«Странная это штука – зеркало: рама как у обыкновенной картины, а между тем в ней можно увидеть сотни различных картин, причем очень живых и мгновенно исчезающих навеки», - писал Гилберт Кейт Честертон. Магия этого бытового и одновременно очень таинственного предмета интерьера завораживала самых разных творцов. Конечно же, не могли пройти мимо него и живописцы. Ведь зеркало не просто меняет и усложняет пространство полотна, оно часто делает участником изображения самого зрителя, стоящего перед картиной, приглашает к увлекательной игре.
Зеркало не просто стало интереснейшим элементом изобразительного искусства, но и нередко ценилось выше, чем шедевры признанных мастеров. Особенно если речь шла о венецианских зеркалах. Например, зеркало размером 100х65 сантиметров стоило больше 8000 ливров, а картина Рафаэля того же размера — около 3000. Со временем, конечно, Рафаэль и компания взяли реванш и любой их набросок бесценен.
Среди множества шедевров, соединяющих на холсте мир по эту сторону стекла и Зазеркалья, мы выбрали лишь несколько.
Начнем с известнейшего «Портрета четы Арнольфини» нидерландского художника XV века Яна ван Эйка. При всей своей прославленности, картина по-прежнему задает множество загадок. Даже насчет людей, изображенных здесь, единства нет, несмотря на название.
Так что же здесь изображено? Одна из наиболее распространенных версий, предложенная искусствоведом Эрвином Панофским, в XV веке ещё не нужно было присутствие священника и свидетелей, чтобы сочетаться законным браком. Это можно было сделать в любом месте, например, как здесь — в спальне. Обычно на следующий день супруги вместе шли в церковь, что являлось доказательством того, что они стали мужем и женой. По мнению Панофского, в выпуклом зеркале на стене отражаются свидетели, которые были необходимы для заверения письменного брачного контракта.
Как утверждает Панофский, весь обряд состоял в том, что вступающие в брак произносили слова обета, при этом жених клятвенно поднимал вверх руку, залогом верности служило кольцо. Кульминация церемонии наступала во время соединения рук жениха и невесты. Все детали указывают на то, что на портрете изображён именно такой обряд, а сама картина, вероятно, выступала в роли живописного свидетельства бракосочетания.
Судя по силуэтам, свидетели – мужчина и женщина. Возможно, мужчина – сам ван Эйк. Не зря над зеркалом надпись: «Ян ван Эйк здесь был».
«Портрет четы Арнольфини» написан в 1434 году. Спустя четыре года появилась единственная датированная работа другого замечательного нидерландца, Робера Кампена, - «Святой Иоанн Креститель и францисканец Генрих фон Верль».
Здесь на стене мы снова видим круглое выпуклое зеркало, только в более простой раме. В нем отражается кусочек заоконного вида, два францисканца и сам Иоанн, становящийся благодаря этому абсолютно реальной фигурой, а не просто одним из «действующих лиц» великой Книги, написанной за полтора тысячелетия до картины.
Если насчет людей, изображенных на шедеврах ван Эйка и Кампена, до сих пор идут споры, то с итальянцем Пармиджанино все просто. На этот раз выпуклое стекло отражает самого живописца, это автопортрет. Из-за огромной руки молодой художник выглядит очень странно, даже сюрреалистически. Но сложные композиционные задачи решены с редким для 21-летнего автора блеском. Неудивительно, что после автопортрета «маленький пармезанец» проснулся знаменитым.
«Так счастливо удалась ему вся эта работа, что написанное не отличалось от действительности, так как блеск стекла, все подробности отражений, свет и тени были столь подлинными и верными, что большего от человеческой способности ожидать было невозможно», - писал Вазари.
Зеркало всю жизнь притягивало к себе гениального испанца Диего Веласкеса. В молодости он написал замечательную картину «Христос в доме Марфы и Марии», где евангельский сюжет мы видим лишь как отражение в зеркале, занимающее примерно четверть полотна, а на передний план выходят старая и молодая служанки.
Спустя 30 с лишним лет, на пике мастерства, придворный живописец Филиппа IV написал одну из самых прославленных и загадочных картин мирового искусства, - «Менины».
Трудно подсчитать, сколько статей и целых культурологических и философских исследований написано об этой удивительной картине. Интересно, что название «Менины» (то есть фрейлины) было дано лишь в XIX веке. Изначально шедевр назывался иначе – «Семья Филиппа IV». В то время понятие семьи было шире, оно включало в себя и чад, и домочадцев. Поэтому мы видим здесь и придворных, и фрейлин, и карликов. Картина изучена очень подробно, известны имена всех изображенных. Но, зная КТО изображен, мы теряемся, ЧТО изображено.
Самая простая версия – художник пишет двойной портрет Филиппа IV и его супруги Марианны Австрийской. Но в реальности такой работы никогда не существовало. И почему взгляды всех присутствующих скрестились на них, будто они только что вошли в мастерскую? И ведь на самом деле они смотрят не на королевскую чету, а на нас, людей, стоящих перед картиной или листающих альбом с репродукциями. Может быть, художник хотел изобразить здесь саму живопись?
Большим ценителем Веласкеса был Эдуар Мане, один из отцов нового искусства, который при этом раз за разом обращался к творчеству классиков, переосмысляя их находки. Есть у него и почти прямые цитаты из Веласкеса (например, знаменитый «Флейтист» явно вдохновлен портретом шута Пабло де Вальядолида). А есть, если можно так сказать, цитаты самих живописных приемов. Без Веласкеса, наверное, не было бы последнего шедевра Мане, едва ли не лучшей его работы, - «Бара в Фоли-Бержер». И снова загадка: что отражает зеркало?
Казалось бы, ответ очевиден: девушку в буфете и подошедшего к ней покупателя. Но в «реальности» девушка стоит с печальным и задумчивым лицом, а в отражении она наклонилась к мужчине, и их разговор напоминает интимную беседу. В интернете можно найти, например, такую версию: «Может перед нами запечатлено происходящее в настоящем времени, а в отражении – прошлое девушки, поэтому и изображение предметов отличается?» Добавим также, что шумная толпа – тоже всего лишь отражение, внешний мир, который оказывается за нашей спиной, а не в пространстве полотна. Как бы то ни было, Мане играет смыслами, расширяет сами границы живописи.
У современника и соотечественника Мане Эдгара Дега в его трагичном «Абсенте» зеркало «отказывается» давать четкое отражение несчастных опустившихся людей. Отражения превращаются в смутные тени и, что особенно трагично, тени эти занимают центр композиции, а сами люди сдвигаются к краю, равнодушно уступая главенство.
И, наконец, у выдающегося сюрреалиста Рене Магритта зеркало хоть и отражает человека, но делает это, как и положено в сюрреализме, «неправильно»: вместо лица мы видим затылок. Потому что «Репродуцирование запрещено». Живопись не копирует действительность, не отражает ее, а преображает. На знаменитой картине Магритта с трубкой есть подпись: это не трубка. А это – не зеркало. И не реальность. Это – пространство искусства.
