Голые грядки и вопросы о любви
Навсегда ребята запомнили курьезный случай, как в один из первых приездов к нему зашли в его небольшой огородик, а на грядках только-только появились всходы: свёклы, морковки и большого количества укропа. Решили помочь писателю – пропололи грядки. Да так пропололи… У нас хранится фотография, на которой мы растерянно рассматриваем их, где и вправду ничего не видно. Не знаем, выросло ли что в тот год на них.
Я до сих пор виню себя: почему мы ничего не сказали, не извинились перед ним?! Не сказали, простите мол, Виктор Петрович, наши переусердствовали. Но на следующий год, когда мы вновь приехали к нему в Овсянку, грядки уже были тщательно прополоты. И мы отметили, что он ни разу не напомнил нам о том происшествии. Этим самым он преподнес нам урок мудрости, умения прощать.
Помню ещё случай. Приехали к Астафьеву, и с нами один местный, из Ирши – пообщаться с писателем. Приезжий стал расспрашивать его о жизни, дескать, где родился да как детство провёл. Виктор Петрович отвечал ему, разговор поддерживал. Потом шепнул нам: «Вот этого больше не привозите!»
А у Виктора Петровича ведь личная биография в его книгах. И было понятно, что если он так расспрашивает, значит приехал из праздного любопытства, не читая ничего, и на такого он не хотел повторно тратить время.
Как-то наши ребятишки попросили: «Виктор Петрович, расскажите о своей первой любви!» На что он ответил: «Читайте книгу "Звездопад"». И больше ничего не стал говорить на эту тему.
Говорил с Михалковым, как и с нами
Астафьев – каким он был для нас? Виктор Петрович был человеком отзывчивым, душевным, внимательным и обязательным. На каждое наше с ребятами письмо отвечал, хоть небольшим письмецом, а иногда открыткой. А ещё мне нравилось, что он ни перед кем не рисовался. Он со всеми был одинаков, был самим собой.
Приезжая к нему в Овсянку, мы ходили берегом Енисея в библиотеку. И он нам целую экскурсию устраивал, показывая любимые ему виды, и с такой любовью рассказывал о родных местах, о Енисее, о природе, о жизни, об утонувшей маме. Это общение было таким запоминающимся.
А позже, когда видела по телевизору встречу его с Н. Михалковым, я заметила – говорил он с ним так же, как говорил с нами.
Есть люди, которые рисуются: перед одними – такие, перед другими – иные. Он же был таким, какой есть. Думаю, и перед Ельциным, и перед Горбачевым он был тем же Астафьевым, что и с учениками из Ирши.
Он был естественным. Всем известно, что в своей речи он часто использовал нелитературные слова. Но они как-то очень естественно вливались в его речь. Многие осуждали его за это. Мария Семёновна, когда печатала книгу «Прокляты и убиты», просила его: «Витенька, у тебя такой богатый словарный запас, неужели не можешь сказать как-то по-другому, другими словами». Он ей отвечал тогда: «Маня, разве ты не была на вой-
не?» «Была», – скажет она. – «Ну, а что ж ты тогда?» Ведь о некоторых ситуациях не скажешь иначе. Он был, возможно, прав и искренен, не лгал и не придумывал слова.
После выхода в свет книги «Знаки жизни», написанной Марией Семеновной накануне его 70-летия, некоторые читатели, да и мои коллеги, осудили его, изменили к нему отношение. Дескать, настоящий писатель не может так относиться к женщине, не имеет права. Он должен быть не таким, как все, а чуть ли не святым, без погрешностей и изъянов. А почему? Cчитаю, что он такой же земной человек.
Я спрашивала у Марии Семеновны: «Как Виктор Петрович воспринял Вашу книгу? Там ведь есть факты, которые не каждый может вынести на суд людей». Она ответила: «Пылила пехота». Однако книга увидела свет. «Что было, то было, все правда», – отмечает она в предисловии к книге. А мне добавляет: «Мы не вечны, и я не хотела бы, чтобы после нашей смерти ходили нелепые слухи о нас». Вот такой он не святой и не обожествленный человек, тем не менее с великим даром, даром от Бога, он мог сказать то, о чем другие сказать боялись. Он говорил обо всем без утайки вслух, говорил и в своих книгах.
Давайте-ка все к столу!
Для меня самая любимая его книга «Последний поклон». Это не книга – это поэма! Его детство, это и моё детство, это прошлое многих из нас, такое же босоногое, голодное, но светлое и дорогое. И люди у него особенные, сибиряки. Таких открытых душой людей вы не встретите ни на Кавказе, ни в Прибалтике, ни в центральной России. В Сибири, особый климат в отношениях между людьми.
Почти в каждый очередной приезд к Марии Семеновне она от чистого сердца дарила что-либо, чаще книги, бывало и фотографии. У них ведь много фотоальбомов в семье. Когда Виктор Петрович уже болел, она подсаживалась к нему с фотоальбомом: «Витенька, давай вспомним, кто с тобой на этих фотографиях, подпишем». Он отмахивался от нее. Так и остались некоторые фотографии неподписанными, никто теперь уже и не скажет, кто на них и при каких обстоятельствах они делались.
А снимков в доме Астафьевых было так же много, как было встреч у Виктора Петровича. С кем он только не встречался! Диву даешься, где время находил. Всем хотелось оставить на память фото, нам в том числе. Мой рассказ будет неполным, если я не отмечу следующее: как получалось у них с Марией Семеновной угостить всех пришедших, приехавших, прилетевших?! Всегда ведь стол накрывался, без угощения никто не уходил. Сколько раз приезжали к нему с ребятишками в Овсянку, столько раз он выставлял всё из холодильника на широкий, как и его душа, стол, приговаривая: «Вот тут варенье у меня, вот тут мёд, это вот варенье бабёнки-соседки принесли…» Всё выставит, ничего не утаит. Ребятишкам, конечно, радость! Да и взрослым приятно. Вообще и Виктору Петровичу, бывало, привозили подарки: кто рыбки северной, кто грибочков, кто дичины кусок от благодарных читателей.
Как-то, помню, приехали к ним в гости в Академгородок. Мария Семёновна, встретив нас, сказала, что Виктор Петрович ещё отдыхает, и пригласила первым делом к столу. Мы отказались, мол, всегда успеем поесть, нам бы поговорить с Вами, духовной пищей напитаться. Сели в комнате, заговорились, и тут заходит Виктор Петрович: «Маня, а что ты их держишь-то тут?! Давай-ка к столу!» И никакие возражения делу не помогли. Такой он был человек – если гость в его доме, обязательно приветить его нужно, угостить, поговорить, уважить. Открытый, душевный, искренний сибиряк – хлебосольный и гостеприимный. Навсегда он таким в памяти и останется.
Надежда Плотникова, организатор встреч с В.П. Астафьевым
