Его зовут Хобо - и он крепкий малый. Любит свободу, футбол и заварушки. По ночам он работает ди-джеем, а днём делает вид, что у него всё нормально. Почти всё нормально. Ещё у него есть брат -продвинутый парень, большой талант. Собственно, с него, с его смерти, и начинается эта безумная, полная насилия, отчаяния и борьбы огненная история…
Я рассказывал о романе Зорана Чирича «Хобо» в одном из своих книжных обзоров. К моему удивлению, читатели и зрители «Балканиста» попросили рассказать об этом произведении чуть подробнее. Возможно, потому что я представил «Хобо» как сербское «Слово пацана», прогремевшее ещё до появления последнего. И, на самом деле, такое сравнение не лишено смысла.
На вестернизированный сюжет, я бы даже так сказал, на американскую схематику текста Чирич натягивает местные - сербские - реалии. Получается как бы и нашим, и вашим. Запад видит своего - продвинуть нужно; Балканы подставляют лицо под ветер перемен. Оттого русское издание «Хобо» (год 2012-й, издательство «Лемакс») украшает множество авторских регалий: вроде «Награда Национальной библиотеки Сербии». Что ж, этот приём нам, читателям и писателям, знаком. Чирича же называют «самым культовым автором Балканского полуострова». Уверен, многие бы с тем поспорили.
Однако Чиричу действительно пропето немало од - его сравнивают и с Марио Пьюзо, и с Чарльзом Буковски. Так и говорят, да - «сербский Буковски». Как видим, все сравнения с западными авторами. Что делать, если Милорада Павича в самой Сербии, в общем-то, не очень привечают. Как мудро заметил Данилевский когда-то, потеря идентичности начинается с культурной оккупации страны. «Хобо» - это и, правда, очень вестернизированная проза.
Ближайший аналог - Ирвин Уэлш, но без столь явного наркотического шлейфа. Однако сама манера поведения героев, то, как прописаны диалоги, сама стилистика произведения - это, конечно же, что-то близкое к Marabou Stork Nightmares, Filth, Glue. Легендарный эпос Trainspotting оставляем за скобками. Это, собственно, не означает, что Зоран Чирич копировал Ирвина Уэлша. Хотя наверняка читал его и, вероятно, даже им вдохновлялся. Антураж соответствующий. Крутые парни, которые, правда, частенько могут жить вместе с родителями («на самом деле, ты у ни х не живёшь, хотя ты у них проживаешь»), встречаются в барах, ведут разговоры о big problems и мучительно решают, как выбраться из всего этого shit. Я намеренно перешёл на англицизмы. Неслучайно, события романа «Хобо» происходят в выдуманном городке Нишвилль.
Сам Чирич родился в сербском городе Ниш. Там выступает местный футбольный клуб «Раднички» (в 1982-м году он даже смог добраться до полуфинала Кубка УЕФА). Герои упоминают его в книге, но чаще вспоминают белградскую «Црвену Звезду» и английский «Манчестер Юнайтед». Да так вспоминают, что страницы лучатся счастьем. Как заметил Морфеус в последней «Матрице»: «Ностальгия - лучшее средство от тоски». Говорю же, всё, как у Ирвина Уэлша. Помните, как герои Trainspotting смаковали блестящую игру Джорджа Беста за манкунианцев? Ещё напарник Хобо по криминалу - мрачный тип по кличке Пеня - боготворит голландца Йохана Круиффа, явившего вместе с остальными «оранжевыми» тотальный футбол в команде Ринуса Михелса.
Когда же герои не говорят о футболе, то они размышляют о том, как прессануть очередного должника или лоха. Ведь Хобо и Пеня работают на Барона. Главный герой оказался у него по довольно любопытной причине (и это, на самом деле, симпатичный авторский ход): считается, что брат Хобо покончил с собой. Его мать убивается, не видит смысла в жизни и хочет удавиться сама. Барон же, по просьбе Хобо, может убедить местную полицию вынести другое заключение о смерти - например, что парня убили. Но за это главному герою, ясное дело, придётся заплатить: «Я не красный крест; я крест», - постановляет Барон.
Хобо, как водится в таких случаях, пытается быть если не порядочным, то адекватным и, что называется, не жестить. Например, он презирает и наказывает педофилов. Получается так себе. И не потому, что герой - воплощённое зло (нет, конечно; иначе какое развитие сюжета?), а потому, что зло, явленное в алчности, жестокости, похоти, зависти - здесь это среда обитания. Такая же, как табачное облако дыма, окутавшее помещение бара, где ведутся бесконечные разговоры, сделанные, как это часто делается в подобных романах, под Тарантино. И рекомендации для начинающих гангстеров в «Хобо», в общем, тоже от старины Квентина: «…щека - самое чувствительное место, здесь, очень больно; запомните это».
Сюда же вписана лёгкая, как худшие альбомы Beach Boys, клиника консьюмеризма в духе Чака Паланика: «Эта комната предназначена не для того, чтобы жить в ней, а для того, чтобы проспать ночь, это было пространство для переодевания и вынужденного спанья». Подружка у главного героя - тоже странноватая девица, что свойственно книгам Чака. Самый расхожий пример - Марла Зингер из «Бойцовского клуба». Правда, в «Хобо» она смертельно больна; то есть всерьёз, в отличие от Марлы - на Балканах вообще всё всерьёз. Приправлено это простенькой философией с туманной многозначительностью: «Это было похоже на поведение человека, который использует своё сердце так, чтобы не позволить сердцу использовать себя».
Вообще Чирич с его «Хобо» вполне мог бы - и должен был - издаваться в небезызвестной серии «Альтернатива», которую выпускали то в одном, то в другом оформлении. Причём это был бы весьма достойный образец жанра. Но всё же кое-что возвышает «Хобо» над остальными собратьями - тут есть то, что не даёт сорваться и герою, и читателю, и, как это ни странно, самому автору. Сорваться куда? В кислотную яму всепроникающей иронии, вяжущего мелкотемья, когда отсутствие героев и смыслов прячут за нарочитым вызовом, провокацией. Чирич же на лучших своих страницах «Хобо» балансирует на краю, чтобы проговорить действительно важное - то, что очищает страданием душу, и несколько туманный, невротический финал только усиливает этот эффект. Ведь катарсис, знаете ли, никто не отменял.
