Потянулись хмурые октябрьские дни друг за другом, потом ноябрьские. Холодные осенние дожди сменялись заморозками и снежной порошей. Иногда, уж чтобы совсем не впали люди в уныние, небо расчищалось от туч и выглядывало солнышко. И ничего, что оно было тоже холодное и совсем не грело, на душе становилось чуточку светлее.
Но природа, словно спохватившись, что слишком разбаловала людей, снова надвигала тучи и опять все повторялось, изморозь, липкий снег, грязь на дороге и серые дни. И так день за днем.
Только Федоска не замечала этого. Каждое утро она просыпалась с радостной улыбкой и бежала в поповский дом. Там в хлеву уже стояла черная с белой звездочкой на лбу корова и лошадь некрасивого мышиного цвета с темными боками. Да по двору ходили пестрые курочки, а рядом с ними важный петух с огромным красным гребнем. Все это хозяйство было теперь в Федоскиных руках.
Корова была стельная, но еще доилась, запускать ее должны были после Рождества. А пока приносила Федоска на кухню парное молоко в дойнице, цедила его в крынку. К этому времени уже просыпалась матушка, готовила завтрак для своего семейства.
Девушка уже привыкла, что здесь все было не так, как у крестьян. К столу выходили дети, Василий и Василиса нарядно одетые, как будто у них каждый день праздник. По первости Федоске непривычно было видеть батюшку без рясы, в домашней одежде, в длинной холщевой рубахе. Со временем Федоска ко всему привыкла. Она помогала матушке ставить на стол еду, а потом незаметно уходила во двор продолжать заниматься своими делами.
Когда все расходились, матушка звала Федоску в дом. Ставила на стол красивую тарелку с варевом, чашку с чаем. Федоска ела, как привыкла есть всегда, громко фыркая. А матушка учила ее, что надо есть не торопясь, не чавкать как поросенок, не дуть на ложку, чтоб брызги в разные стороны летели.
Чудно это все было Федоске, Но она старалась делать так, как учит матушка. Потом тут же, на кухне, они пели молитвы, учили новые. Серафима хвалила Федоску, что та все запоминает и делает то, что ей говорят. Но иногда матушка заводила такие речи, которые Федоска не понимала. Слово “культура” для нее было совсем не знакомое, а тут ей говорили о культуре речи, о культуре поведения, о культуре манер.
Девушка удивлялась, какая разница, как она говорит, как ходит, как себя ведет. Испокон веков так жили и говорили все крестьяне. А тут оказывается, что не культурно так говорить, так поступать. Оказывается даже нос нельзя вытирать подолом юбки или рукавом.
Вечером Федоска приходила еще раз. Опять прибирала скотину. Сегодня после утренней работы, Федоска пошла к Дарье. Она и до этого часто к ней забегала. А тут пришла с задельем. Принесла лен, чесалку. Куделю чесать собралась. Она уже, как и по те года, договорилась с Дарьей, что поткет у нее. Лен нынче опять сеяли. Отец помогал. А теребить лен даже мать ходила. .
- Вот, говорю тятеньке, што кросна надо, чё по людям то ходить. Есть ведь оне у нас, на подловке валяются, только наладить надо. Все обещает, а не делает.
- Твоего то тятеньку с места переваливать надо. А то не сдвинешь. - Дарья привычно начала ругать безалаберного Федьку. - Ведь палец о палец стукнуть дома лень. Ведь на поденщину ходит и работает на совесть, а для дома лень пальцем пошевелить.
- И не бай. Ведь есть все. Только сделать.
- Ладно, Федоска, не переживай. Велико ли льну то у тибя. Наткешь у нас.
Женщины сидели , работали и разговаривали. Марфа тоже подсела к ним со своей прялкой. Взяла у Дарьи готовую свернутую куделю, начала прясть. Разговоры перескакивали с одного на другое.
- Федоска, вечёрки начались. Ходишь ли на них? - поинтересовалась Марфа.
- Другой раз хожу. Не кажный день. Прялку с собой беру, сижу весь вечер пряду. Глядишь и дело делается.
- Парни то приходят?
- Приходят, только мешаются. Ни какой работы от них.
Марфа с Дарьей рассмеялись. Для чего и вечёрки, чтобы девки да парни поближе друг друга узнали. Где еще себе суженую то искать. А Федоске, видите ли мешают они.
- А те че, не глянется што ли никто?
Федоска зарумянилась. Приглянулся ей нынче парень, да видно не по ней. Семья то у него зажиточная, он и не глядел даже на нее. И было Федоске досадно от этого. А те, кто липли к ней, на колени садились да обнять пытались, ей и на дух не нужны были.
А еще, Федоска даже сама себе боялась признаться в этом, уж больно ей приглянулся поповский сынок Василий. Она понимал, что уж он то точно не про нее, но каждый раз, как видела его у нее начинало биться чаще сердечко. Ну а уж если поговорит он с ней, или улыбнется, то ходит девка счастливая весь день.
- Чё ты баешь, Дарья. Какие мине парни то. Рано ищо. Да и приданого то у миня нет. Кому я такая то нужна. И не глядят на миня.
- Не переживай. Каждой паре есть своя харя. - поддержала Федоску Дарья -. Найдется и тибе.
Как то все замолчали. Каждый думал в это время о своем. И молчание это было не тяжелым. Всем хорошо было, что думам никто не мешает. Затянувшееся молчание прервала Дарья.
- А чё Федоска, в поповском то доме как тибе работается.
- Да все ладно. Чудно у них только. Не как у нас. И говорим то мы не как надо, и делаем не так. Чудно. Матушка миня все поучает чё да как. Ну и ладно. Я слушаю да учуся от ней. А ей радостно от етова. Дети у них такие важные, не нам чета. Ученые. Василиса, так та еще играет, скрипка называется. Другой раз, как комар пищит, а другой, как корова замычит. Баяла мине тута, што я спою, а она мине сыграет. Смешно думаю, как петь то я буду.
- А ты, Федоска, слушайся матушку то, да делай как она велит. Глядишь и хороший человек на тибя посмотрит.
- Да ну тибя, скажешь тоже, - засмущалась Федоска.
Прошка, молча сидевший до сих пор за столом со своим букварем, отложил книгу, слез со скамейки, подошел к Федоске. Он дернул ее за руку.
- Молитву спой, - требовательно обратился к ней.
Марфа с Дарьей переглянулись. Впервые они услышали, как парнишка соединил два слова. Всего два, но женщины были безмерно рады. Обе постарались не показать вида., боялись спугнуть ребенка.
- Давай.
Федоска отставила свою чесалку, подошла к иконам. Прошка, как тень, проследовал за ней и встал рядышком. Девушка задумалась на минутку, чтобы такое спеть с Прошкой. Было видно, что он тоже хочет с ней петь. “Отче наш…” разнеслось в избе. И чудо, Прошенька тоже повторял слова молитвы и пел вместе с Федоской. Дарья привстала, подошла поближе. Она отчетливо слышала слова, которые произносил ее сынок. Слезы умиления катились из ее глаз. Он знал, он знал всю молитву наизусть и пел ее вместе с Федоской не сбиваясь, четко выговаривая каждое слово.
- Дитятко мое, - обняла Дарья Прошку, когда молитва закончилась. - Сколь всего у тибя в головушке то. Ведь умеешь ты говорить то. Так чё не баешь то. Чё тибе не дает.
Она обнимала мальчика, а слезы так и катились рекой из глаз. Дарья теперь точно знала, что Прошенька ее знает наизусть молитвы и может петь их с другими. Но она не слышала еще ни разу, чтобы он пел их один. Видно какой то толчок был нужен для этого. С Федоской то вон как ладно у него получается.
Федоска собралась уходить. Время уже к вечеру шло, ей надо было бежать на работу. Пришла, к скотине сразу. Даже в дом не заходила. Все почистила у коровы, у лошади, только потом зашла в дом за дойницей. Было слышно, как Василиса что то музицирует. Да прислушиваться некогда. Пока совсем темно не стало надо подоить успеть. Последние дни она уж и так с открытой дверью доила. Хоть немного да видно. Хорошо хоть корова смирная, стоит спокойно, даже не переступает.
Прошла с молоком на кухню, процедила. Матушка тут же что то хлопочет.
- Матушка Серафима, фонарь бы надо ко скотине то ходить. А то скоро совсем темно что утром, что вечером будет. Как убираться то.
- Погоди Федоска. Это батюшке надобно сказать. Он ведь в город бывает ездит, или Василию. Придут скоро тот или другой. А пока сходи к Василисе. Она с тобой хотела поупражняться.
Федоска сняла с ног лапти, в шерстяных носках пошла за матушкой. В зале было сумеречно, лампа тут не горела. Из под двери, откуда слышались звуки музыки, пробивалась полоска света. Матушка прошла вперед, за ней робко вошла Федоска.
- Василиса, вот я Федоску привела.
Девушка оживилась. Она взяла Федоску за руку, провела поближе к столу. Комнатка была совсем маленькая. Стояла кровать, застеленная красивым покрывалом, стол, заваленный книгами и разными коробочками, шкаф и два стула. На полу ковер, по которому так мягко было ступать. Вот и все убранство девичьей комнаты.
Федоска сперва оробела. Но Василиса так мило улыбнулась и посмотрела на нее добрым взглядом, что робость куда то улетучилась, словно и не бывало ее.
- Федоска, какие песни ты знаешь? - Спросила Василиса.
Девушка начала называть песни, которые они пели с девками летом, когда водили хороводы на троицу. Но Василиса их не знала. Она обрадовалась, когда Федоска назвала песню про березоньку. Мелодию этой песни они разучивали еще в гимназии. И сыграть ее она могла даже сейчас.
- А давай ты сейчас начнешь ее петь, а я подберу музыку, - предложила Василиса.
Федоска не поняла, как она будет подбирать музыку, но поняла, что ей надо петь. Она кивнула головой, сосредоточилась и запела. Звонкий чистый голос выводил слова народной песни. Василиса начала подстраиваться под пение. И вот уже песня лилась по всему дому в сопровождении скрипки. А Федоска вдруг поняла, что ей петь стало еще легче, и слова песни звучали совсем по другому.
В это время в дом вошли отец Николай с сыном и оба замерли. Откуда здесь такое замечательное пение, этот чистый голосок. Они вопросительно посмотрели на матушку, которая стояла в полумраке зала и слушала, боясь зайти в комнату и потревожить песню.
- Кто это? - спросил удивленный батюшка.
- Федоска.
Песня зкаончилась. Воцарилась тишина. Невидимые зрители стояли под впечатлением услышанного и молчали. Наконец Серафима открыла дверь и вошла к девушкам. Она увидела как Василиса обнимает певунью. За матушкой вошли мужчины. В маленькой комнате стало совсем тесно.
- Да у тебя талант! - воскликнул отец Николай. - Своим пением всю душу вывернула. Не каждая актриса так сможет, как ты.
Федоска зарделась от такой похвалы. А увидев тайный предмет своей симпатии совсем смутилась и опустила голову.