Дом был не дом, а настоящий особняк. В городском квартале частной застройки он смотрелся как павлин в курятнике. Двухэтажный, огромный, с большим крытым балконом на втором этаже и еще большей открытой верандой на первом, под темно-красной крышей из какого-то продвинутого родственника модного ондулина... Барин, а не дом.
Только барин был какой-то... Не то болезненный, не то запойный, не то и вовсе ныне покойный. Хотя последнее маловероятно – в окнах особняка свет по вечерам появлялся.
В чем болезненность-то проявлялась? Ну, ворота не крашены. Шторы во многих окнах явно давно не раздвигались – оно и снаружи видно, зависевшиеся да выгоревшие. Садик запущен. У забора сорняки изведены кое-как, только чтобы считалось, что сделано.
Если любопытствующий расспрашивал соседей, ему объясняли: «Да Романовна старая тут живет! Одна на всю эту махину!». И все становилось понятно – старая, одинокая, вот и не справляется.
Многие случайные визитеры, попавшие в квартал впервые, здорово этому удивлялись. Не дом ведь, загляденье. То есть было бы загляденье, если в порядок привести. Если Романовне не с руки уже его содержать – продала бы, целое состояние бы выручила! Купила бы квартирку маленькую, а оставшегося и на досмотр хватило бы, и на лечение. Ну зачем одинокой старухе такая махина?
Местные на эти замечания только головами качали. Они-то были в курсе истории особняка и знали, что все далеко не так просто.
***
Алевтина Романовна была по происхождению деревенская, из небогатой семьи, и более всего хотела в жизни пробиться, нажить благополучие и достаток, забыть о подсчете копеек, штопке, переделках и прочих актах самопожертвования. Ради этого оставила родной колхоз (стара уже была Романовна, в годы ее юности колхозы еще повсеместно процветали) и перебралась в город. Все, буквально все уверяли, что только там ее мечте и суждено реализоваться.
Ленивой она не была, вот уж нет! Ради вымечтанного готова была жилы из себя рвать. И работу выбирала не легкую или престижную, а чтоб платили больше или другие какие возможности имелись. А насколько упахаться придется – дело десятое.
Место ей удалось отхватить воистину козырное – на мясокомбинате. Работа адова, ничего не скажешь. Но оклад недурен, прогрессивки-премиальные опять же. И сложное, но прибыльное дело выноса колбасы и тушенки Алевтина освоила быстро и на высшем уровне. Ни разу ее так и не поймали! А приварок на тушенке этой да сервелате дефицитном был ого-го какой!
Жила в общежитии, денежку скрупулёзно на книжку откладывала, всяких вольностей себе не позволяла – сначала дело, удовольствия потом. На работе и с мужем будущим, Павлом Михайловичем, познакомилась. Порядком старше ее, но завцехом, солидный мужчина, с положением. И собой вполне ничего, и вежливый, и тоже настроен жизнь семье своей создать настоящую, без забот о куске хлеба и прочих подобных проблем.
Поженились, и ни разу Алевтина не пожалела об этом. Не было любви неземной? А она существует вообще? А вот общее дело и взаимоуважение – они реальны. Хорошо жили, на зависть многим.
Оба и детей хотели, ибо для кого ж благополучие и обеспеченность и создавать, как не для потомков? И оба опять же согласились, что большая семья им ни к чему, это только нищету плодить. Родился вскоре после свадьбы сын Сережа (тогда было так, что ни рожа – то Сережа), им и ограничились.
Алевтина ухватистая быстро бригадиром, потом мастером стала. Навыки выноса товара опять же никуда не делись. А когда рыночная эпоха настала, и она, и Паша ее развернулись во всю ширь. Это ведь для недотеп всяких были «лихие девяностые», а для людей оборотистых – золотое время.
Конечно, масштабы у пары были не то чтобы слишком, но все же одним из совладельцев родного предприятия (с крошечной долей, но все же) Павел в результате «дикой» приватизации стал. И заместителем директора тоже, а Алевтина начальником цеха. В олигархов не превратились, но желаемое благополучие и обеспеченность получили – дождались!
Сережа, правда, по стопам родителей следовать не пожелал. Его все больше к технике да к книжкам тянуло. Но Алевтина с Павлом не возражали – ведь ныне головой можно получше зарабатывать, чем руками, и притом не надорваться. И специальность сын выбрал перспективную – по части связи. Когда интернеты всякие пошли – ими тоже занялся.
А причем тут дом-то? Да он основа основ! Вскоре после рождения сына затеяли Алевтина с Павлом строиться. Чтобы, значит, гнездо свое семейное иметь, да не тесную конурку в панельке, а настоящий дом.
Ох, немало пришлось потрудиться и покрутиться! Но это было дело их жизни, и делали его Павел с Алевтиной как следует. Не избенку деревянную – особняк красного кирпича поставили, лестницу внутреннюю дубовую, балки, потолки, гараж тут же со входом из дома (как в заграничных фильмах), ванная, унитаз финский, мебель югославская, ковры казахские настоящие... В общем, для позднего СССР вообще дворец, но человеку из правильного общества много чего можно.
В этом доме у Сережи было целых две комнаты – отдельно для учебы и отдыха! У Павла – кабинет рабочий. У Алевтины – гардеробная. Гостиная – хоть в танковый биатлон катайся. Ну вот кто тогда о таком хотя бы слышал?
Алевтина дом свой обожала и гордилась им от всей души. Он воплощал ее завоеванную мечту о жизни «как у нормальных людей».
***
Время шло. Сережа вырос, выучился, девушку встретил, женился. Ему сразу сказали: приводи жену в дом, все равно это наследство твое, тут и начинайте жить. Места уйма. Сережа как разумный мальчик послушался. Невестка, конечно, восторга у Алевтины не вызвала (из не пойми какой семьи, не то учителя, не то еще кто-то в этом роде), но приходилось признать – экземпляр не худший. Красивая, хозяйственная, вежливая. Внуков родила, Федора и Максима – тоже неплохие мальчишки получились, здоровые и смекалистые.
Павел умер скоропостижно – инфаркт. Алевтина была еще не стара, на работу даже ходила. Она была не той женщиной, что по покойному мужу траур до последнего дня носить будет – жалела о нем, но умеренно. Жизнь продолжалась, и была по всем статьям неплохой.
Прошло еще немного времени, и Алевтина поняла, что пора уже и на пенсию. Возраст подошел, насчитали ей неплохо, цели жизненные достигнуты – можно отдыхать и радоваться! Тем более, она обожает проводить время в своем прекрасном доме!
– Все, дети! Пора мне на покой. Поработали мы с отцом (вечная ему память!) немало. Теперь отдохнуть надо, жизни порадоваться. Вы теперь работайте, а уж мы, старики, старт вам хороший обеспечили – вон дом какой построили! И Сережу выучили.
Дети не возражали. Сережа почтительным сыном был, жена его Марина все равно на всех готовила, и убиралась тоже в основном она, как молодая. Какая разница, дома свекровь или на работе? Дела одни и те же.
***
Ох как понравилось Алевтине Романовне на пенсии! Это было именно то, ради чего она разменяла в тяжких трудах молодые свои годы! Здоровье еще неплохое, о деньгах можно особо не думать, вещи вокруг красивые, еда вкусная – красота! И никогда еще не чувствовала она себя в такой степени хозяйкой всего заработанного и созданного!
Однако со временем начала Алевтина замечать и такое, что ей радоваться жизни мешало. Раньше-то некогда было, а теперь дома все время, поневоле наблюдаешь, что вокруг-то творится! И самое обидное – родня не спешила реагировать на ее вполне разумные и уместные замечания. Словно не видела, что вокруг непорядок и не понимала, насколько она, Алевтина, права.
Скажет Романовна, например, невестке:
– Марина, ты бы чаще полы мыла, раз в неделю маловато будет! Да не шваброй этой современной странной, а руками, швабра нипочем в углах и вокруг мебельных ножек не вымоет!
А невестка в ответ:
– Домина-то огромный, в нем полы два часа мыть надо! А если руками, как вы говорите, так и все три! Когда мне делать-то это на неделе, я работаю, да и стирку-готовку никто не отменял. Хотите – сами на неделе помойте руками, а я в выходные шваброй. Нам и так хватает, шут с ними, с ножками мебельными! А если вам недостаточно – так я только спасибо скажу, если вы по-своему сами сделаете!
Вот куда это годится, спрашивается?
Сереже сказала, чтобы жену к порядку призвал. А сын ей на это вежливо, но решительно:
– Но ведь Марина права, мама! Ты и так ей указываешь, что готовить, хотя половину этих блюд никто, кроме тебя, не ест, а от запаха молочной каши и вовсе всех тошнит. Достаточно у нас чисто, а если тебе мало – ну действительно сделала бы сама. Ты не больна и не беспомощна, а помощи нам мы у тебя не просим, сами справимся. Но это ведь не помощь, это чисто твои идеи!
– Как маленький был – молочную кашку запросто кушал, а теперь тошнит! – возмутилась Алевтина Романовна.
– А ты припомни, сколько времени требовалось, чтобы ее в меня запихнуть! Я и тогда ее ненавидел, но выбора мне никто не давал. Оно и верно, не стоит детским вкусам уж очень потакать. Но сейчас-то я сам на содержание себя и своей семьи зарабатываю, и имею право есть то, от чего меня не тошнит. И никто ж не против, мама, чтобы лично ты молочную кашу ела, раз любишь. Марина и варить ее будет для тебя без проблем. Но совсем уж прислугу-то из нее не делай!
– В моем доме я же не могу получить то, что хочу!
– Можешь! Пойди и сделай сама. Для себя. Для нас не надо, не перетруждайся, мы сами. И деньги я дам и на молоко, и на овсянку. Но обслужить себя ты еще вполне способна сама, мама.
О каком обслуживании он говорит? Она что, параличная, лежачая? Ее мыть не надо и белье менять. Могли бы, кажется, повнимательней быть к маме, стараниями которой не просто крышу над головой, но настоящее родовое гнездо имеют! Она просит совсем немного! Что сложного – помыть пол, как полагается, и кашку полезную сварить? Детям бы тоже такое стоило давать, а не картошку с котлетой! Прелесть как хороша молочная кашка на настоящем домашнем молоке, да медом ее хорошенько заправить! Мечта!
А дети Сережи, внуки родные, тоже по кривой дорожке пошли. Ну что за привычка таскать постоянно в дом каких-то непонятных хулиганов? В комнатах крик, шум, на лестнице беготня. Нет бы подумать, что бабушке тишины хочется!
– Ба, так мы же не по вечерам и не рано утром, и даже не целый день! Не маленькие, знаем. Но днем-то после школы часок поболтать, или в выходной кино посмотреть, хоть и стрелялку? Это же можно, и мы никогда звук на полную не включаем, чтобы тебе не мешать! – нахально оправдывался двенадцатилетний Максим. А четырнадцатилетний Федор шел еще дальше:
– Никакие они не хулиганы, а мои друзья! Все, между прочим, хорошо учатся, а Семен и вовсе круглый отличник и на всероссийскую олимпиаду по географии поедет, хоть и стрижка у него, как у пугала. Ну мода такая ныне, ба! Мне самому не очень нравится, но это же не преступление! Все приглашают друзей к себе, и я приглашаю!
Когда он повторил это раз эдак в пятый, Алевтина Романовна не выдержала:
– Не к себе ты их тащишь, а ко мне! Это мой дом! Мы с дедом твоим покойным как чуяли – успел он мне свою часть подарить, я тут хозяйка, и никто более! И в моем доме я буду решать, что можно, а что нет!
У Федора губа вздернулась хищно, повернулся и ушел, недоросток невоспитанный. И потом стал мимо бабушки ходить, как мимо пустого места. «Здрассь-те!» процедит сквозь зубы – и все.
Потребовала у Сергея, чтобы приструнил отпрысков – еще хуже стало:
– Мама, а я скорее с ними согласен, чем с тобой! Ну да, дом твой. Но ты сама нас сюда жить зазывала, будто желанны мы тебе здесь. Неужто же тебе родня твоя нужна только в том случае, если по струночке ради твоих хотелок ходит? Я знаю друзей Феди, это хорошие мальчишки, они военной историей интересуются, реконструкторский кружок хотят создать, книжек много читают. А ты к ним так относишься, словно это отребье какое, малолетние преступники или еще кто!
Скандал неслабый был. Рассказала Алевтина Романовна сыну неблагодарному все, что о семейке его думала – жене бесхозяйственной грязнуле, детках-хамах.
– Вот умру – делайте, что хотите! А пока живу, в моем доме вы меня слушать будете, и жизнь тут будет такая, какая нравится мне!
***
А потом случилось неожиданное. Собрали Сергей с семейством вещи да съехали из прекрасного просторного родительского дома. Смешно и глупо: в кредит влезли, квартиру взяли, в которой две комнаты только, да и те маленькие! Вот это ради того, чтобы полы лентяйка Марина могла не мыть и готовить что попало вместо действительно вкусной и полезной еды? Это ради чужих мальчишек, одетых как не пойми кто? Чтобы в гости их можно было таскать?
Алевтина Романовна, правда, была уверена, что вскоре блудный сын явится обратно – как в тесноте-то насамостоятничается. Она примет, конечно, ибо самой-то полы намывать и на рынок бегать регулярно таки не слишком приятно. Да и коммуналка ныне дорогая, особенно на большой дом! Никакой пенсии не хватит!
Прошел год или около того – беглецы не возвращались. Алевтине Романовне стало как-то неуютно – любимый дом объективно выглядел хуже, ибо в свои годы не могла она уже клумбы копать, лестницу лакировать, окна в шести комнатах и кухне намывать. Да и пенсии, хоть и большой в сравнении с другими, оказывалось маловато – расходы на дом более половины ее съедали. И где, спрашивается, вымечтанная возможность не считать копейки?
Пересилила себя, с сыном связалась:
– Дом для тебя строился, так что будь любезен его содержать в порядке и расходы оплачивать!
А Сергей ей на это (сперва решила, что мерещится!):
– Знаешь, мама, ты всегда так носилась с этим домом, что живущие в нем люди тебе только мешали! Дом портили. Ты уверена, что для меня строила? По мне, для себя, ибо меня ты никогда не спрашивала, что мне нужно и желательно. Мне моя семья, жена да сыновья, точно дороже какого-то дома. У нас ныне жилье маленькое, да точно свое, квартира наша. И живется нам в ней очень неплохо. А этот дом твой, вот и делай с ним, что хочешь.
Романовна ему про его обязанности сыновние напомнила – должен мать-пенсионерку содержать! Но у Сергея и на это ответ был:
– Знаешь, мама, у тебя доход в виде пенсии твоей, пожалуй, не меньше, чем у меня в семье на человека. Если не больше. А мы еще и ипотеку платим. Но если ты считаешь, что я что-то должен – подавай в суд на алименты. Все, что присудят, буду аккуратно платить. А вот с домом сама возись, он твой.
***
Был суд, и Сергей там это же повторил. Дескать, не отказываюсь помогать, присуждайте – буду платить, но жить с матерью меня закон не обязывает. А если ей когда уход потребуется – у нее дом большой есть, за такой актив ее любой пансионат для пожилых с руками оторвет, даже самый навороченный. Он не против будет, материно право.
Суд судил и присудил – аж целых две тысячи в месяц рублями! С Романовной истерика случилась, как услышала.
Так дальше и пошло. Сергей деньги платил аккуратно, к себе домой мать пускал, если приходила, но к ней – ни ногой. И по дому ровно ничего. Словно и не было у него родного гнезда.
Со скуки и одиночества Романовна к бутылочке начала прикладываться. Вдвоем с соседкой, такой же старой бобылихой Ольгой Сидоровной, посиживали. И та, бывало, говорила:
– Одиноки мы обе в мире этом, Алевтина. Но есть между нами разница: я одна, ибо мои все на погосте. Братья-сестры умерли, сын молодым погиб, муж тоже не зажился, вот и осталась я никому не нужной. А вот твои, Алевтина, рядом, руку протяни. Сергею твоему награду дали – изобрел что-то или усовершенствовал, я не понимаю в этом. Про Федьку, внука старшего, все городские газеты писали – первый в огромной России по истории получился. А ты все равно одна, и только я да рюмка рядом...
***
Все теснее становилось Романовне в ее огромном доме, который повторял судьбу странную хозяйки своей – ветшал бесславно. Действительно, надо было задумываться о том, чтобы под него договариваться с приютом каким, пока цену совсем не потерял. Она сделает это хотя бы назло Сергею и его семейству, что не сумели оценить свое богатое наследство. Сбежать из родного дома в дыру какую-то, это ж надо!
Автор: Мария Гончарова
