батальона. Больше у меня ничего нет.
- А награды? А ваш замечательный пистолет?
- Свои награды я заработал кровью и здоровьем. Они останутся со мной. Это единственная нить, связывающая меня с прошлым.
- Ну, что ж, штабс-капитан, вольному воля. Не смею препятствовать, и храни вас Господь. Стоящий за его спиной священник, молча осенил Якова Львовича крестным знамением.
- Прощайте, господа офицеры! Прощайте, Владимир Елисеевич! Честь имею! Евреинов повернулся, и молча, пошел с причала в неизвестность.
*****
В небольшом городке под Житомиром, появился странно одетый человек, в поношенном офицерском кителе без погон, в серых портяницах, заправленных в запыленные юфтевые сапоги. На голове его красовался войлочный брыль. В кармане кителя лежала нелепая справка, написанная на царской гербовой бумаге пляшущим, корявым почерком: «Податель сего, действительно является Яковом Ягудиным, сыном Льва. Что и подтверждаю». Зам. председателя совета рабочих и еврейских депутатов тов. Ривкин. Ниже стояла печать с двуглавым орлом, на котором красным карандашом была старательно нарисована красная звезда.
Поселился Яков Львович Ягудин в маленькой комнате , пустующего после еврейских погромов, особнячка. Через неделю, на двери, ведущей в полуподвальное помещение, красовалась написанная на доске вкривь и вкось, надпись:
«Артель Обувщик. Чиним штиблеты, башмаки, сапоги, дамские туфельки. Чекистам и большевикам – бесплатно. Милости просим!» (Яков Ягудин)
*****
Они проснулись одновременно от громкого стука в дверь
- Яша! Вставай! Что там случилось?? – испуганно спросила Фаина. – Стучат, как будто двери ломают! Я боюсь!
- Фаечка, не волнуйся. Сейчас узнаю. Наверное, кто-то заболел. За тобой пришли.
- Открывай! – послышался за дверью голос. – А то ломать будем!
«Кажется, Юзек Юзовский, лектор из отдела пропаганды городской ячейки ВКП(б). Чего ему не спится? Заболел кто-то?» - Юзеф, одну минутку! Я сейчас!
Дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалился Юзеф Юзовский в черной полицейской форме с кобурой на ремне, с надписью на бляхе: «С нами Бог» За ним стояли два немецких жандарма с автоматами.
- Ну, что, Ягудин? Собирайся! Комендант зовет! Похоже, отгуляли вы, жиды, своё! Господа немцы покажут вам ваше место!
- Юзек…
-Не Юзек, а господин полицейский!
- Что же ты, господин полицейский, так быстро перекрасился?
Юзовский замахнулся, но не ударил. – Я не перекрашивался! Я двадцать лет ждал этого светлого дня! И все эти годы я ненавидел вашу плебейскую, вонючую власть, и вас, евреев! И теперь буду давить вас, как клопов! Пойдем! – он схватил Якова за рукав рубахи.
- Я могу хотя бы одеться?
- Одевайся! Всё равно у ямы разденут.
Фаина, как будто оцепенела. Она с ужасом смотрела на происходящее, наконец она смогла выдавить из себя: – Яша! Не ходи! Они убьют тебя! Господин Юзовский! Оставьте его в покое!
Юзовский расхохотался: – Эка, проняло! Да ты, жидовка, не беспокойся! Твой Яша переживет тебя ненадолго!
- Фая! Успокойся! Ничего они мне не сделают! Видишь, господин Юзовский разрешил даже одеться.
Одевался он долго. Надел белую рубашку, коричневый костюм. Примерил шляпу, которую никогда не надевал. Посмотрел в зеркало. Немного подумал, и извлек из ящика комода двух «Георгиев», бережно хранимых долгих двадцать лет.
- Ягудин! – удивился Юзовский. – Откуда у тебя эти висюльки? Купил?
Яков Львович посмотрел на него так, что Юзовский осекся на полуслове и замолчал.
У входа в комендатуру, как два монумента, вытянувшись в струнку и расставив ноги, стояли часовые. Над входом колыхался красный флаг, с черным пауком свастики в средине. «Чертовы показушники. Любит эффекты германец», - подумал Ягудин.
Окончание рассказа здесь.
Очень важное обращение к Вам, уважаемые читатели! Нашему каналу очень нужна читательская аудитория. Мы стараемся писать для Вас, но наши рассказы никто не видит из потенциальных читателей, поэтому не забудьте поставить лайк, прочитав рассказ. Надеемся, что Вам рассказ понравился.
Будем рады новым читателям.
Возможно этот рассказ Вы не читали.