Как изыскано-точно выразился М.Ю. Герман о халтуре собственной, но я его слова приспособил для огромного числа искусствоведов:
«…анализ и точность суждений подменяются панегириком, возникает вместо портрета — икона, а главное, читатель видит не особливость художника, но с досадой узнает, что и этот — лучше всех» (https://4italka.site/dokumentalnaya_literatura_main/biografii_i_memuaryi/523868/fulltext.htm)
На таком общем фоне меня, ставшего от старости каким-то деревянным, поразило следующее:
«…сказать об алтарной композиции В.М. Васнецова, где над мерой и гармонией преобладает эмоция, которая делает ее дробной.
И цветовое решение, и композиция богородичного образа В.М. Васнецова вписываются своей нервной мистичностью в идеологию символистов. Темно-фиолетовый мафорий Богоматери, сине-голубые крылья херувимов и серафимов, режущие небо, наивно-реалистические облака сиренево-лилового цвета на золотом фоне — явно неудачны. Всклокоченные крылья херувимов как будто цитируют другую картину Васнецова, напоминая крылья птицы «Гамаюн» В.М. Васнецова.
Их резкие очертания, несимметричное, мятущееся расположение вокруг Марии — все это создает тревожное, мрачное настроение. Кажется, налетели какие-то злые демонические духи, и от них Богородица прячет ребенка. Если же внимательней рассмотреть херувимов, можно вспомнить еще и «Сирина и Алконоста», исполненных художником в 1896 г.
Он позволяет себе одинаковый подход в изображении сказочных птиц и сил небесных, невидимых. Так сказка сослужила плохую службу художнику. Через сказочность Васнецов хотел показать неотмирность этих существ. Получилась демоническая потусторонность» (https://teolog.info/nachalo/khudozhniki-ili-bogomazy-russkaya-relig/).
И вот, дождавшись за многие годы обнаружения хулы на известнейшего и любимого многими художника – как анекдот – я теперь вынужден Васнецова оправдывать. Вынужден потому, что многажды привелось доказать, что Васнецов – в подсознательном идеале – ницшеанец. Те же – злейшие враги христианства.
Он только сознательным идеалом имел итогово христианоподобный символизм: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься. Страшненько, конечно, но в итоге, в сверхбудущем, всё хорошо, как и с христианским тем светом. Потому – некое мужество и у Христа, приходящего в Этот страшный мир, и у Гамаюна, а и Алконоста. Но при всём при том сверхбудущее – всё-таки благое для всех.
Поэтому нет у Васнецова никакого противоречия в его высказываниях с осознаваемым (символистским) идеалом:
«…огонь служения добру и красоте…».
«Я всегда был убежден, что в жанровых и исторических картинах, в сказках, песне, былине, драме и проч. сказывается весь цельный облик народа. Внутренний и внешний — с прошлым и настоящим, а может быть, и будущим».
«Даже допустим на момент, что Бог только идея, то идея эта самая драгоценная у человека, до которой он мог возвыситься...».
«Человек должен считаться важнейшим существом на земле и, конечно, нужнейшим, дабы он осуществлял вполне идеалы блага и добра на земле… Высший пункт, определяющий добро и зло человеческого мира и человека, есть его дух…».
Можно толь диву даваться, как не данный сознанию подсознательный идеал «бежит» из Этого страшного мира в принципиально недостижимое метафизическое иномирие, противополюс того света христианства. «Бежит» так неощутимо для сознания.
Очень легко смеяться надо мной в этом пункте. И всё-таки я прав. Хоть «демоническая потусторонность», образно дана материально (мятущимися линиями, мрачными красками), и потому очень трудно оспорима как не сатанизм (радость, что Зло сильнее Добра), как не первая часть (грешность) внутренней эволюции символизма.
Можно, конечно, отбиваться мне, что сама смелость обращения к выражению силы Зла уже наводит на вывод, что смелость эта не зряшная, потому что предполагает неминуемую зрительскую реакцию отторжения ТАКОЙ силы Зла.
Но оборона эта – надо признать – слабая. Таков недостаток образного выражения (ЧЕМ – ЧТО).
Зато есть ещё катарсическое выражение: возвышение чувств от столкновения противочувствий, которые от «текстовых» противоречий.
Одно противоречие – одушевлённое как-то мертво: нет теней на лице, ладонях, ступнях на первой репродукции, а противоположное им как бы живо: нервные линии оперения ангелов, алогично – относительно висящей от безветрия тунике – развевается накидка.
Оживляж (орнаментом) мёртвого (колонн, арок) особенно заметен на более общем виде.
То же на второй и третьей репродукциях. Как бы мертвы (почти без теней) лица Гамаюна и Сирина. И как бы живы, извиваются ветви (точно), перья (кроме Алконоста, у которого перья слиты).
Угадывание иномирия в таком столкновении противочувствий тоже, увы, не очевидно. Но важно, что Васнецов всё-таки прибег к катарсическому выражению ЧЕГО-ТО, что и само сознание его не ведало.
Поразительное само по себе явление названо Выготским катарсисом. Может, сама эта поразительность как-то влияет, что от обнародования сего открытия прошло 59 лет, а период игнорирования учёными и критиками его так всё и не кончается.
Правда, и до акта открытия тысячи лет явление стихийно распоряжалось действиями художников и критиков под названием богодухновенное.
С крахом религии в новое время под натиском науки на других фронтах всё здесь стало мутно. И в силу вошла правомерность-де разнотолков.
В результате…
Подчиняющаяся государству, - в лице влиятельных учёных (Н.В. Покровский – археолог и профессор Санкт-Петербургской духовной академии; А.В. Прахов – историк искусства, археолог и ему было поручено общее руководство внутренней отделкой новосооружённого Владимирского собора в Киеве; Д.К. Тренев – писатель и изучал иконопись), - русская православная церковь вынуждена была западную ориентацию правительства удовлетворить. Т.е. ориентироваться на модные в то время стили модерн и символизм. Имелась в виду следующая концепция.
«Национальную идею хотели привнести и в Церковь. Сделать понятным народу смысл Православия как именно русской, народной веры. Церковь — тело Христово, место соборности народа Божьего, чающего жизни будущего века, мечталось превратить в место, где соберется русский народ во имя славы своей страны. Древность Руси соединить с Церковью и законсервировать как элемент культуры, как произведение искусства, что должно было, как казалось, в свою очередь восстановить единство общества. Так временное затмило вечное. Русское общество [накануне революции] нуждалось в единстве. Церковь же есть «место собирания» во всех смыслах. Однако национальная идея как объединяющий принцип сильно разнится с пониманием христианского соединения. Христиане объединяются на основе любви к Богу, чтобы устоять в любви к ближнему. Ради чего же должно свершиться национальное объединение, было неясно. Уж больно много путей рисовалось в разных умах. При том упускалось из виду, что никакая национальная идея никогда не поднимется над Православием, так как оно выше всякой национальной идеи» (https://teolog.info/nachalo/khudozhniki-ili-bogomazy-russkaya-relig/).
Кто не знает о подковёрной драке относительно того вообще иконы ли (не написанные в порядке православного духовного подвига) выдумки и копии живых людей у Васнецова и других приглашённых (одна из Богородиц была списана с жены Прахова), тот думает, что они писали угодное религии. Доказательством в своём мнении тот считает факт неприглашения к росписи Владимирского собора Николая Ге.
Тот же не только не следовал моде на символизм и модерн, а был просто по сути антирелигиозен, открыв для себя, что мораль имеет собственную ценность, а не зависит и связана с христианством. И открыл, можно сказать, экспрессионизм в русском изводе (ультра – так сказать – реалистическом). Его картины голгофского цикла были силою равны воздействию революционной прокламации. А какая ж это религиозная картина, если она толкает к революции? Естественно, что в СССР это заметили и хвалили у Ге, а не «конечно, загнули» (http://loveread.me/read_book.php?id=100990&p=61).
А вернее, эта историк искусства, всё знает. И просто – в силу своего либерализма, теперь шагу не делающего без обмана российского большинства – она, во избежание сложности, недоступной этому большинству, да и многим либералами тоже, опустила внутрицерковные распри, иконы или картины пишут приглашённые правительственными чиновниками представители стиля модерн и символизма.
Во имя истины я вынужден не поддержать советских учёных, возводивших на первое место якобы религиозную живопись Николая Ге. Не поддержать по той простой причине, что Ге от сознания (конкретно – от чувства) исходил в своём почти-экспрессионизме, - от сознания, а не от подсознательного идеала. В его картинах нет ничего недопонятного, как это бывает у произведений, рождённых подсознательным идеалом.
Соответственно я вынужден на первое место ставить приглашенных расписывать Владимирский собор. Потому что они работали почти сплошь в стиле модерн (ницшеанство которого их сознанию не было дано).
А для меня, эстетического экстремиста, рождённость подсознательным идеалом является главным признаком качества.
17 марта 2024 г.
