Побежали денечки, один за другой цепляясь. Укатилась за дальние дали суровая зима, весна украсила свет Божий зеленью.
Москва с наступлением зимы преобразилась. Вместе со снегом растаяли страшные следы пожарищ. Природа словно сама стремилась от них избавится, укрывала зеленым покровом травы, будто затягивала раны. Москва восставала из пепла, еще лучше и краше, чем была до того. Новые, белокаменные стены, выглядели надежной защитой от любого ворога. Не страшен им был и огонь!
В эту радостную пору, когда все оживало, возрождалось, Евдокия часто звала к себе сестру и подолгу проводила с ней время. Была она свидетельницей того, как дитя в утробе ее сестры впервые дало о себе знать смутным движением, легким толчком изнутри. Мария, впервые ощутив шевеление дитя, удивленно распахнула глаза.
-Что, Маша, что!? - взволновалась Евдокия, заметив реакцию Марии.
-Толкнулся! - прошептала Мария, приложив руки к животу. Он еще не был заметен. Только порозовевшие и пополневшие щеки выдавали положение Марии.
Евдокия вскинула руки, приложила к запылавшим щекам.
-Ой, каково оно, Машенька?!
-Странно... - ответила Мария растерянно.
Беременность изменила не только ее тело. С каждым днем, менялась и душа Марии. Внезапно она разглядела в муже то, чего не замечала ранее. Был он с ней нежен, учтив. В доме мужа любое ее желание исполнялась стоило только Марии обмолвится мимолетным словом. Замечала Мария в супруге и грусть скоротечную, непонятную. Порой смотрит на нее, а словно и не видит, глядит сквозь. Но о том предпочитала она не раздумывать. Оценила Мария и заботу свекрови, старалась теперь отвечать ей на добро, той же монетой. Свидания с сестрой перестали приносить душевные муки, тем более, что князя Дмитрия она почти и не видела. Тот все время проводил в бесконечных делах, разъездах, так что Евдокия его седьмицами не видала, проводила время за рукоделием, да занималась богоугодными делами. Всяк, просящий у княгини Евдокии помощи, получал ее. По ее примеру и боярские, да купеческие жены, стали жертвовать на храмы и странноприимные дома. А нуждающихся было много! Народ бежал от ордынцев, все теснее прижимавших границы земель русских, теснивших с них ее жителей. Целыми деревнями шли люди, неся на себе уцелевший скарб, искали приюта. Многие обрели его тут, у новых Московских белокаменных стен, получив от княгини Евдокии помощь. Любители легкой наживы, быстро поняли, что эта совсем юная девушка, наделена даром видеть в человеке не только светлые, но и темные его стороны. Каждому новому поселенцу, помимо крова и небольшой помощи на первое время, она велела давать и работу, чтобы мог кормиться дальше сам, а не по милости. Недовольные таким раскладом, нередко пытались чесать свои грязные языки среди москвичей. "Говорили, что щедра княгиня, да добра, а она жадна оказалась! Пожалела для путника грошика!" - слышали москвичи порой от некоторых пришлых, рассчитывавших урвать в расцветающем городе свою долю счастья, да покатиться дальше. Но москвичи к таким речам относились сурово, с обидою, и незадачливый гость, увидев в ответ на свои изречения мрачные лица, поспешал убраться подальше.
Во всем была Евдокия счастлива, кроме одного - не давал ей Господь ребеночка!
Пролетело скоротечное лето, и аккурат в Рождество пресвятой Богородицы, Мария разрешилась от бремени, дав жизнь крепкой, крикливой девчушке. Едва почувствовав приближение родов, как и было уговорено, отправили человека за Евдокией. Княгиня сидела подле сестры, вместе с нею переживая родовые муки. Ей первой положили на руки новорожденную.
-Машенька! Чудо, а не девочка! - воскликнула Евдокия, умиляясь тому, как малышка смешно морщила носик и сучила крохотными кулачками.
-Окажи честь, княгиня, выбери девочке имя! - сказала Мария Михайловна и не подумав спросить мнения молодой матери. Мария, однако, не рассердилась. Ей после родовых мук, было не до обид.
Евдокия повернулась к сестре.
-Давай назовем ее в честь матушки нашей! - предложила она и тихо заплакала, вспомнив ту, что так рано оставила дочерей без своей заботы на этом свете. Мария согласно кивнула. - К тому же имя это и в роду Вельяминовых почетно!
Мария Михайловна прослезилась.
-Василиса Микуловна Вельяминова! - торжественно произнесла Евдокия, осеняя девочку крестом.
Князь Дмитрий, в очередной раз, собирался в путь. На этот раз решил он проведать отшельника Сергия, о котором по Москве ходили дивные разговоры. Разговоры сии шли из недавно возведенного Богоявленского монастыря, в который стекались со всех сторон благочестивые и достойные мужи, дабы провести жизнь в молитвах, под защитой белокаменных московских стен. Прибыл сюда и странник Стефан, с твердым намерением принять постриг. От Стефана и пошли разговоры по Москве, мол брат его, Варфоломей, в монашестве Сергий, обладает особым даром исцеления, будущее предвидит, славится и другими чудесами. Дошли те толки и до митрополита Алексия, не склонного верить одной только молве и боявшегося проникновения лукавого в его вотчину. Он сам говорил со Стефаном, увидел в его речах истинное убеждение, но определить, что есть в его словах правда, а что заблуждение так и не смог. Меж тем слава о Сергие все распространялась и Алексий, принял решение самолично повидаться со старцем, тем более, что и проезжающие через Москву путники частично подтверждали слова Стефана.
Дмитрий решил сопровождать Алексия. Он имел свой интерес в том деле. Отшельник-монах, именовавшийся Сергием, строил в дне пути от Москвы монастырь. Строил не спросясь хозяина тех земель - князя Московского. Явление это в те времена было редким. Монастыри старались основывать близ городских стен, а то и внутри них. Так было надежнее в случае возникновения опасности, при нападении врага или голода. А Дмитрий интересовался всем новым, оно манило молодого князя, да и обычное любопытство было в нем сильно.
Тысяцкий Василий Вельяминов, узнав о намерении князя, бросился собирать для него свиту. Возглавлять сие почетное посольство поставил своего сына, Микулу, рассудив, что пора тому к делу приучаться, идти по стопам отца и быть при князе правою рукою. Оба они, князь и Микула, совсем еще молоды, столько дел у них впереди! А ему, тысяцкому Василию, уже и на покой пора!
Микула противиться воле отца не стал. Накануне отъезда, провел вечер с женою и дочерью. Появление на свет этой новой жизни, которую он дал, приводило его в восторг, наполняло радостью, но одновременно и вселяло грусть. Каждый раз, беря на руки дочь, он вспоминал Аннушку. Все попытки разыскать ее ни к чему не привели. Анна пропала, сгинула, не оставив ни одного следа. "Видно ее на свете уже нет!" - с горечью думал Микула. А ведь могла бы и Анна родить ему ребенка, если бы не его медлительность и трусость! Свою вину перед Анной он стремился загладить добротой к жене и дочери. На них-то вины нет!
Рано утром отправились в дорогу. Митрополит Алексий в возке, князь Дмитрий и остальные верхами. До места добрались засветло, благо дни стояли длинные. Взору прибывших открылась широкая, вырубленная просека, на которой стояли несколько небольших, но добротных сруба, а посреди них возвышалась небольшая церковь. Деревянные маковки были выструганы искусно и с любовью. Рядом с церквушкой толпились мужики. Завидев гостей сняли шапки, поклонились. Вперед, на встречу спешившемуся князю, вышел один из мужиков. Внутренним чутьем Дмитрий понял, что это и есть Сергий. Светло-голубые глаза его искрились такой добротой, что Дмитрию захотелось припасть к нему, как к чистому источнику, способному утолить долгую жажду. Сзади подошел митрополит. Сергий, видимо по одежде признавший в нем служителя Бога, поклонился смиренно.
-Добро пожаловать в наш скромный удел! - сказал он тихо.
Алексий прошествовал к церкви, потянув за собой остальных. Быстро загорались свечи, давая тусклый свет в сумерках. Митрополит сам начал вечернюю службу, Сергий скромно стоял поодаль, молился тихо, смиренно.
Микула оглядывался вокруг. Ни одного существа женского пола не узрел он тут. Это была мужская обитель для отдавших себя служению. В дверь вошел молоденький послушник, неся на руках дитя. Сергий, увидев его, улыбнулся, протянул к младенцу руки. Приняв ребенка, начал подносить его к иконам.
"Откуда тут взялся ребятенок раз баб нету?" - удивился Микула. Меж тем, Сергий, обойдя с ребенком на руках церковь, вернул его послушнику и тот ушел, так же тихо, как вошел.
Микула проводил странных пришельце взглядом, а когда за ними закрылась дверь, наткнулся на внимательный взгляд Сергия. Ему стало не по себе. Глаза отшельника-монаха, казалось проникали в самую душу, читали в ней, словно в раскрытой книге. Захотелось, чтобы он отвел глаза, отвернулся. И Сергий сделал то, чего желал в ту минуту Микула, словно и правда угадал его мысли.
После церкви, митрополит Алексий, князь Дмитрий и отшельник Сергий, отправились в одну из изб. Микула остался на улице. Он бродил между срубов, с любопытством оглядывался. У одной избы, на длинной скамье, сидели отшельники. Микула осторожно приблизился к ним.
-Не дозволите ли присесть в вами? - спросил он.
-Садись! - ответил за всех один, немолодой уже монах.
Микула пристроился на краешке, стараясь казаться незаметным. Ему хотелось услышать о чем ведут промеж собой речи эти странные люди, оставившие вдалеке все мирское, суетное, но они молчали. То ли по привычке, то ли остерегались его. Наконец он сам не выдержал.
-А откуда младенец тут взялся? - спросил Микула.
Несколько пар глаз уставились на него. Немолодой ответил вновь за всех.
-Господь послал! - и замолчал, словно дал исчерпывающий ответ.
Микула понял, что большего не добьется. К нему подбежал один из дружинников.
-Микула Васильевич, тебя князь кличет!
Микула бросился на зов. Князь Дмитрий уже вышел наружу.
-Вели шатры поодаль на ночлег поставить! - распорядился он.
Пока Микула выбирал место, раздавал команды, Алексий и Сергий, тоже вышли из избы. И снова глаза Сергия впились в Микулу, так, что тому стало не по себе.
-Владыка в сей келье заночует! - объявил Сергий подоспевшим к нему отшельникам, - А ты, мил человек, проводи-ка меня до моих хором! - объявил он Микуле.
Все посмотрели на Сергия удивленно, а уж у Микулы и вовсе голова пошла кругом. Он, молодой и сильный муж, боялся этого с виду безобидного, монаха.
Не обращая больше ни на кого внимания, Сергий пошел прочь. Вслед за ним, бросив вопрошающий взгляд на князя и получив от него одобрительный кивок, поплелся Микула...