Начало - здесь.
Вволю наплакавшись и утерев с лица слёзы, Валентина устало поднялась со скамейки. Задрав голову, окинула растерянным взглядом окна квартиры, где жила Вика, затем вяло ухватила свою увесистую сумку с гостинцами за ручку, и, пошатываясь, побрела в сторону остановки. Сейчас у неё не было никаких сил на беседу с дочерью и на то, чтобы услышать от неё ответ, который она и так уже узнала.
- Но ведь всё может быть не так плохо, - утешала сама себя Валентина, - Вика, возможно, вовсе не причастна к см.е.рти Лиды, даже не так – она абсолютно не причём, конечно же! Лида умерла из-за тяжёлой бо.лез.ни. Здесь нет ничьей вины. А то, что Вика сошлась с её женихом, так что же… Как ни горько мне потерять сестру, но жизнь продолжается, а они молодые. Да и такое нередко бывает, когда один человек помогает другому пережить го.ре, а потом они понимают, что полюбили друг друга за то время, что находились рядом. Видимо, и у Вики с Юрой такое произошло. Но теперь мне ясно, отчего она не захотела, чтобы я увидела её парня. Конечно, она знала, что для меня это будет уд.а.ром, и я могу в корне неверно истолковать эту связь.
Погружённая в такие думы, Валентина и не заметила, как доехала до родного города. Успела-таки на последний рейс, отходящий с вокзала. Дома женщина приняла ванну, достала с полки привычную коробочку, проглотила цветную пи.лю.лю, и, не разбирая сумки, рухнула в постель. Слишком тяжёлым выдался этот день, а послезавтра уже и на работу. Отпуск подошёл к концу. Сон пришёл мгновенно, кошмары не снились, то ли организм и без того находился на грани ср.ы.ва и хуже было просто некуда, то ли Лидушке там всё-таки полегчало после па.ни.хи.ды, и она успокоилась. Но кошмаров в эту ночь не было.
Проснулась Валентина относительно бодрой и решила в последний день отпуска съездить ещё разок к отцу Феофану, поделиться с ним своим открытием. Священник был на требах и ей пришлось подождать немного. Наконец она заприметила знакомую сутулую фигуру в воротах храма и поспешила навстречу. Благословив женщину, отец Феофан пригласил её на ту же лавку, где они сидели в прошлый раз, и велел рассказывать, что стряслось. Валентина всё выложила, как на духу. Батюшка качал головой, слушая её , крестился время от времени, шептал слова молитвы.
- Отец Феофан, так что же, это значит моя дочка что-то сотворила, чтобы тётку родную со свету сжить? – со слезами спросила Валентина.
- Я тебе говорил в прошлый раз и снова повторю, милая, нельзя обвинять человека, не знаючи. И даже, ежели и знать будем наверняка о его проступке – не нам судить его, иначе мы впадём в ещё больший грех, чем он сам. Грех осуждения. Наше дело – помочь ближнему исправить содеянное. Вывести его к свету. А для этого поговорить тебе надобно с дочерью по-человечески, напрямки. Пусть она сама расскажет, что произошло.
- Значит, не стоило мне уезжать. Неправильно я поступила.
- Ну, что сделано, то сделано. Назад не воротишь. Да и, я думаю, всё к лучшему. Иначе на эмоциях наговорили бы друг дружке такого, что рассорка бы вышла промеж вами.
- У меня теперь и возможности поехать к ней нет, - вздохнула Валентина, - Завтра на работу.
- А телефон на что же? – улыбнулся мягко батюшка, - Или считаешь, что это бесовское изобретение, как и паспорт, и полис?
Валентина рассмеялась шутке:
- Да ну что Вы, отец Феофан! Скажете тоже.
- А я уж было решил, что ты в са.мо.дур.с.тво впала, которое иные за веру выдают.
- Я вас поняла, батюшка, спасибо вам. Сегодня же позвоню Вике.
- Вот и славно. А уж потом и видно будет, что дальше делать. Помолюсь за тебя. Ступай с Богом.
Он перекрестил женщину и она, слегка преклонив голову, попрощалась с ним и направилась домой.
На душе стало полегче. Появилась надежда. И чего она так раскисла? Ну полюбили Вика с Юрой друг друга, что теперь? Хо.ро.нить себя вместе с по.кой.ницей что ли? Они молодые, им жить надо.
- Заеду-ка ещё разок к Лидушке, там Бог весть, когда смогу побывать у неё, - подумала Валентина и, перейдя дорогу на противоположную сторону, села в автобус, идущий до кл.ад.би.ща.
Подходя к мо.ги.ле, Валентина чувствовала, как ноги становятся ватными, накатывал страх, что на этот раз приготовит ей эта встреча? Но, как ни странно, мо.ги.ла оказалась чистой, ничего не лежало на земле, кроме уже успевших обветриться и выгореть под солнцем венков.
- Убрать их надо будет перед зимою, - едва успела подумать Валентина, поднимая взгляд выше, и столбенея от ужаса.
Деревянный крест был опалён сверху донизу и по светлому древу вились вверх чёрные струи копоти, затухая у перекладины. Фотография Лиды покорёжилась, скукожилась и оттого, лицо её, покрывшееся тёмными, словно тр.уп.ными, пятнами, исказилось, скорчившись в злобную, оскаленную гримасу, и казалось, что вот-вот она раскроет рот и бросится на свою сестру, чтобы растерзать её. Над головой закружилась, невесть откуда налетевшая, стая ворон, оглушительно каркая хриплыми голосами, словно насмехаясь над женщиной.
- Кра-кра, ха-ха, - так и слышалось в их криках.
Валентина тихо заскулила и попятилась. Она ещё не успела войти в ог.ра.ду и поэтому за спиной её находилась тропка, ведущая к центральной дороге. Так она и пятилась, покуда не споткнулась о выступающий пучок травы, росший кочкой, словно на болоте, и не повалилась навзничь, взмахнув руками и охнув. Сумка отлетела в сторону. Валентина, встав на карачки, подползла к ней, прижала к себе, затем еле-еле поднялась, так как ноги всё больше отказывались слушаться и попыталась шагнуть, но тут же в глазах потемнело и всё кругом стихло.
Очнулась Валентина в светлой палате, ничего не понимая и не помня. Рядом сидела Вика, плакала. Увидев, что мать очнулась, она вскрикнула и схватила её за руку.
- Мама! Как ты меня напугала!
- Вика? А где это я? Что стряслось? Я у Лиды была, а после… не помню ничего.
- Мне позвонил мужчина, представился сторожем кл.ад.бища, сказал, что нашёл тебя, лежащей без соз.на.ния, вызвал ско.рую, и вот, нашёл в сумке телефон и позвонил абоненту «Дочь». Хорошо хоть, что я у тебя именно так записана, а не по имени! Я сразу сорвалась к тебе. Но меня сразу не пустили. Сказали, что с тобой всё хорошо, тебе сн.от.во.рное поставили, чтобы не.р.в.ная система отдохнула. Мол, вышло какое-то сильное потрясение, и твой мозг так защитился от перенапряжения.
- Потрясение, - эхом повторила Валентина.
- Ну вот, а утром меня пустили к тебе. И я сидела, ждала, когда ты проснёшься.
Валентина приподняла голову, осмотрелась, па.ла.та на троих, но соседние койки пустые.
- Ты тут одна, мама. Летом, пошутили м.е.д.сёстры, никто не болеет. Вот осенью бабушки с дач вернутся, тогда и начнётся, - Вика слабо улыбнулась, пытаясь подбодрить мать, - Мам, ты из-за Лиды всё уб.и.ва.ешься? Может хватит уже, а? Ты ведь так себя в мо.ги.л.у загонишь вслед за нею. Её не вернуть, а нам надо жить.
- Поэтому ты и встречаешься с её женихом? – в лоб спросила Валентина, - Ей-то он уже ни к чему, правда?
Вика резко побледнела, а затем вспыхнула. Губы её задрожали.
- Мама, - прошептала она, отпустив её пальцы из своей ладони, - Что ты такое гово…
- Прекрати. Ни к чему этот цирк, - оборвала её Валентина, она вбивала каждое слово в макушку дочери, как гвоздь, не зная, кому сейчас больнее от этих ж.е.с.то.к.их слов - ей самой или Виктории, - Я видела вас вместе. И давно вы встречаетесь? Уж не при жизни ли Лиды ещё начали?
- Мама, - крупные слёзы обиды закапали из глаз Виктории, - Как ты можешь так про меня думать?
- А что я должна думать? Я видела, как вы целовались. А на мо.ги.ле Лиды творится чёрт-те что. Это ты устраиваешь?
Вика молчала, опустив лицо в ладони. Так прошло несколько минут. Когда Вика подняла на мать глаза, они были полны решимости и чего-то такого, чего Валентина никогда ранее не видела во взгляде дочери. Это был огонь праведного гне.ва, пылающий в её зрачках столь я.р.о.с.тно, что Валентина замерла от растерянности и потрясения.
- Я бы хотела, чтобы ты никогда не узнала того, что я тебе сейчас расскажу, мама, - чеканя слог, чётко и холодно проговорила Вика, - Видит Бог, я готова была молчать вечно, видя, как ты и без того у.б.и.в.аешься по своей сестре, но, знать, не суждено тому быть. Вон оно как всё складывается. А раз так, то молчать я не стану. Свою честь и доброе имя я не позволю попирать. Даже тебе. Только смотри же, обратной дороги не будет. Хочешь узнать правду о своих самых родных людях? Я открою её тебе.
(окончание следует)
Художник Аарон Вайзенфельд.