Теперь у Женьки в голове были только одни мысли, как избавиться от ребёнка. Она и тяжести таскала, и в бане парилась так что чуть кожа пузырями не бралась. Всё было бесполезно, плод вцепился в неё словно клещами. Ночами уткнувшись в подушку и накрывшись с головой одеялом, она выла как раненая волчица, проклиная свою несчастливую жизнь. Чтобы скрыть беременность, туже, как только могла, утягивала живот. Но всё равно было заметно что поправилась. Бабка Маруня стала бросать на неё подозрительные взгляды, а однажды прямо спросила.
— Вот гляжу я на тебя девка, и кажется мне что ты в тяжести?
— Да что ты такое говоришь, баб Марунь, — стала отговариваться она, у меня нет никого, откуда ребёнку взяться. Не беременная я, так что нечего тут всякие небылицы придумывать.
Старуха Женьке не очень то поверила, и время от времени, сверлила взглядом, точно хотела раздеть догола и удостовериться в том что была права. На работе, Женька теперь старалась раньше других управляться с дойкой, чтобы поменьше находиться среди доярок.
— Гляньте бабы, видать Плаксина наша решила в передовики выбиться, вон как за работу взялась. Такого за ней раньше не замечалось. Никак уполномоченный сумел достучаться до её совести, — язвила Манька Копылкина, — Жень, а чего это Берегового на ферме больше не видно, куда он пропал, или окончилась его миссия, сделал из тебя сознательную работницу?
— Твоё какое дело, что ты всё лезешь ко мне. За своим придурошным муженьком лучше следи, всем известно что он к Ленки Свиридоновой шастает, только одной тебе ничего не известно. Рогами вон уже потолок пробивать стала, — отчитала Женька любопытную Копылкину. Дни бежали быстро сменяя друг друга, живот рос, Женька по-прежнему утягивалась, а ещё тщательно скрывала его под толстыми кофтами, да полушубком. Пока была зима делать это было нетрудно. И всё-таки, полноту её стали замечать.
Вот и сегодня утром, всё та же Манька Копылкина громогласно на весь молокоприёмник спросила.
— Чтой-то ты Женёк в последнее время поправляться стала, вон прямо как тесто на дрожжах пухнешь?
— Баба Маруня пирожки вкусные печёт и оладушки, я за неделю наверное килограмма два набрала, — отшутилась Женька и поспешила быстрее уйти к своей группой коров.
Промелькнула зима и половина весны, срок беременности был уже почти семь месяцев. Самочувствие у неё ухудшилось. Стали отекать ноги. Страшась того что скоро наступит время родов, снова попыталась избавиться от беременности. Попросила бабку Маруню натопить пожарче баню, и целый час истязала себя в парилке. Стегалась веником, обливалась горячей водой. Время от времени выходя в предбанник, чтобы перевести дух. Наконец дойдя до полного изнеможения, утянувшись эластичным бинтом и надев просторный халат, вернулась в избу. Её мутило, голова шла кругом.
— Ты чего это в бане так долго сидела, — спросила старушка.
— Люблю хорошенько попарится, я же из Сибири, а там у нас баню очень уважают, —нашла она отговорку.
Утром собираясь на работу, подумала что всё опять напрасно, ничего не получилось. В этот день она была как робот. Перемыла аппараты с содой, одна перетаскала бидоны с молоком поближе к дверям. А во время вечерней дойки, неожиданно почувствовала что начались схватки. Она пошла к Смоляковой, чтобы отпроситься домой.
— Тамара Петровна, можно мне уйти, я себя плохо чувствую, отравилась наверное чем-то.
— Жень, может к Анне или Дарье зайдёшь, пускай посмотрят, вдруг что серьёзное, — предложила Смолякова.
— Не пойду я никуда, тем более к вашей Дарье, сама справлюсь. У бабки Маруни травы есть, попрошу чтобы отвар сделала попью и до завтра всё пройдёт.
— Ну как знаешь, — пожала плечами Смолякова,— я хотела как лучше.
Чувствуя на себе подозрительный взгляд заведующей, Женька пошла домой. Когда она пришла туда, бабка Маруня сидела за столом и штопала чулок. Женьки спросила её когда она пойдёт на работу, потому что дойка уже почти закончилась.
— Петровна разрешила сегодня попозже выйти, так что я ещё успею бельё перегладить. Ты то чего раньше времени явилась?
— Нездоровится мне, голова разболелась, может давление подскочило, Смолякова меня отпустила.
— Чтой-то рано у тебя давление подниматься стало, я вон старая, но таким не страдаю, а ты молодая и уже давление.
— Баб Марунь, отвяжись. Говорю же голова раскалывается, а ты мне ерунду всякую говоришь.
Женька стараясь не подавать вида от того что схватывает низ живота, прошла в свою комнатку прикрыв за собой дверь. Там она улеглась на кровать и корчась от невыносимой боли прикусывала угол одеяла чтобы не закричать на весь дом. Пришлось целый час ждать, пока старуха не убралась на дежурство. Едва бабка вышла из ограды, Женька поспешила в прихожую, налила в чугунок воды и поставила на керосинку. Подготовила какие-то тряпки, и расстелили на полу у себя в комнате. Мучилась она почти половина ночи. Схватки то проходили, то снова усиливались. Временами она даже забывалась сном, когда всё притихало. И вот примерно во втором часу ночи, боль стала накатывать волнообразно, не давая передышки. А потом всё в раз прекратилось и она почувствовала что-то липкое и мокрое между ног. “Всё родила”, пронеслось в голове. Женька села, и взяла в руки копошащийся комок. Это была крошечная, синюшного цвета девочка. “Чёрт, да она живая. Что теперь делать, куда её девать”. Заметались мысли в гудящей голове. В отчаянии она схватила с кровати подушку и накрыла ею ребёнка, а потом провалилась в тяжёлое забытьё. Очнулась Женька от того что сильно замёрзла, осмотревшись по сторонам, увидела лежащую в стороне подушку, убрала её, девочка была мертва. “Унести, закопать, чтобы никто не увидел и ничего не узнал”, первое, что пришло ей на ум. Она собрала с пола тряпки, завернула в них тельце девочки, и вышла во двор. Взяв стоящую у порога лопату, пошла за сараи. Там под деревом вырыла ямку и закопала свёрток. Потом вернулась в дом, из последних сил навела там порядок, замыла пол, расстелила старые половики, вымылась сама и улеглась в постель, всё тело ломило, у неё начался жар. Когда Маруня утром вернулась с дежурства, Женька была в кровати.
— А ты чего, на работу не пойдёшь? — задала она вопрос постоялице.
— Нет, температура у меня, простыла наверное.
— Так давай я за фельдшерицей схожу, — предложила старушка.
— Нет, — с ужасом выкрикнула Женька, а потом немного успокоившись повторила, — не надо фельдшера, ничего серьёзного, само пройдёт. Ты лучше сходи на ферму и предупреди Смолякову, что я заболела, пускай мою группу подменной отдадут дня на три.
