Дарья наставляла на стол. Семья собиралась ужинать. Только ребятишек еще дома не было. Как ушли славить , так пока и не приходили.
- Чё то долго уж больно нету ребятишек то. Кабы Прошку то не потеряли. -
Беспокоилась мать о младшеньком. Нынче он в первый раз славить пошел со старшими. Федоска с ним молитву даже выучила. Не только с ним, всех троих научила, как надо петь, чтобы людям нравилось А не стоять, как истуканам, или пробормотать “с Рождеством”.
По такому случаю Дарья их принарядила, как смогла, чтоб видели люди, какие у нее ребятишки ухоженные. Дети вышли на улицу, а мать за ними вслед. Посмотреть ей было охота, много ли собралось, да куда пойдут. Недалеко от их избенки собралась уже большая толпа, большие и маленькие.
- Вот глупые, лучше бы поврозь все ходили. Такой то оравой и в избе не поместятся. - Так подумала Дарья, но, конечно же, ничего не сказала им вслед.
Пусть уж сами думают, как им лучше. Потом она несколько раз выходила за ворота, прислушивалась к тишине, которая иногда взрывалась детскими голосами и смехом. Славельщики бегали от одной избы к другой, стучали в ворота или кричали под окошком, чтобы их впустили.
Вот и сейчас, пора бы уж есть садиться, а ребятишек все нет. Они правда заходили вместе со всеми славить. Дарья даже расслышала, как пропели ее дети, стараясь перекричать галдеж и шмыганье замерзших носов. Как и всем другим детям, сунула и своим по ломтю белого хлеба да по ландрининке. Пока вываливались ребятишки в открытую дверь, отталкивая друг друга, чтобы первым выскочить, она успела погладить своего любимчика по головке и сказать, что они молодцы.
Наконец затопали детские ножонки на мосту и в открытую дверь один за другим вбежали все трое, разрумянившиеся от мороза. Не раздеваясь, они прошли вперед, высыпали на стол собранные гостинцы. Особенно радовался Прошка. Для него все это было в первый раз, поэтому и интересно очень.
- Другие то еще к батюшке пошли, а мы домой. - поделился Роман.
- А вы то чё не пошли.
- Я не посмел, там учитель. А Нюрка с Прошкой увидели, што я домой пошел, и тоже вернулись.
- Ну вот, зря штоли Федоска вас молитве то учила.
Дарье почему то стало досадно, что все побывают у батюшки и тот их благословит, а ее дети нет. И обидно было, что молитву, которую они выучили, никто и не слышал. Это она прислушивалась, когда они пели, а так каждый говорил свое, поэтому и получался только галдеж.
- Романко, а вы сбегайте сичас. Федоска там убираться пошла. Она подсобит, али чё. - Марфе тоже захотелось, чтобы матушка услышала их поздравление с Рождеством, эту молитву, которую она и не знала. - А мы подождем, исти без вас не будем.
Иван в эти разговоры не вмешивался. Пусть делают, как знают. А что подождать их, так он подождет. Что уж там.
Романко немного помялся, потом решительно надел шапку на голову,
- Пойдемте!
Младшие брат с сестрой засеменили за ним. Роману почему то стыдно было идти в поповский дом. Чего он стеснялся, он и сам не мог бы сказать. Может учителя, может батюшку. Нюрка же наоборот хотела побывать там, увидеть свою учительницу Василису Николаевну.
В это время в поповском доме вскипел самовар. Матушка усадила за стол Федоску, словно гостью, позвала сыновей. Василиса с батюшкой к чаю не встали и матушка не стала их тревожить.
Федоска чувствовала себя несколько смущенно. Она даже хотела уйти, но матушка удержала ее. Братья тоже чувствовали неловкость. Молчание затягивалось. И в это самое время, как нельзя кстати, в дом вошли три славельщика. В одном из них Василий узнал своего лучшего ученика.
Федоска приподнялась, увидев их.
- Матушка, помнишь, это Прошенька, который со мной на клиросе стоит всегда. И брат его с сестрой.
Дети повернулись к иконам, перекрестились и запели главный гимн Рождества, тропарь праздника.
- Рождество Твое, Христе Боже, наш…
Это было так красиво. Особенно, когда знаешь, что поет ребенок, который только только начинает говорить. Дети закончили петь.
- А теперь давайте дальше “Дева в сей день Сверхсущественного рождает… - проговорила им тихонько Федоска.
Дети видимо заволновались и сбились.
- Ну что же вы, вы же знаете, - пришел на помощь Иван. И Федоска подошла к ним и все вместе запели кондак Рождества.
У матушки аж слезы от умиления на глазах выступили. Она щедро одарила славельщиков, дала каждому по куску пирога, пряников и конфет, а еще и кусок мяса от рождественского поросенка. Ребятишки довольные побежали домой, похвастаться дома, как их одарили славно.
- Что это было? - с удивлением спросил Иван. - Федосья, это ты их научила так петь.
Девушка потупила голову вниз, еще больше засмущалась.
- К Рождеству их учила. Я к ним прясть лен свой хожу. Вот и пели там.
- Так они поют, как будто их учителя учили. Особенно малыш, совсем маленький, а как поет.
- Он немой был. Стал ко мне приходить, когда я на клиросе пою и тоже запел. Говорить не умел, а молитвы пел, которые знал. Счас то, Слава Богу, он уж и говорить начал. Только немного еще.
Иван разволновался. Да у этой крестьянки врожденный учительский талант. Как она смогла за короткое время научить петь детей так грамотно и красиво. В городе этому годами учат. Особенно поразила его судьба Прошки.
Иван попросил Федоску рассказать все о нем. Скованности за столом как не бывало. Девушка с удовольствием вспоминала историю появления малыша на свет, о том как допекали его на печи и почти никто не верил, что он выживет. Только одна мать верила в это. И чудо тогда случилось. Выжил ребеночек и расти стал, только вот говорить не мог.
И про то, как Романко его учил буквам и читал с ним букварь. Про то, как долго у него не получалось говорить, а потом он стал петь. Про все это Федоска рассказывала взахлеб, порой что то забывала, возвращалась назад. Матушка с Василием сидели молча, да только слушали, как разговаривают эти двое, в общем то разные совсем люди.
Но сейчас казалось, что они стоят на одном уровне. Иван только успевал иногда вставлять в разговор что то свое. А девушка даже начинала оспаривать его, если считала, что она права. Уже и чай в чашках замерз, а они все говорили. Василий встал и незаметно вышел из кухни. Только матушка Серафима заметила это.
Она давно уже заметила, что Василий как то стал по другому относиться к Федоске, порой грубил ей и становился жестким, хотя это ему было совсем несвойственно. Спустя время она поняла, что тот борется сам с собой. Разве не поймет любящая мать своего ребенка, даже если он совсем уже большой. Кому как не ей было понятно, что Василий не сможет принять Федоску в свое сердце. Слишком уж светский он был человек. Ему для жизни нужна барынька, нежная и покорная. которую тот смог бы беречь и лелеять, ходить с ней на приемы и в гости, и не стесняться ее манер или речи, как это было бы, окажись он рядом с Федоской.
Она в очередной раз поблагодарила Бога, за то, что тот наставил его на путь истинный, отвел от беды, не допустил до греха.
Между тем Иван опомнился, что чай в чашках давно уже остыл.
- Матушка, а не нальешь ли ты нам чайку погорячее. Этот уж холодный совсем.
Серафима поставила на стол чашки с горячим чаем, пододвинула Федоске кусок пирога.
- Ешь давай. Ты ведь даже не попробовала мою стряпню.
Девушка, стараясь вспомнить все, как учила ее матушка вести себя за столом, откусила от пирога.
- Ой, скусно то как!
- Надо говорить вкусно. - поправил ее Иван.
Девушка вспыхнула и даже слегка поперхнулась.
- Не стесняйся. Не твоя вина, что ты живешь в другом обращении. Просто прислушивайся, как надо правильно говорить. И все будет хорошо.
Эти слова удивительным образом успокоили Федоску. До дома матушки, она даже и не слышала других слов. Так говорили все, так говорила и она. А вот поди ты, оказывается они говорят не правильно. Это не очень то укладывалось в ее голове.
Девушка жевала сладкий пирог и прихлебывала из чашки чай. Тут уж она старалась все делать, как учила матушка, не фыркать на него, чтоб брызги во все стороны не летели.
Чаепитие закончилось. Девушка привычно начала убирать посуду со стола, потом мыть ее. Матушка тут же прибирала остатки несъеденного. Закончив все дела, Федоска быстренько оделась, поблагодарила матушку за угощение. А та уже совала ей в руки сверток с пирогами.
- На вот, дома своих накормишь, пусть у них тоже праздник на столе будет. Завтра утром то приходи смотри.
Федоска кивнула головой и выбежала из дома. Девушка была в смятении. Ее удивило, как разговаривал с ней Иван. Он не сколько не зазнавался, говорил с ней, как с ровней, не ставил себя на ступеньку выше.
- Какие разные они с Василием. Как и не братья. Этот вон как все ее росказни слушал.
От пирогов пахло так вкусно, что хотелось остановиться прямо на улице и откусить кусочек. Федоска бежала домой и думала, что поставит сейчас пироги на стол, разрежет их на маленькие кусочки, чтобы всем хватило. Пусть и братья попробуют, и мать с отцом. Как бы там ни было, она любила их всех. Хоть и ругалась, а порой и злилась на их лень. И вдруг подумала, что не их вина, что они такие ленивые. Не встретился в их жизни человек, который бы дал хорошего пинка, заставил жить по другому. Ей вот повезло. Встретилась Дарья, которая всему научила, а сейчас вот матушка чему только не учит ее.
Матушка Серафима собиралась идти ложиться спать. Натопталась она сегодня за день, который оказался таким длинным. Кто то праздновал и ничего не делал. А ее день сегодня весь в трудах был. С самого раннего утра.
Матушка уже выходила из кухни, как навстречу ей вошел Иван.
- Что, Федосья уже ушла?
- Побежала домой. Я ей пирогов собрала, чтобы своих домашних накормила.
- Какая удивительная девушка. Сколько в ней талантов скрыто.
Матушка вновь вернулась в кухню. Села на стул, чтоб натруженные ноги отдыхали. Она видела, что Ивана заинтересовала Федоска и скорее всего он хочет поговорить о ней.
- У этой девушки очень сложная судьба. Не встреть она однажды добрую женщину, стояла бы сейчас в одном ряду с нищими у церкви и просила милостыню.
Матушка Серафима рассказала все, что сама Федоска ей рассказывала. О том, как в детстве ходила она с матерью по деревням собирать кусочки. О Дарье, которая озаботилась ее судьбой, пожалела. О том, как пришла Федоска проситься в хор и поразила всех своим голосом.
Иван заметил, что мать рассказывает, а у самой глаза слипаются от усталости. Поэтому сам прервал разговор и предложил идти спать.