Продолжение. Начало здесь: Эмтегей 85’ Колыма реальная и мистическая
Вторая бессонная ночь подряд показалась мне мультиком. Горел костёр, вокруг ходили люди, что-то делали, наливали в кружки кофе, говорили что-то, пели песни… Всё это слилось в один сплошной, словно нарисованный гуашью, кинорассказ о том, чего я осмыслить не в силах. Врезались в память строчки из дурацкой песни, которую пел Лёня, обняв за плечи одного из авиаторов из Сусумана:
Пихнуться бы азотом
И дрыхнуться хандрой.
И чудное мгновенье стало бы перед тобой,
О Боже ж мой.
О, Боже ж мой.
О, Боже ж мо-о-о-ой!!!
Говорят, песню эту придумал Серёга Хрулин, который прославился в посёлке своей страстью к химии. Да, вот так. Кто-то болеет футболом, кто-то рыбалкой, а Сергея хлебом не корми — дай только почитать свежие статьи из журнала «Химия и жизнь». А свою квартиру он превратил в настоящую лабораторию, которой мог бы позавидовать любой институт.
А! Нет! Вспомнил ещё одну глупую песню, которую слышал в первый и единственный раз в своей жизни в ту кошмарную ночь:
На перроне стоит фраер,
И вся рожа в муке.
В очень длинном балахоне,
С папироской во рте.
А мы к фраеру подходим,
Говорим: «Как вас звать?»
В общежитию приводим,
Чтоб Маруське показать.
Как увидел он Марусю,
Сразу весь задрожал.
У порога сделал лужу
И такую речь сказал:
Ах, Маруся, Вы, Маруся!
Станьте вы мА-ей же-ной.
Положу свою я душу
У твоих грязных ног.
А Маруся отвечала:
Не могу стать твАеё же-ной.
Миня любит рыжий Федя,
Да и Вася Косой.
Небо обрушилось мне на темя, земля ударила по спине, ночь вонзила тампоны из чёрной ткани в мои глаза. Чего только не произошло в эту ночь! Время перестало существовать. События слились воедино. То, что произошло тысячу лет назад, совместилось с тем, что было пять лет назад, и с тем, что произойдёт сразу после того, как я выйду на пенсию. Я вижу всё одновременно. Прошлое, настоящее и будущее. Я слышу голоса людей, которых рядом нет и быть не может. Я не знаю этих людей, не видел ни разу в жизни, но я точно знаю, кто они. Я знаю о них всё. Самые интимные подробности. Я их слух, зрение и нервы. Я знаю их лучше, чем они знают сами себя, и они даже не подозревают, что я часть их естества и их разума, их мыслей и чувств. Я атом в каждой клетке этих людей. А каждый из них — Вселенная. Бесконечная, необъятная, но при этом в ней нет ни единой песчинки, которой бы я не знал. Той, с которой я бы не разговаривал лично.
Не сомневаюсь, что сознание не оставляло меня ни на секунду. Просто оно перешло в иное агрегатное состояние. Не в газ, не в пар, не в лёд, не в жидкость, а во что-то такое, чему нет определения на этом свете.
Я вижу орла, парящего над заснеженными сопками, я слышу, как сухая былинка бьётся ветром о камень, рядом с которым она погибла, когда выпал первый снег. Как плачет евражка, потерявшая всех своих деток, унесённых соколом в небеса. Как журчит кристальный ручей, закованный сверху прозрачной бронёй первого льда. Как растут почки сон-травы, разрывая термоядерной энергией роста вечную мерзлоту. Как растут рога старого лося…
Никто ведь не знает, какое беспокойство испытывает лось, который слышит, как растут его рога. Иногда ему кажется, что так звучат старость и смерть. Ведь для лосей это синонимы: старость и смерть. Для медведей тоже. Каждый медведь знает, что чем он старше, тем ближе конец. Только вот понятия о времени у медведя тоже не существует. Он просто живёт в этом мире. Он ни рад, ни огорчён. Он ЖИВЁТ.
Живём ли мы? Мы — живём? Блин-малина, кто я есть такой? Что я тут делаю вообще? Я тут не собирался гостить. Я НЕ ЗЕМЛЯНИН. Не знаю, кто я, но точно не землянин. Я тут проездом. От поезда отстал… О! Вижу! Вижу акулу. Ну надо же… Она на самом деле плывёт по дну Аян-Юряха… Чё?
