Я заболел заранее, ещё до объявления тревоги, раньше всех.
И отболел свой ковид как обычный грипп, без паники, и даже без врачей. Про ковид ещё никто не знал, даже они.
Я позвонил своим коллегам по творчеству, сказал, что пару дней меня не будет, отлежусь, и пролежал больше недели.
Потом я выздоровел, пока я это делал, люди попрятались и перестали выходить из домов, пандемия была объявлена.
Я же начал ходить, ходил работать в мастерскую, сосредотачиваясь больше не на происходящем, а на работе, мы создавали артобъекты.
Маршрут мой пролегал через архитектуру многих поколений.
Путь начинался с памятника декабристам, шёл сквозь одноимённый парк, и из советских новостроек переходил в сталинский ампир, и дальше, вдоль прогнивших берегов Смоленки с причалами, промеж двух вер и кладбищ, и сразу за мостом сворачивал налево, в один из ранее засыпанных каналов Василеостровских линий.
Мне нужен был 17-й канал.)
И так вот ежедневно, через столетия роста города. А вечером в обратном порядке: петровские времена, революционный Петроград, сталинки, панельки, новостройки .
Ходил без маски и не встречал на своём пути ни души.
Лишь иногда встречались люди в костюмах химзащиты, они обильно поливали чем-то двери парадных, детские площадки и, если оставалось, тротуары. Я сторонился их и шёл дальше.
Город как вымер, пустые улицы на фоне переполненных домов. Вокруг домов и тихо очень и, одновременно, неспокойно тоже.
Из репродукторов на улицах периодически выкрикивали угрозы, кричали об опасности и призывали всех, по Бродскому, не выходить из дома.
И в магазинах стало пусто от людей, лишь продавцы, я надевал для них на лицо маску, чёрную, сшитую Леной из выставочной скатерти (защитных масок, как помните, вначале было не купить). В правом верхнем уголке маски могла быть вышита маленькая буква «М».
Почти всю пандемийную историю я с ней проходил, застиранной, как карман, в котором она пролежала почти всё это время.
Пустой город был необычайно красивым и величественным без людей, завораживающий замершей тишиной.
У меня где-то была фотография, где мы стоим с Александром Мушкиным на Среднем проспекте, я сделал тогда две фотографии, в обе стороны за нами проспект и никого, и это в будний день в обеденное время.
Мы с ним за свёрлами тогда ходили в магазин, по снегу без следов, лишь только редкие собачьи попадались.
Созданные нами в тот период работы тоже стали оставаться дома, в мастерской, не желая никуда уходить. Нас это не останавливало, ну, Сашу-то точно, меня не сразу.
Саша старался быть лучшим, он им и был, когда я смотрел на него за работой, я многое ему прощал (фигура речи))). А мне всегда хотелось быть самим собой, и иногда у меня это получается.
Когда, плюс ко всему, количество моих долгов превысило мои возможности вернуть их, я написал на своей странице о поиске работы, любой.
Так я оказался в точной копии советского научного учреждения, устроился работать в институт со столетней историей гидротехники. От лампочки Ильича до атомной станции в Турции прослеживался путь.
Весь антураж из прошлого столетия там был по возможности сохранён, что мне, заставшему ушедшую эпоху, оказалось близким.
Я даже вступил там в профсоюз.
И стал совмещать создание своих украшений с изготовлением новых бетонов в одноимённом отделе института.
Мне там очень понравилась усталость, и я за ней стал приходить.
Та усталость, с которой возвращаешься домой и тут же падаешь без сил, чтобы назавтра подняться и пойти опять.
Это было уже забытое чувство, и я по нему, как выяснилось, скучал, даже не я, тело соскучилось, надоело ему сидеть, согнувшись, за столом.
Я узнавал новое и проникался уважением к тем людям, которые смогли придумать за столетие столько всевозможных испытаний для неказистых составляющих бетона, ну, скажем, для того же щебня.
Что только с ним не делают: просеивают ситами, отмачивают в реактивах и в воде, в лёд замораживают или греют в печках, стирают в пыль, дробят на прессах...
А он скрипит, как на зубах, и колется под гнётом пресса. Мне довелось давить на прессе, работающим с 1923 года, при мне он и сломался.
При устройстве в институт мне сложно было объяснить 10-летний пробел в моей трудовой книжке, чтобы чем-то заполнить, я принёс с собой красочный каталог наших с Мушкиными работ и подарил его руководительнице отделом. Он так и стоит в её кабинете до сих пор, радует.)
Свой каталог я подкрепил дипломом из автотранспортного техникума, и этот комплект дал мне право заниматься научной деятельностью в пределах своих полномочий: мыть бетономешалки, таскать мешки с материалами, разгружать машины, да много всего.
И если бы не мой друг Ильюха, не знаю, как бы я справлялся вначале.
Ильюха пришёл раньше, был младше, но зато в два раза больше и сильнее.)
Он, как и я, пал жертвой пандемии, оторванной ею от своего искусства. Его искусством было пиво, он знал об этом всё.
Ильюха помог мне влиться в работу, в бетон, в который влип я на долгие три года.
Он же стал первым слушателем моих рассказов, за три года он прослушал полный сборник, за исключением последней главы.)
Вначале я планировал там переждать недолго всю эту пандемию и полноценно возвратиться к творчеству, но как-то в конце февраля наш президент решил иначе распорядиться мной и всей страной.
Продолжение по ссылке
Предыдущая глава
Оглавление.