Рассказ отмечен медалью "Александр Блок" учреждённой к 145 летию со дня рождения выдающегося русского поэта. Литературная премия "Писатель года" за 2024 год Российского союза писателей.
Круг горизонта был чист. Прекрасное июльское солнце и светило, и грело во всю мочь. Его канделы и ваты щедро лучились, изливались на раскинувшуюся во все стороны ширь Индийского океана. Здешнее беззастенчивое, даже нахрапистое солнце невольно сравнивалось со скромным, порой никудышным в своей эффективности, солнышком родного края.
“То тепла от него не выждать, а то и светом не разжиться…” — чуднЫе сентенции слагались в голове стоя на крыле мостика. Так бывает на океанской вахте: отработанно и на автомате исполняешь обязанности по управлению судном, а мысленно, словно бы в кругу близких, в другом, отличном от реального, измерении. Дышалось свободно. Встречный поток разогретого воздуха, казалось, сам вливается в лёгкие. Совсем недавнее под серым моросящим небом Находки прохладное начало контракта… И вот — жара, пекло вокруг! Но ни то, ни другое давно уже не представляло ничего нового. Тринадцать лет на балкерах, и не сочтёшь, сколько морей пройдено, в скольких портах довелось побывать. Быть зиме иль лету — всё равно; и всегда неизменно хочется одного: поскорее б доплыть, дойти, достоять, долететь...
Словно дикий бык буффало, балкер упирался своим покатым носом в упругий вал океанских вод, гнал и гнал этот вал перед собой. Правил курсом на запад, вслед за тем солнцем на закате, дразнящим, как мулета в руках матадора, и ныряющим за горизонт. Балкер брёл размеренно, честно выдавал причитающиеся 250 морских миль каждые сутки.
Следовали в балласте, то бишь без груза, в направлении Суэца. Директив о дальнейшем плавании пока не поступало. Хотя и существенной разницы до поры до времени, известен или нет порт назначения, не виделось. Трудоёмкая и утомительная для команды зачистка трюмов закончена. Грузовые ёмкости вымыты и готовы принимать хоть цемент, хоть уголь, хоть, не дай бог, сахар. Все балластные цистерны заполнены забортной водой, а сверх того (для правильной развесовки) заполнены по самую крышку четвёртый и шестой трюма.
В один из вечеров особенно живописный и сочный в своём ярко-алом горении закат запечатлелся в карте памяти капитанского смартфона. А дьявольский, ядовито-красный, последний, перед тем как кануть в море, луч дневного светила всколыхнул в душе тревожные нотки, ещё не сформировавшиеся, впрочем, в конкретную угрозу, однако уже заставившие поискать в интернете метеосводку. Так и есть, полученные из десятка различных источников карты погоды недвусмысленно пророчили надвигающийся тропический шторм.
Ветер в ночи усилился. Шторм прихватил кораблик на входе в Аденский залив. Балкер пошёл враскачку — на манер галопирующего по прериям грузного бизона. А ветер и волны буйствовали, и судно стало швырять так, что теперь, по прошествии времени, затруднительно даже подобрать нужную метафору без риска бросить тень на бычью репутацию панамакса.
В момент очередного жёсткого шквала лопнул один из фордунов главной мачты, той, которая высится над жилой надстройкой. Толстенный стальной, в оплётке, набитый талрепом, канат, раскреплявший мачту от борта в корму, лопнул и с грохотом упал на пеленгаторную. Все кто были на мосту замерли в ожидании, что следом рухнет многотонная мачта со всеми антеннами. Обошлось. Зато, как завзятому кофеману, помнится, тогда взгрустнулось в память о любимом френч-прессе, возимом повсюду с собой. А после вахты, вернувшись в каюту, пришлось совершать акробатические прыжки, уворачиваться от взбесившегося дивана, сорванного с креплений. Тот скакал по каюте как разгневанный носорог, у которого зрение не очень, но это и не его проблемы...
Шторм всегда привносит вдохновение в труд моряков — этого не отнять. А когда шторм заканчивается, возвращается рутина и скука — с этим не поспоришь. Снова стало комфортно стоять на крыле мостика, пить солоноватый морской воздух и наслаждаться всеобщей природной идиллией, царящей вокруг. Пожалуй, единственно солнце, усердное чересчур, вперясь в зенит, стушёвывало восприятие небесного эдема. Но это мы отнесём на проявление субъективной пристрастности кой-кого к климату умеренных широт. Сорок градусов вне стакана — оно совсем не то, что внутри!
Пологая зыбь затухающим эхом от пронёсшегося циклона ещё заваливала горизонты попеременно то вправо, то влево... А свежее решение осуществить пробное раскрытие крышек трюма номер четыре, уже вызрело. Условимся (и запишем в судовой журнал), что продиктовано оно было исключительно производственной необходимостью. Мощные насосы балластной системы слегка даванули забортной воды. Вся угольная взвесь от предыдущего груза, всплывшая к поверхности, перелилась через комингс трюмного ограждения и схлынула за борт. Прозрачная водная гладь искусственного бассейна открылась взору с моста. Моряки, свободные от вахт, принесли спасательные круги, приладили сходни. Они резвились как ангелы, принимали водные процедуры, и от того картина рая на палубе предстала в подлинной реальности. В конце концов, даже моряки имеют право на редкий выходной и разрядку!
Капитан вдруг поймал себя на мысли, что хочет называть сей славный трюм, превратившийся в бассейн, “ставком”. Словом не обиходным, из местечкового диалекта, слыханным разве что в курсантской юности. Совсем зелёные тогда ещё курсанты хвастали друг перед другом, как там они проводили каникулы. И всех развеселил потешный рассказ юноши с Украины. Дескать, он с хлопцами бегал на ставок купаться — “водичка, в общем, зашибись”. Что за “ставок” такой? — спрашивали остальные пацаны. “Озер-ро, пр-руд, стар-рый кар-рьер, а вокр-руг тер-рриконы!” — отвечал тот беззаботно грассируя под смех окружающих.
На фоне описанной благостной атмосферы, установившейся на борту балкера с бычьим характером, самое время объяснить сухопутным о правилах техники безопасности, бытующей в среде водоплавающих. Смысл всех параграфов и циркуляров — поскользнётся ль моряк или ещё что в этом самом роде — виноват всегда кэп. Касаемо нашего ставка, хорошая морская практика диктует избегать свободных поверхностей жидкости, они негативно влияют на остойчивость судна. А тут свободная гладь воды запредельная: один этот трюм — 12 тысяч тонн! “Не разрешено циркулярно, то и нельзя! А жизнь она по-прежнему течёт, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешённая вполне.” Так, кажись, формулировал Антон Чехов данную мысль.
Вон и выжженное солнцем побережье Баб-Эль-Мандебского пролива нарисовалось вдали. К берегу “привязались”. Из зелени, похоже, здесь только водоросли, да и те красного цвета. Их много, и когда эти водоросли цветут, то окрашивают воду своим красным пигментом; собственно, и являясь причиной, почему море называется Красным.
Конец вахты близился. Не худо прогуляться и капитану на ставок — искупаться да поныр-рять! Нет причины не пойти!
Сменился с моста. Отобедал. После — короткий променад по раскалённой палубе. Подошёл к трюму №4, осмотрелся… Пробубнил под нос сакраментальное “Хватит тут без меня безобразия нарушать!” И, с удовольствием, плюхнулся в ставок глубиной 19 метров...
12 марта 2024 года.
