А потом к ним пришло богатство. Настоящее богатство, которое и дало начало концу их счастливой и спокойной жизни...
Однажды Прокопий Силантьевич наловив рыбы, нес ее по берегу, выискивая не такой крутой подъем наверх. У него был богатый улов, согнувшись он тащил полный мешок, не глядя себе под ноги. Не успел он поставить ногу на камни, как под ней что-то блеснуло. Прокопий Силантьевич заинтересовался, рядом свалил с плеч мешок и поднял блестящий камешек. Он был размером с голубиное яйцо, гладенький, отливающий желтой матовостью...
-- Золото что-ли? -- Не поверил он своим глазам.
-- Золото... -- Прокопий Силантьевич присел, озираясь по сторонам огляделся, никто не видел? Потом стал смотреть кругом, нет ли еще, где желтого камешка. Лазя на четвереньках он нашел еще два самородка, только поменьше размером.
-- Теперь мы богаты, -- шепотом сказал Прокопий. Он вскочил на ноги и побежал на берег, потом опомнился и вернулся за мешком, забыл на радостях.
-- Богаты, богаты, -- твердил он всю дорогу к дому.
Василей немного поутих, как побывал у своей зазнобы. Прасковья знала куда он мотается, но была только благодарна той, которая выполняла супружеский долг вместо нее. Она ненавидела давно своего супруга...
Замуж Прасковья не хотела выходить, ей хорошо было у батьки. Мамку свою она плохо помнила, ее не стало, когда Прасковье было три года. Отец вырастил ее сам, добрый и заботливый человек, он любил свою дочь и как все родители очень хотел ей хорошей жизни. Когда подошло время, а на ту пору Прасковье исполнилось семнадцать лет, к ним посватались Тыркины. Они хотели взять Прасковью за своего сына Василея...
-- Папань, не отдавайте меня замуж, я не хочу. -- просила она отца.
-- А тебе, что жених не по нраву? Али страшный? Допытывался отец.
-- Нет, и жених не страшный, а можно сказать даже симпатичный, только я, батюшка, замуж не хочу выходить, как я вас оставлю? Мне дома хорошо, а замуж выйду, мне в чужой дом надо будет переехать. Не отдавайте батюшка.
-- Ты дочка, не понимаешь жизни. Испокон веку девка рождалась, чтобы продлить свой род, вот и ты родилась для ентова. А то, что дом чужой, так енто дочка попривыкнешь.
-- Так он не люб мне батюшка, -- плакала Прасковья.
-- Так это дочка не беда, стерпится - слюбится. Зато они не бедствуют, и ты не будешь голодной и холодной, -- отвечал батюшка.
Но жизнь в снохах не задалась. Василей не любил Прасковью, голова его была забита Марфой Солдатовой. Веселая, пробивная хохотушка никак не выходила из головы Василея. Марфа тоже питала к Василею нежные чувства и хотела за него замуж.
-- Родители вроде спокойные, не скандальные, ничего, уживемся, -- думала она. Василей пообещал ей, что поговорит с родителями и уговорит заслать к ней сватов. Но вышло все по-другому:
-- Не будет этого что бы ты на голодранке женился, безбожнице, да она кукишем креститься, как еретичка какая, -- шумел на сына Прокопий Силантьевич.
-- Тогда я без вашего согласия на Марфе женюсь, -- орал характерный Василей.
-- А и женись, женись, тогда вот в чем ты есть, в том и женись, ничего ты из этой хаты не получишь. А наживайте сами, тебе ж до нас нет никакого дела, так и нам до тебя! -- Топотел ногами Прокопий Силантьевич.
-- Мать, а ты что молчишь? Пошто не скажешь свому любимцу напутственных слов? Чай не каждый день сын без спросу женится.
-- Ну, а что тут сказать?начала Капитолина:
-- Она конечно не нашей веры, это так, кукишем крестится, но это пол беды, переучится, а то, что она дерзкая, взрослых не уважает, вот это плохо. В рот палец не клади откусит, не успеешь оглянуться, а пол руки уж нет. Вот я и думаю сыночек, женишься на Марфе, так она нас с отцом быстро из дому по белу свету отправит путешествовать. Вот и решай сынок чи в мире и спокойствии будем жить, чи с войной каждый день? -- Спокойно сказала Капитолина Авакумовна. Василей задумался:
-- Матушка в чем-то права, Марфа конечно не котенок пушистый, если что не по ней разнесет в пух и прах, без разницы кто перед ней стоит. Выросшая в бедноте, в голоде и холоде девчонка, привыкла сама выбивать себе кусок хлеба. И к взрослым уважения сроду не имела.
-- Да, Марфа конечно боевая, но она поутихнет, вы главное посватайтесь к ней, с ней хочу всю жизнь прожить.
-- Нет сын, посватаемся к Микешиным, там у них девка дюже ладная, да спокойная, а главное нашей веры, ее и переучивать не надо.
-- Это к Прасковье что-ли? Так она же никакая, как рыба безмолвная, -- вскричал Василей.
-- Вот такая нам и нужна.
-- Это вам она нужна, а мне нет, что-то вы матушку по сердцу выбирали, да она у нас и не безмолвная рыба! -- кричал Василей.
-- Сын, я тебя сейчас прощу за неуважение к матушке, а ты закроешь рот и посидишь, покумекаешь своей бестолковкой, как оно лучше будет..
-- Пошли мать, -- отец вывел её из комнаты сына.
Свадьбу играли в летний мясоед, на подворье жениха. Прокопий Силантьевич не поскупился на свадьбу сыну. Чего только не было на столах. Разговлялись мясом, тут и гуси были напичканные перепелками, свеженина огромными кусками источавшая пряный луково чесночный аромат исходила соком на столе. Всякие колбасы домашние золотились на подносах. Стерлядь, привезенная из Перми, возглавляла стол. Об овощах я и речь вести не буду. Запивали домашним квасом. Жених и невеста сидели за столом поникшие. Не лежало сердце у Василея к Прасковье:
-- Ну, о чем с ней говорить? Немая как та стерлядь на столе. Да еще среди гостей увидел Марфутку, дернулся выскочить, но строгий взгляд отца, осадил его назад.
Прасковья сидела как мертвая.
-- Зачем я здесь, почему я? Не любый он мне, хоть и симпатичный, а не любый. Злится, вон как крылья носа раздуваются, -- думала Прасковья исподтишка разглядывая теперь уже мужа. Перед выходом за стол, молодые девчата расплели ей косу и заплели в две косицы.
-- Теперь ты замужняя жена, и это твоя прическа.
Надели на нее платок, а сверху фату, невеста же все-таки.
Свадьба длилась три дня. И это были муки для Прасковьи. Отец ее пьяный от счастья, со слезами радости смотрел на дочь. Все-таки с богатыми породнился, а это тебе не просто так.
-- Значит хорошую дочь вырастил, раз ее выбрали Тыркины. А те трясли белой простыней с красным пятном посередине - девичья честь на потеху всем гостям. Да только вранье все это было. Василей в брачную ночь и не притронулся к Прасковье, так всю ночь и пролежали спина к спине. Сваха с матерью пришли простынь из-под молодых вытащить, народ уже собрался, ждал, а она чистая. Капитолина Авакумовна ахнула и прикрыла в испуге рот ладошкой.
-- А невеста то порченая, -- прошептала она.
-- Ой, какой позор, -- подхватила сваха. Прасковья сжалась вся в уголке постели, смотрела на них страшными испуганными глазами. Вот тогда Василей пожалел ее и выдавил из себя:
-- Не тронул я ее, нету на ней позора.
-- Да как же сынок? Воскликнула матушка. А сваха ей уже протягивала нож. Взяв его Капитолина Авакумовна резанула по пальцу и кровь обильно хлынула на простынь.
-- Все, неси, показывай, -- сказала она свахе, отрывая от исподней юбки полоску, перевязать палец. На улице уже шумели, свадьба загудела опять.
Тамара Василеевна свою матушку никогда не помнила веселой, она была грустная с плотно зажатыми губами. Молчаливая, переносившая стойко отцовские кулаки, она очень любила девчонок своих. Всяк защищала от бешеного отца. А когда у Фотиньи проснулся дар, вот тогда она поиздевалась над отцом вволю.
Тамара Василеевна вспоминала, как однажды отец сидел за столом, а матушка в стакан наливала ему квасу и вдруг стакан поехал в сторону. Отец выпучил глаза и замер не понимая, что происходит. А стакан двигался в его сторону. Василей ничего не понимая, крестясь подскочил и кинулся от стола.
-- Это что за чертовщина такая? Ты лярва творишь это? Уставился он на бледную Прасковью. Она стояла не менее испуганная чем он. А Фотька держалась за живот в своем закутке и тихо смеялась над страхом душегуба. Сила у нее великая тогда открылась, глазами предметы двигать...
Продолжение следует...