Нина Максимовна вышла с работы в половине девятого. Утра. Это было нормально, ибо так сложилось, что уже более двадцати лет она работала на хлебозаводе технологом. В ночные смены в основном, ведь это производство не останавливается на ночь.
Нина Максимовна привыкла, спать почти не хотела. Тем более, ее ждали выходные – как большинство работников своей сферы, она трудилась в режиме «два на два». Сейчас ей предстояло заскочить по дороге домой в магазин за продуктами. Потом она собиралась дома принять душ, немного вздремнуть, а затем перегладить трудолюбиво настиранное машинкой белье и приготовить что-нибудь основательное на ужин супругу Вале, Валентину Петровичу.
В сумке у Нины Максимовны лежали две буханки свежайшего хлеба – выкупила для себя. И это число навело ее на мысль по дороге зайти на квартиру к Мишке – занести хлеба и из продуктов кой-чего по мелочи, а то этот оболтус сам додумывается через раз. Его дома нет, давно на работу учапал, но от собственной-то квартиры у нее ключи имеются!
Нина Максимовна была рослой женщиной пятидесяти лет, из тех, кого называют дородными – не толстая, мягкая и дряблая, а большая, но плотная, тяжелая, сильная. Вкусная продукция родного предприятия успешно прирастала к крепкому костяку и мясу, натренированным на этом же предприятии. Если кто-то думает, что технологу на хлебозаводе никогда не приходится кассеты с булками грузить или у упаковочного автомата полсмены стоять – этот кто-то неправ.
Загрузив в объемистую холщовую сумку для покупок пакет картошки, курицу, кило сахара и пластиковый стакан сметаны для себя, а также лоток яиц, упаковку копченого сала и несколько банок рыбных консервов для Мишки, Нина Максимовна зашагала на квартиру к племяннику. В операции «сытый Мишка» была только одна плановая сложность – проживал оный Мишка на пятом этаже в хрущевском доме без лифта. Ну да дело привычное.
***
Мишка достался ей в одиннадцатилетнем возрасте как единственное наследство скоропостижно покойной младшей сестры Евгении. Мало того, что при жизни Женьки Нина с нею хлебнула, так и после смерти покоя от нее не было.
Справедливости ради – было в кого. Их мать, Фаина, была гулящая. Не говорите, что в СССР таких не было, нечасто, но встречались. И называли их «гулящими», а не «женщинами в поиске».
На заре юности сумела Фаина охомутать честного комсомольца Максима, окольцевать его в ЗАГСе. Его ли была Нина или нет, а привязался Максим к девочке от души. Но вот поверить в то, что и Женька ему родная кровь, не смог. Выждал положенное по закону время и ушел к матери своей, на развод подал.
И Нина шестилетняя с ним ушла. Мать, ее едва замечавшая, отдала дочку без возражений. Вышло, что детей поделили – Нина с папой, Женька с мамой, ее Фаина как-то лучше приняла. Но Максим никогда не забывал дочери напомнить, что у нее сестра имеется, и Нина с Женькой общались иногда. Хотя Фаина без стеснения признавала, что понятия не имеет, от кого у нее младшая дочь.
Ну, далее все шло природным путем. Бабушка вскоре умерла, стали Нина с отцом вдвоем жить. Нина выучилась, Валю встретила, замуж вышла, детей Юрку да Лену родила. Работали оба, у Вальки карьера ладилась, между собой совет да любовь – хорошая жизнь. Максим тоже жил неплохо, хоть и не женился более – работал, потом на заслуженный отдых вышел, внуков развлекал.
Фаина же продолжала «в поиске» находиться, и Женька при ней. Школу кое-как закончила, но дальше учиться не стала, работала то тут, то там. Удивительно, что раньше Мишку не нагуляла, в нормальном возрасте он у нее получился, хоть и не пойми от кого.
Нет, Фаина и Женька не были уж совсем пропащими. Они работали, мало-мальский порядок в квартире поддерживали, пили в рамках приличий и на еду у них деньги тоже были. Проблема была в другом – ну не до Мишки им в их поисках было! Есть давали, но что попало и когда попало. Проспали – в садик не пошел, потом в школу. Слов всяких пацаненок от гостей их понабирался. Конфетку или игрушку копеечную сунуть никогда не забывали, а в остальном хоть трава не расти.
Ну вот однажды и допрыгалась Женька. Умертвил ее очередной друг сердечный – не то приревновал, не то обиделся. Неважно по сути.
Фаина, порыдав безутешно на похоронах младшей дочери, внуком заниматься категорически не пожелала: «Дайте мне хоть немного пожить для себя!». Как будто она хоть когда для кого-то другого жила, ага!
Но Нина и сама не настроена была мамане племянника отдавать. Жалко ей было Мишку. Низкий поклон Вале, да Юрке с Леночкой – поняли, поддержали. Взяла Нина опеку.
Ох, непростое дело было! Много уже интересного заложили мать с бабушкой веселые в Мишкин неокрепший ум! Но все же кое-как удалось его в рамки приличий привести. Да, ленивый, безынициативный. Но автодорожный техникум все же закончил с грехом пополам, в армию не брали из-за проблем с желудком (спасибо маминой диете!), а работу ему Валька нашел у знакомого какого-то в транспортной фирме, да чистую, не гайки крутить.
Фаина к тому времени преставилась – прямо в ресторане во время счастливого единения с очередным кавалером инсульт шестидесятилетнюю сильфиду и настиг. Оказалось, что квартиру она еще раньше этому самому кавалеру завещать успела – Фаина завещания эти по пять раз в год штамповала. Ну да не очень-то и хотелось.
У Нины с Валей была уже хорошая квартира, большая – Валя директором своего медцентра стал, личностью заметной. Дети тоже устроились – Юра работу имел недурную, ипотеку взял, Лена замуж вышла, и у ее Никиты своя жилплощадь имелась. Мишка один с теткой оставался, хоть и дало ему государство комнату, как сироте бесприютному.
А тут умер и папа Максим, оставив свою маленькую квартирку дочери любимой безраздельно. Вот в нее-то и выселен был ныне Мишка – к самостоятельной жизни привыкать. Привыкал он, правда, через пень-колоду – то коммунальные за него приходилось платить, то продукты таскать, ибо в холодильнике мышь повесилась. Ну да не сразу Москва строилась, пусть хоть как-то...
***
Нина Максимовна, отдуваясь, добралась до пятого этажа, ткнула ключ в скважину, повернула, толкнула дверь... Первое, что она увидела – псевдокожаную куртку убойного цвета раствора марганцовки средней концентрации, враскорячку валяющуюся на полу.
Представить себе Мишку в эдакой цветовой гамме – это было сильно. Но Нина Максимовна была женщина бывалая, пронять ее было непросто. Она тихо прикрыла дверь, поставила сумку на обувницу, потянула носом – спиртной дух имел концентрацию не менее десятка микротопоров. Возле обувницы валялся левый бот – судя по форме и степени загрязненности, он принадлежал ударнику свиноводства, а судя по размерам, все же особи слабого пола. Правый бот обнаружился у двери кухни.
Нина Максимовна приоткрыла дверь в комнату, передвинув при этом по полу чьи-то драные грязные джинсы. И перед ней открылась картина Репина: на разложенном диване без постельного, что называется, в костюмах Адама и Евы дрыхли Мишка и некая почти лысая девица, вся разрисованная, как людоед племени мумбо-юмбо.
Нет, Нину Максимовну возмутила вовсе не раскраска девицы – она это не одобряла, но точно знала, что глупые прически и неимоверное количество рисунков на теле говорят о людях далеко не все. Вон Юркина жена Марина тоже так одевается, что аж страшно – а человек хороший. И Мишка достаточно взрослый, чтобы взрослыми делами с девицами заниматься. Дело было в том, что на дворе стоял вторник, часы показывали четверть одиннадцатого, а Мишка почивал на ложе любви в облаке алкогольного духа и на работу вовсе не торопился!
Она набрала в грудь воздуха и голосом, каким легко устанавливала трудовую дисциплину среди узбекских гастарбайтеров (знающих из русского языка исключительно нецензурные выражения) и русских митьков (с тем же примерно словарным запасом) рявкнула:
- Подъем!!
***
Был только понедельник, а настроение у Мишки уже было ниже плинтуса. Он в тысячный раз задумался об увольнении и в тысячный раз передумал, представив себе скандал, который закатит тетушка. Не жизнь, а черт знает что! Денег вечно не хватает, строят, как маленького, везде правила какие-то дурацкие...
– Эй, огоньку нет? – услышал он сзади.
Девчонка не была красивой, но ее вид говорил о наличии всего того, о чем ему, Мишке, только мечталось. Лишь свободный человек, подчиняющийся исключительно собственным желаниям, мог надеть такие джинсы, сделать такую стрижку и набить такое количество тату!
– Что-то у тебя физия кислее лимона, – сказала девица, прикурив от его зажигалки. – Маманя придирками замучила?
– Она мне вообще тетка, – угрюмо бросил Мишка. – Мать у меня славная была, веселая. Но умерла давно. А эта как солдафон: учи, работай, слушайся, претензий не предъявляй…
– Сиротка, значит, – хмыкнула девушка и махнула рукой в сторону разместившегося через два дома бара.
– Пошли, сиротка, угощу тебя. Как более удачливая и свободу себе давно добывшая.
Эх, и классной же девчонкой оказалась эта Алена! От нудных родителей давно ушла, работала мастером тату – бывают же и занимательные профессии! Делала, что хотела, говорила, что думала. Ни на кого не оглядывалась, ни с кем не считалась.
Они побывали в одном баре, потом в другом, потом зашли еще в магазин. Он попросил было пива – Алена решительно заказывала текилу. Он рассказывал ей, как ему осточертела его жизнь, как хочет он свободы, независимости. Жаловался на двоюродного брата, не дававшего ему в детстве жизни, на нудную учебу, на придирчивого шефа на работе. Она его полностью поддерживала и советовала валить от всего этого как можно быстрее.
Потом они завалились к нему в квартиру, потом им было очень хорошо, потом они снова пили, и снова было хорошо... А потом его разбудил громоподобный генеральский ор:
– Подъем!!
***
Чтоб приказ Нины Максимовны, да выданный в такой форме – и до кого-то не дошел? Быть такого не может! Голый взъерошенный Мишка тут же подскочил и тупо уставился на нее, хлопая глазами и прикрываясь ладошкой. А вот реакция его дамы сердца (или какого другого внутреннего органа?) была поинтереснее.
Девица что-то мукнула, приподнялась на локтях, уставила на Нину Максимовну мутный похмельный взор бесцветных глаз и сипло поинтересовалась:
– Чего ты орешь, тетка? Не видишь, люди спят! Вали отсюда живей!
Кто другой, услышав подобное от незнакомой особы в своей собственной квартире, мог бы и нервический припадок получить. Но не Нина Максимовна:
– С тобой, Мишка, особый разговор. А вы, гражданочка, встали, встряхнулись, и двинули отсюда поживей! Одна нога там, другой нет! Чтоб через полминуты и духу вашего не было!
Мишка со страдальческой миной схватился за голову:
– Теть Нина! Перестаньте! Это Алена, моя девушка, знаете, какая она классная!
– Я знаю, что ты уже два часа как должен быть на работе, и весьма скоро у тебя нарисуется прогул! А кто эта особа – меня не колышет. Я ее сюда точно не приглашала. Девушка, вы слышите – на выход резво!
Мишка скроил козью морду, каковую явное похмелье сделало особенно живописной:
– Да сдалась мне эта работа! Я все равно увольняться буду! На свободу хочу!
Почему-то перед глазами Нины Максимовны тут же возник свободолюбивый попугай Кеша из советского мультика. Но додумать аналогию ей не дали. Классная Алена снова вытащила личико помятое из подушки:
– Слышь, это тебя не звали! Пошла прочь, не мешай! – далее следовал речитатив на три минуты, от прослушивания которого любой забулдыга-сантехник почувствовал бы себя новичком в сложном деле сквернословия.
Нина Максимовна уперла руки в бока:
– Ага, вижу, в чем классность барышни состоит! Не знаю уж, красотуля, чего тебе этот рыцарь печального образа наплел, да только в этой квартире он никто, так, милостью существует. Моей. Так что вон отсюда, лахудра, пока я тебя в таком виде не выкинула!
Но Алена оказалась не то слишком похмельной, не то совершенно бесстрашной. Она извернулась на диване, села и (прикиньте!) попыталась Нине Михайловне кулачишком своим ничтожным куда-то заехать! С красочным описанием производимых действий.
Три раза «ха!»! Не успела бедняга ахнуть, как ее грабельки тощие попали в стальной захват, а лягушачьи бедрышки намертво вдавило в диван солидное колено.
– Девяносто кило, деточка! Не та весовая категория! Так что не стоит размахивать корявками, а то я тебя под мышку возьму и как есть с лестницы спущу. Со всех пяти этажей!
Мишка, успевший во время этого краткого боестолкновения натянуть хотя бы труселя, попробовал было защищать даму:
– Теть Нина! Ну в самом деле, это моя девушка! Мне что – девушку пригласить нельзя?
Но Алена оказалась сообразительней. Как только Нина Максимовна ее отпустила, девица немедленно принялась снаряжаться, бормоча под нос: «Да ну вас... думала, реальный чел с квартирой... только время потратила...». Через минуту она ушла, мстительно хлопнув дверью.
***
Нина Максимовна обернулась к Мишке:
– Ну и как это понять? Прогул на работе где помещается в системе твоих ценностей? Или ты полагаешь, что места для таких, как ты, на дороге валяются?
Мишка злобно вскинул голову:
– Да найдутся места небось! Что тут такого, чтобы ор поднимать и девчонку едва не лупить? Мне совсем отдыхать и развлекаться нельзя? Осточертела мне эта жизнь из сплошных «надо»! Людям почему-то можно жить без всех этих правил, один я рыжий!
Нине Максимовне снова вспомнился мультяшный Кеша, и потому высказалась она соответственно:
– Понятно. Свободу попугаям, в общем. Знаешь, я согласна. Мне тоже это все порядком поднадоело. Так что с этого момента ты свободен. Я домой пойду, своими делами займусь, а вечером мы с Валей сюда заедем, замок поменяем. Чтобы к тому времени тебя здесь не было!
Мишка вытаращился на нее такими большими и круглыми глазами, что ей стало смешно. Несмотря на общую мерзость ситуации.
– К-ка-ак чтоб не было? А куда я деваться должен?
– Тебе, сиротинушка ты наша, государство от щедрот своих комнату выделило? Выделило. Прописан ты там? Прописан. Какие проблемы?
Мишкины глаза стали еще больше:
– Ты хочешь сказать, я буду в том бомжатнике жить?
– Я хочу сказать, что ты не будешь жить в моей квартире! А то какая ж это свобода будет? Нет уж, дорогой – не хочешь выполнять мои правила, так не живи в моем доме! Ищи, снимай, покупай – делай все, что захочешь. Но сам и за свои.
Мишка зло перекосился и начал сползать с дивана:
– Понятно, тетенька. Не зря мама с бабушкой всегда говорили, что таким, как ты, веселая, нормальная жизнь всегда поперек горла. Завидуете. Ну, радуйтесь теперь – расквитались. Мало вы мне мозги скипидарили, мало меня Юрка за каждое слово лупил – еще способ нашли отыграться, поздравляю...
Нина Максимовна шарахнула кулаком по подвернувшемуся небольшому столику (ох, нервы, так и сломать хорошую вещь недолго!):
– Ах ты наша бедняжечка! Деточка моя двадцатитрехлетняя, тебе напомнить, что с маманей твоей ее веселая жизнь руками некоего замечательного мужчинки сделала? Напомнить, что бабушка твоя разлюбезная категорически отказалась весельем своим ради тебя поступаться? Напомнить, за какие именно слова и в чей адрес Юрка тебя лупил?
Мишка угрюмо молчал, одеваясь, а она продолжала, ибо таки любому терпению есть предел:
– Знаешь, за что мне совестно? Что я долгие годы собственного мужа да родных детей напрягала и обделяла ради тебя! У тебя ж маманя непутевая, а потом ты и вовсе сиротка – тебя жалко! А своих, обязательных, работящих, самостоятельных – видать, не жалко было! Тебе, бездельнику, репетиторов брали, чтоб они тебя из Маугли в цивилизованного человека превратили – а Ленка без них золотую медаль получила! Тебе квартиру выделили, живи себе – а Юрка ипотеку сам тянет и ни рубля ни разу не попросил!
- Юрке с Ленкой воображения не хватает, чтобы чего-то хотеть, - пробурчал Мишка.
- Не воображения им не хватает, а свинства! Почем ты знаешь, чего они хотят? Они просто помалкивают, ибо знают, как хотелки-то достаются! Это тебе только готовенькое подавали. А ты и расслабился. Смотри-ка, притащил чучундру какую-то немытую, она на меня, видите ли, корешками своими машет, а мне за то, что ее на место заткнула, еще и вычитывают!
Мишка попробовал что-то вякнуть, да не тут-то было:
– Баста, карапузики! Ты давно не малолетка, и опеке более не подлежишь. Раз уж ты не считаешь себя обязанным моей семье, так мы тебе и подавно ничего не должны. А в эту квартиру я лучше Ахмеда да Алишера с работы пущу. Славные ребята, пашут как кони ломовые, и так уже с этими регистрациями намучились! А что платить будут за проживание – Юрке да Ленке раздам или для внуков счет открою. Своих, родных внуков! Все, счастливо. К вечеру чтоб съехал, а Вале я скажу, он позвонит Петровичу и передаст, что ты теперь сам за себя ответчик.
***
Она спокойно прошла в прихожую, подхватила сумку со всем содержимым, вышла на лестничную площадку и аккуратно заперла за собой дверь. Надо было торопиться домой, хотя поспать сегодня днем, похоже, не получится.
Оставшись один, Мишка бессистемно начал вытаскивать из шкафа и снимать с полок вещи. Он попытался прикинуть, сколько денег потратил на гулянку с Аленой. Блин, даже если увольняться и дадут расчет, то когда еще это будет? А жить на что? А в чем и на чем везти барахло в треклятую общагу, где один засоренный туалет на этаж? А в той общаге хоть шкаф и кровать есть?
Мишка снова плюхнулся на диван. Его тетка посмеялась бы, узнай она об этом, но ему в этот момент тоже вспомнился свободолюбивый попугай Кеша – под холодным дождем.
Только попугая потом снова впустили в теплую комнату, и он зажил в свое удовольствие, почти как раньше. А вот у него, Мишки, такое вряд ли выйдет. Он свободен.
---
Автор: Мария Гончарова
