На другой день после праздника, в село приехал благочинный со своей свитой и отец Серафим из Галицкого. Дьякон суетился перед высоким гостем, услужливо показывал все, что уже сделано. Первым делом он повел протоиерея Илию в храм. Тот ходил, рассматривал строение, потом подозвал тщедушного мужичонка, приехавшего вместе с ним, велел достать бумагу и писать акт осмотра. Писать было велено все, вплоть до мелочей, которые будут обнаружены.
Сперва описали наружность храма, стены, крыши, двери, установленные золоченные кресты на главах, деревянную башню для колокольни и сами колокола. Далее благочинный велел написать, что другая, западная половина храма, притвор и колокольня а также паперть строиться даже не начаты. А виною тому отсутствие строительного материала, прежде всего кирпича.
Внутри храма описание было начато с алтаря. Ничто не забыли, не пропустили. Тщательно был описан престол и жертвенник из дубовых досок, тумба на горнем месте с Крестом Христовым.
Писарчук переписал все иконы в убранстве храма, хоругви и шесть аналоев, даже столец для благословения хлебов не пропустил. Потом долго и тщательно переписывал всю церковную утварь и одежды.
Закончив описание в церкви, в этот же акт записали сторожку, построенную для сторожа и два дома для притча.
На этом составления акта было закончено и дьякон вздохнул с облегчением. Он все время боялся чего-нибудь пропустить, не сказать. Хотя и не понимал, для чего все это пишется.
Благочинный ходил и все время хмыкал, было непонятно, то ли он удовлетворен сделанным, то ли нет.
- Хоть бы что-нибудь сказал, одобрил. Столько сил люди здесь положили, -
подумал про себя дьякон. Так хотелось хоть малейшего одобрения услышать от начальства. Все время, что оставалось после работы в школе, он проводил здесь. Домой только спать уходил, а с самого рассвета бежал встречать строителей, показывал, что надо делать дальше.
Потом благочинный изъявил желание осмотреть школу. Он прошел по всем классным комнатам, зашел в, с любовью обставленную, молельню. После того, когда все вышли из здания школы на улицу, он еще раз осмотрелся кругом. Они стояли посреди молодой березовой рощи, среди берез скрывались два дома для духовенства, тут же рядышком стояла школа. Все было усыпано желтыми листьями берез и выглядело так празднично и мило.
Через дорогу стояла церковь. Пусть еще недостроенная. Но пять крестов ее величаво блестели в лучах осеннего солнышка и колокола на звоннице ждали, когда наконец им позволят зазвучать во всей красе. С лица благочинного вдруг спало мрачное выражение, он неожиданно улыбнулся.
- Хорошо поработали, постарались. Жалко, конечно, что сам храм еще не достроен, но службы то уж можно в нем вести. Все для этого есть. Посему считаю, что надо освятить его, а уж потом достраивать.
Он подозвал еще одного мужика, приехавшего с ним. Оказалось это был звонарь из Городища.
- Ну ка, Игнат, попробуй, как новые колокола звучать будут.
Все остались стоять около школы, а Игнат заспешил к башне. На какое то время его не стало видно, а потом он появился вверху на площадке для звонаря, привычно отвязал привязанные языки и поплыл над деревней сперва благовест большого колокола, потом его подхватили остальные колокола и от этого перезвона у всех на душе стало хорошо и празднично.
У дьякона все плохие мысли куда то делись. Все не так уж плохо, как он думал. Вон, благочинный то даже улыбнулся, да и храм сказал, что освятят. Звонарь закончил свою работу трезвоном и над деревней снова установилась тишина, что в ушах от нее звенело.
После этого высокие гости пошли к своим застоявшимся коням, сообщив что в следующее воскресенье будут освящать храм. Пусть все прихожане приходят на службу. Отец Алексей хотел спросить, а приедет ли священник, да и про учителей вопрос его очень волновал, но гости уже расселись и повозки их только и видели.
А люди, услышав звон колоколов, да такой искусный, побросав все свои дела, бросились к церкви узнать, что там такое делается. К большому их огорчению, возле церкви стоял только дьякон да Федор Ипатов. Они молча смотрели вслед уехавшим.
Но зря огорчились люди. Хоть и не было возле церкви больше никого, но дьякон объявил им радостную весть, что в это воскресенье приедут освящать церковь и будет настоящая служба. Что сам благочинныйц приглашает всех прихожан на эту службу.
Дьякон увидел в толпе собравшихся Дарью и подошел к ней.
- Ну чё, как у тибя парнишко то. Вот ведь, не видел я чудо то, люди уж потом рассказали. Седни хотел начальству рассказать про это, да испугался. Ведь со своевольничал я. Храм от не освящен.
- Да чё сказать то, отец Алексей. Ведь сколь не говорил то. Конешно сразу то не заговорит. Мы его больно не неволим. Которые слова сам скажет, а которые за Романком повторяет. Буквы то ведь он все за Романком то повторял.
- Ну да. Бог даст и образуется все. Научится говорить то. Я вот еще про старшего то хочу поговорить. Толковый парнишко у вас. А уж тяга к знаниям у него великая. Сколь огорчился, что учиться нынче не будет. Все меня выспрашивал. А я и сам не знаю. Мне ведь не говорят ничё. Вот я и думаю, учиться бы его дальше послать надо в город.
- Ты чё, отец Алексей, баешь. Мал ведь он ищо. Куда его одново то.
- Да не сичас. Один то год еще здесь поучится. Может и нонче учителя пришлют. А то так на другой год. Это ведь государство заставляет. Так что не отступятся типерь.
Домой Дарья шла гордая за сына. Было приятно ей, что учитель похвалил его. Только вот смущали ее слова, что в город надо отправлять учиться дальше. Она даже не представляла, как оторвет от себя и пошлет в неизвестность такого маленького. Странно, сейчас она уже не думала о том, что ни к чему вся эта учеба. Она воспринимала ее уже как должное. Только вот не могла представить разлуку с сыном.
Ивана дома не было. Прошка возился с зайцем около печки. За это время зайчик заметно вырос, стал уже зайчищем. К ребятишкам привязался и играл с ними, как кошка. Дарья сколько раз уж говорила, что надо на волю его выпустить, но Иван не соглашался.
- Он ведь не привык на воле то жить. Сибя прокормить не сумеет. А скоро холод да дожди пойдут. Сгинет зайчишка. Пусть уж живет тут. Чай не объест..
Парасковья зашла, увидела, как заяц скачет по избе. Удивилась.
- Ребятишки то ладно, им все баловство. А Иван от чё. Люди петли на них в лесу ставят. А у вас мясо в избе скачет и хоть бы што.
Тут уж и Дарья руками замахала. Да как это на мясо. Он же совсем как дите малое. Нет, не могла она такое допустить. Зиму то пусть живет, а там видно будет. Отпустят на волю.
Со двора пришел Иван с хапкой дров на завтра. Положил их около печки.
- Ну чё ты к церкве то бегала. Чё там звонили.
- Из городу начальство приезжало. Проверяли как колокола звенят. В воскресенье храм освящать будут.
Но не это ей хотелось рассказать. Но впопыхах такое говорить не стала. Вот сядут за стол, тогда и расскажет она все по порядку. Иван то тоже, чай, обрадуется, что Романка так похвалили.
Так и сделала Дарья. После того, как все уже поели, завела она разговор про Романа. Про то, как учитель его хвалил и про то, что учиться бы ему дальше надо. Но тут же сама себя пресекла. Маленький он, куда его в город то одного.
- Чё ты как курица закудахтала. Чай, не завтра посылать то ево. Вырастет когда. Там и видно будет.
Иван и сам замечал тягу к учебе у Романка. А после того, что Дарья рассказала, подумал, а может и правда его дальше учить надо. Ведь бывало, что и из простых крестьян люди учеными становились. Может когда Романко родился, боженька его в лоб поцеловал.
Когда уж смеркаться начало, в избу пришла Федоска.
- Чё ето колокола то звенели? - спросила она прямо с порога. Они с отцом ходили на поденщину, У Федоски аж пятки чесались, так хотелось ей сбегать к церкви, как услышала она этот звон, да куда убежишь, работать надо. Дома мать на печи лежала, она и не шевельнулась даже, чтобы узнать. Только отмахнулась от Федоски, чтобы та не приставала к ней с расспросами. Не знает она ничего. Вот и пришла девка к Дарье. Она то уж точно знает.
Услышав, что будет освящение в воскресенье, обрадовалась. Потом разговор про церковный хор завела.
- Тетка Марфа, ты как думаешь, возьмут миня в хор.
- Не знаю, Федоска. Там ведь хором регент заправляет. А здеся кто будет не знай. Может батюшку пришлют с матушкой, так она. Тибе чё, в хоре петь охота?
- Охота. Я ведь много молитв знаю. И песни петь умею. С девками на вечерках пели, так я все время выводила песню.
- Ну ко спой чё-нибудь, - попросил Иван.
Федоска немного задумалась, что бы ей такое спеть, потом сосредоточилась и поплыли по избе слова “Во поле березонька стояла, во поле кудрявая стояла…” Чистый звонкий голос выводил песню о несчастной девушке, которую насильно выдавали замуж, а она шла к березоньке, чтобы заломать ее и сделать балалайку.
Все притихли и заслушались. Неужели это Федоска так поет. Так бы и слушал и слушал. Даже Прошка с Нюрашкой оставили в покое зайца и слушали открыв рты.
Песня закончилась. Какое то время в избе было тихо. Все осмысливали то, что сейчас произошло.
- Федоска, как баско то спела, - первой заговорила Марфа. - Да как тибя в хор не взять. Конешно возьмут..
- Баско, - повторил вслед за бабушкой Прошенька.
Федоска присела на пол к мальчику.
- Тибе поглянулось, Прошка? - спросила она.
Прошка утвердительно качнул головой. Федоска обняла его и засмеялась.
- А давай мы вместе с тобой петь будем. Будешь со мной петь?
И опять утверждающий кивок детской головки.
- Ну вот. Научится Прошка говорить, и будем мы с ним вместе молитвы в хоре петь, и песни разные.
У Дарьи глаза заблестели от набежавших слез. А что, может и вправду желание петь в церковном хоре заставит Прошеньку говорить.
А Федоска поднялась с пола, подошла к иконам и вдруг раздались слова “Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою…” Молитва, которую знали все с самого детства, звучала сейчас совершенно по другому. Она словно проникала во внутрь, в самую душу, заставляла чувствовать ее слова каждой клеточкой.
И опять удивлению не было предела.
- Федоска, да как тибя не возьмут. Ты чё переживаешь то. Ты ведь нам тут всем сичас душу перевернула. У тибя голос то, как колокольчик звенит.
Даже Иван пробормотал, что удивила девка его.
Домой Федоска шла счастливая от услышанных похвал. И обидно ей было только то, что чужие люди ее поддерживают, а родной матери нет до нее никакого дела. Лишь бы она ее не трогала.