Из памятных записей Александра Алексеевича Васильчикова
Бабушка моя (здесь Екатерина Александровна Архарова, рожд. Римская-Корсакова, супруга генерал-аншефа Ивана Петровича Архарова) родилась в 1755 году и была уже взрослой девицей во время страшной московской чумы. Вот что она рассказывала моей матери (здесь Александра Ивановна Архарова, супруга действительного тайного советника Алексея Васильевича Васильчикова).
Я воспитана была у бабки своей, княгини Софьи Семёновны Волконской, рожденной княжны Мещерской, супруги генерал-аншефа и кавалера ордена Св. Александра Невского, князя Семена Фёдоровича Волконского, скончавшегося 4 мая 1768 года. Дом его, срытый после 1812 года, находился почти на том самом месте, где ныне высится храм Спасителя, возле перенесенного в Сокольники Алексеевского монастыря, отчего и улица до сих пор сохранила название Волхонки.
Бабушка неутешно оплакивала своего мужа, жила в большом уединении, почти непрестанно молилась в своей приходской церкви или же в молельне, где стоял для неё готовый гроб и все необходимое к погребению. Настала чума. Бабушка не хотела выезжать из Москвы. Она не боялась болезни; с мыслью о смерти она до того свыклась, что чума не могла представлять ей ничего ужасного.
Она, не колеблясь духом, приказывала принимать все предосторожности, предписанные правительством, но о выезде из столицы и не думала. На дворе у нее всегда дымилась смола, ею обкуривали весь дом, ворота были на запоре, на двор никого не впускали, письма и посылки обкуривали и принимали с большой осторожностью. Всепрестанные толки об усилении язвы и смертности страшно нас всех тревожили.
Мать моя (мать Екатерины Александровны Архаровой, Марья Семеновна Римская-Корсакова, рожденная княжна Волконская, супруга генерала-майора Александра Васильевича Римского-Корсакова) неоднократно уговаривала бабушку спасти себя и всех нас от беды поспешным выездом из Москвы. Всё было тщетно.
15-го сентября 1771 года подъезжает к воротам нашего дома карета преосвященного Амвросия, архиепископа Московского. Он был другом моей бабушки, которая питала к нему величайшее почтение и смиренно выслушивала все его советы. "Я приехал к вам, - сказал он, входя к бабушке, - для того, чтобы убедительно просить вас немедля выезжать из столицы. Вы обязаны исполнить долг, возложенный на вас Господом Богом; вы не исполните этот долг, если не сбережете детей своих".
Тяжело было бабушке решиться ехать в подмосковную, село Александровское. Село это тем более внушало отвращение княгине Волконской, что в нем погибли дочь ее княжна Волконская и внучка Софья Александровна Корсакова, старшая дочь моей бабушки; их на прогулке понесли лошади, княжна умерла на месте, а отец Корсаков, вследствие ушиба, три месяца спустя. Там она не была с кончины своего мужа. Долго она колебалась.
Архиепископ с пастырской любовью уговаривал её принести эту жертву для пользы семейства и "наконец торжественно объявил, что он приказывает ей властью данной ему свыше немедля оставить Москву и что он не выедет из её дома, не получив от неё обещания немедленно отправиться в деревню". Трогательно было её прощание с архиепископом. Более не суждено было им видеться.
Твердость духа и христианские чувства никогда не покидали бабушку. Собравшись к отъезду, она захотела выполнить обряд поклонения мощам, обряд ею всегда выполняемый перед отъездом в деревню. Бабушка не обращала внимания ни на какие опасности, которые были неразрывны в то время с исполнением этого обряда; она взяла нас всех с собою, и мы поехали по всем соборам Кремлевским. Карету нашу зацепила фура ехавшая навстречу, и что почувствовали мы, когда увидали чем она была наполнена!
Трупы, положенные один на другой, нагие с разбросанными членами, со свесившимися обезображенными головами. Вид этой фуры вверг нас в ужас невыразимый; но нам сделалось еще страшнее, когда мы встретили другую фуру наполненную умирающими. После поклонения иконам и мощам бабушка сама раздавала милостыню нищим, которых большая часть была уже, быть может, заражена страшным недугом.
16 сентября 1771 года мы выезжали за Калужскую заставу, во время вечерень. Поравнявшись с Донским монастырем, мы услышали звон колокола, и все перекрестились, думая, что звон этот сзывает православных к вечерним молитвам. Кто из нас мог тогда подумать, что этот звон был набат, возвещавший волнение народа и мученическую кончину архиепископа Московского?
Мы несколько дней спустя узнали подробности о кончине Амвросия от сына нашего прикащика, приехавшего из Москвы в село Александровское, вскоре после нашего проезда. Он стоял в гостиной неподалеку от нас во всё время своего рассказа. На другой день он умер от чумы. Двое умерли еще, им зараженные: один, севший на его дрожки, а другой, державший в руках платок его. Вы можете себе вообразить, всю грусть нашу, когда слушали мы рассказ о смерти архиерея.
В детстве моем (здесь от лица А. И. Васильчиковой) я замечала слезы отца (Иван Петрович Архаров) и дяди (Николай Петрович Архаров) при воспоминании о какой-то песне, которую они тихо запевали в старости своей. Когда мы спрашивали их, отчего они плачут, они рассказывали нам следующее.
Отец их, Петр Иванович Архаров, бригадир тогдашней службы, вышел в отставку и жил в деревне со своим семейством. Он имел нрав строптивый, жил в несогласии с соседом (кажется г-м Веселовским (ошибка А. М. Еропкин)) и так ожесточился на него, что решился причинять ему всякое зло. Враги дошли до того, что выслали друг против друга людей своих, которые отчаянно дрались за господ своих, и много было пролито крови.
Правительство вмешалось в это дело. Несчастные люди, жертвы злобы господ, схвачены и приведены на очную ставку с помещиками своими. Пытка и казнь ожидали их. Признание в том, что они действительно не по своей воле, а по научению господ, могло только спасти их. Крестьяне, обращаясь к Архарову, говорят ему: "пойдем на пытку и на казнь, но не выдадим тебя и, выходя из родного своего селения, затянули ту песню, которой с тех пор ни отец, ни дядя не могли без слез вспомнить (*см. ниже)".
Дедушка Иван Петрович не любил рассказывать про свою родню. "Э, мила, - говорил он матушке моей, расспрашивавшей его, - что рассказывать, мы ведь parvenus; ты вот у маменьки порасспроси: она тебе расскажет про Волконских".
*(здесь из бумаг князя М. М. Щербатова "о смертной казни")
"Справедливо, что в царствование императрицы Екатерины Алексеевны уменьшились разбои, которые прежде великую опасность всем жителям деревенским несли; но, конечно, не от того, что смертная казнь преступникам отрешена стала, ибо странно такое предположение учинить, чтобы уменьшение страху наказания за преступление более страху приключило оные свершать. Но мирное её царствование, легкость отставки дворяне(а)м и пребывание войск внутри государства было причиною уменьшения разбоев.
Но не видно, чтобы частные преступления уменьшились. Драки за землю и великие убийства многажды бывали, как в бывшей драке между крестьян Алексея Михайловича Еропкина и крестьян Архарова, где последний и сам помещик соучастником был, и около двадцати человек тут убито было; драка между крестьян дворян Львовых и Сафоновых, где также не меньше погибло; Жуков с женою своею умертвил мать и сестру свою, и множество других частных смертоубийств было, как свидетельствуют находящиеся в приказах дела.
А посему и ясно есть, что не отрешение смертной казни преступления уменьшило, но обстоятельства, - где могли, а где не могли, то они там же продолжались.
Смертной казни прямо так названной у нас нет, кроме открытого бунта. Прочие же убийцы у нас осуждаются "быть биты кнутом по разным местам града", иногда без счету, даже до смерти, а иногда со счетом ударов от трехсот и более, но все такое число, чтобы несчастный почти естественным образом снести без смерти сего наказания не мог.
Таковых осужденных, однако, не считают, чтобы они были насмерть осуждены. Возят виновных с некими обрядами по разным частям города и повсюду им cіе мучительное наказание возобновляют; некоторые из сих в жесточайшем страдании, нежели усечение головы или виселица, или и самое пятеренье, умирают; другие же, перенесши всю жестокость сію, бесчувственные отвозятся в тюрьму и там умирают; а наконец есть и такие, которые столь крепкого сложения, что не умирают и выздоравливают".