Найти в Дзене
Про страшное

Стригушкины козни (14)

Начало

Картинка из свободного доступа
Картинка из свободного доступа

Судя по реакции Тихона, Монах ожидал страшного, но с Матрёшей ничего не случилось – она не провалилась сквозь землю, не распылилась на атомы, не самовозгорелась и даже не изменилась внешне. Лишь замерла на краткий миг, а очнувшись, швырнула на пол тот самый стеклянный кружочек да раздавила его под жалобный вскрик заполоши.

Не дав никому из присутствующих опомниться, потянула к себе метлу и, сорвав со стены уздечку, ловко набросила её на древко.

Монаху даже послышалось тихое лошадиное ржание, хотя в последствии он не мог бы за это поручиться.

Матрёша же, взгромоздившись на прутья, направила новообретённый транспорт на взлёт. Она действовала неумело, но решительно, и метла неожиданно послушалась команды и стрелой унеслась из подпола.

- Что это было? Объясните пожалуйста. – потрясённая Лида всё смотрела на светлый прямоугольник проёма, будто ждала Матрёшу обратно.

- Полёт валькирии, - Монах присел, выискивая на полу кусочки стекла, но обнаружил одни лишь крупинки. – Ошеломляющее зрелище. Откуда только такая прыть?

- Она глаз раздавила! – истово проревел Тихон. – Что теперя будеть!

- Глаз! Глаз раздавила! – эхом откликнулась испуганная заполоша. – Зачем мы только полезли в этот самый подпол!

- Растёрла в порошок, - подтвердила Лида с сожалением. – Восстановлению не подлежит.

- Разбудила! – острые уши Тихона торчком поднялись над кепкой. – Прабабину дедову!.. Тьфу ты, прабабу! Прабабу дедову разбудила!

- Подселенку словила? – проявил Монах осведомлённость.

- Какое тама. – простонал запечник. - Память на себя приняла! Память рода!

- Это как же? – Лида с недоумением взглянула на заполошу, но та лишь шумно вздохнула в ответ, разведя по сторонам крылышки.

- Дед... прежний хозяин частенько с этим глазом мети... дети... тировал... – Тихон запутался в слове и ненадолго замолк.

- Медитировал? Подпитывался от него энергией?

- Шут знает - чем, а только лазил сюда к нему... просиживал в темноте часами, разговаривал...

- С глазом разговаривал?

- Ну... вроде... может совета испрашивал... или вспоминал чего...

- У глаза? – изумилась Лида.

- У прабабы! Как объяснить-то... – Тихон прищёлкнул пальцами. – Глаз этот от прабабы остался. Вроде наследства. В нём память рода собрана, она деду сил прибавляла.

- А Матрёше? Что она могла прибавить Матрёше?

- Кабы знать. Она-то касательства к дедову роду не имеет...

- Матрёшу оглушило прабабиной кармой, - невесело пошутил Монах.

Он уже сто раз пожалел, что полез к этой треклятой полке. И теперь старался не смотреть в сторону медвежьего когтя, который соблазнительно поблёскивал в темноте.

- Как думаете – куда она полетела? Не упала ли с метлы? Сможет ли вернуться обратно? Найдет дорогу? – Лида искренне волновалась о Матрёшиной судьбе.

- В лес. Куды ж ещё. Искать прабабин домишко. Есть у меня подозрения, что её туда направило-потянуло.

- Ты знаешь, где этот дом? – живо поинтересовался Монах у Тихона.

- Вам-то он зачем сдался?

- Вернуть Матрёшу. Не оставлять же её здесь навсегда. Да и Николаем нужно заниматься, не забыли?

- Эх, дела-делишечки... – Тихон с кряхтеньем полез из-под пола. - Главное, чтобы она в спячку не брякнулася...

- Какая спячка! Какая спячка-то! Весна за окнами! Слышь, Тиша? Где дом-то прячется? Точно знаешь? – заполоша наскакивала на запечника рыжим маленьким вихрем, мешая тому подниматься.

- На плешивой поляне должон быть. – прогудел Тихон сверху, отмахиваясь от настойчивой волосатки. – Эй, вы там! Вылазьте, пока сами ничем не соблазнилися. Эскурксия окончена.

***

Прабабин дом и правда находился на плешивой поляне. Такое название та получила из-за одинокого холма, торчащего в самой середине абсолютно голой проплешины. Моховая подстилка покрывала холм ковром, словно кто-то специально набросил её поверх.

Матрёша добралась до поляны без потерь. Из-за случившегося она не испытывала ни удивления, ни шока. Напротив, настроение заметно улучшилась – все пустые заботы незаметно стёрлись из памяти и она наслаждалась звуками пробуждающегося от спячки леса. То, что раньше совсем не волновало её – сделалось вдруг важным и единственно правильным: запахи свежести и хвои, подтаивающий под ногами снег, прогалина, на которой жались друг к дружке скромные белые подснежники.

Матрёша черпнула снега и обтёрла разгорячённые щёки, а потом сделала несколько неуклюжих па какого-то замысловатого танца. Поясницу резко прострелило, и она охнула, погрозив кулаком метле.

- Отвыкла от тебя. Всю задницу отсидела! Лети-ка обратно. Давай, давай!

Щёлкнув ногтем по древку, Матрёша отпустила метлу.

Сама же, почёсывая порядком онемевшую пятую точку, похромала прямиком к холму. Обойдя его кругом, всё прислушивалась к чему-то, а потом ковырнула носком шлёпки растрёпанный мох и потребовала решительно:

- Просыпайся, лентяйка. Отворяй ворота!

Внутри что-то вздохнуло и сдвинулось, послышался треск, и холм медленно и тяжело начал приподниматься.

Прямо перед Матрёшей из земли воздвигся древний деревянный домишко, подслеповато мигнул из-под крыши-холма давно не мытыми оконцами. Труба-поганка стрельнула облачком пор, и следом из неё прогудело вместо приветствия:

- Хто меня поднял? Кого нелёгкая принесла?

- И тебе здравствуйте, - Матрёша толкнулась в рассохшуюся дверь и поморщилась. – До чего всё запущено! Могла бы прибраться к возвращению хозяйки.

- Это хто говорить? Хто хозяйку поминаеть? Откуль взялася на мою крышу? – выдал на это голос и, заперхав, пожаловался. – В горле свербить. Давно разговоров не вела, давно гостеньков не встречала.

- Сейчас чайку заварим и пройдёт. – Матрёша деловито прошествовала к печи, смахнула на пол заросшие паутиной пустые чугунки и кастрюльку без дна. Следом стащила какую-то мятую тряпку, всю в пятнах и радужных разводах. Легонько встряхнув, расчихалась от пыли и вопросила возмущённо:

- Почему скатёрка не стирана? И где делся чайник? А ну, просыпайтесь, бездельники! Печь до сих пор не топлена! Вода не нагрета! Суп не варится!

- Ты гляди, разошлася! Из хозяйкиной родни чё-ли? Раньше-то всё дед приходил, звал мене и бранился. Да только напрасно глотку рвал - я у мужиков не в подчинении.

- Меньше болтай – больше проку будет! – отбрила не в меру говорливую избушку Матрёша и вновь зычно позвала помощников.

- Всё-то тебе известно! И про помощников ты знаешь. Признавайся, откуль взялася! А то в печь посажу!

- Лопату сначала найди! Да огонь разожги! – Матрёша притопнула ногой об пол и чихнула. – Радовалась бы мне. И не скучно, и поговорить есть с кем, посплетничать.

- Твоя правда. – признала избушка. - Сплетни-то мимо мене ходють. Так, кой-чего по мелочи долетаить. Давеча вот одни меж собой болтали, что волкодлака лихоманки в подчинению хотять прибрать.

Закашлявшись, она спросила про чай и пожаловалась на ревматизм.

- С такими помощниками до лета ждать придётся, - Матрёша пронзительно свистнула и только тогда под полом послышался топоток.

Совсем скоро из лаза в углу вылезла парочка неповоротливых существ, отдаленно напоминающих отощавших на бескормице кротов. Отчаянно зевая, они принялись было бить поклоны перед Матрёшей, но она быстро остудила их пыл, поручив каждому отдельную работёнку.

- Ты, слышь, лупатый! Ты, ты! Давай-ка, займись печкой. А ты, куцехвост, чаю нам сообрази. Да что к нему найдёшь – варенья или меда – всё тащи к столу. Но сперва протри его от грязи.

Стукнувшись лбами, кроты бросились выполнять приказ, и избушка одобрительно крякнула.

- Видать, ты и впрямь происходишь из родни. Слухаются тебя коргорухи, вишь, как забегалися!

- Вот и пригляди за ними! Проконтролируй действия. – велела Матрёша избе. – А то будут спать на ходу!

- Контролируй! Пригляди! – по старушечьи проворчало от стен. – Ишь, раскомандовалася, крашена!

- По праву владения действую!

- Чегой-то? – угрожающе протянула изба. – По какому такому праву? Наследную бумагу покажь! Да с гербовой печатью и за подписью!

Проигнорировав требование подкованной в юридических вопросах недвижимости, Матрёша направилась к дальнему углу – посмотреть, что скрывается за яркой когда-то занавеской. Там помещалась кровать с горкой примятых подушек и стояло на широких ногах тусклое запылённое зеркало. Протерев стекло рукавом, Матрёша всмотрелась в своё отражение и сплюнула с досады.

– И примерещится же такое чучелко! И правда, крашена! А тряпки! А ресницы-ы-ы! Чистый срам да и только!

Где-то в голове мелькнуло было робкое возражение, что это красиво и модно, но тут же пропало, сметённое валом последовавшего негодования.

- Эй, слышь, истобка! - проорала Матрёша, срывая с себя блестящие цацки. - Где мой сундук с одёжей? Мне немедленно нужно переодеться и смыть с лица непотребство!

Продолжение