Мальчик мой 2
– Эммм… вы о чём, Мария Николаевна? Ведь обман потом раскроется? – сказал доктор на предложение роженицы одного из двоих рожденных детей отдать сестре.
– А давайте сделаем так, чтобы не было никакого обмана? – и Маша поведала потрясённому врачу свой план. Доктор ушёл, потирая виски от внезапно обрушившихся на него проблем, а Маша села, закусив губу, чтобы продумать всё до мельчайших деталей. Насколько это было вообще возможно. Хотя что в задуманном невозможного? Горе ей и изображать не нужно будет – она уже и так рассиропилась после получения известия о мёртвом ребёнке Киры. И лишь усилием воли, зная, что слёзы вредны и для неё, и для детей, прекратила горькие сожаления.
Самое тяжёлое будет не это. Придётся и мужа ввести в заблуждение, потому что вряд ли поймёт и простит, он ведь так хотел сыновей. Но выжил только один. Второго потеряли.
Маша решила, что ради святого дела (помочь Кире) можно и ожесточиться. Закаменеть немного сердцем. Оно ведь, сердце, сделалось за все годы болезней сестрёнки, излишне мягким и сострадательным. А добавь в него чуточку железобетона, легче потом будет всем.
А второй сыночек… Так ведь они с семьёй Киры, практически, соседи. Кто может помешать родной тёте нежно и трепетно любить своего племянника?
Маша лежала и уговаривала себя, выстраивая план жизни надолго вперёд.
Кира очнулась рано утром, когда в окнах палаты едва брезжил серый рассвет середины ноября. Одновременно с ней очнулась и дежурная медсестра. Быстро встала, подошла, проверила систему капельницы.
– Лежи, лежи. Сейчас малыша принесут, покормишь, - и как то странно (испуганно, что ли?) посмотрела.
В груди Риты ворохнулось какое-то неприятное воспоминание, что-то ей сказали после родов. Или не ей, а кому-то из акушерок? Что-то вроде «Мальчик. Не дышит»
– У меня… сын? Как он?
– Всё хорошо, - заторопилась медсестра.- Подождите, - она посмотрел на сигналы монитора, потом ловко выдернула из вены иголку капельницы, согнула руку Киры в локте, и повторила – Да, всё нормально. Я сейчас, – и выплыла из реанимационной.
Кира подняла свободную руку, ощупала грудь. Около сосков всё было мокрое. Ну слава Богу, хоть молоко есть. В этот момент дверь распахнулась, медсестра внесла продолговатый свёрток, на который Кира уставилась во все глаза. Божечки, это её сынуля.
Она чуть приподнялась на локте, неловко повернулась на бок, и ребёнок, приоткрыв треугольный беззубый ротик, стал жадно искать сосок. Нашёл. И удовлетворённо зачмокал, присосавшись. А её разом отпустило напряжение, как только ласковый язычок стал массировать ореол груди снизу.
Сын. Родной. Живой. Как же её Женька будет, наконец, счастлив! И Кира мысленно показала язык всем тем, кто сомневался, что она сможет. А она смогла. Хоть и заморыш.
А наутро Киру как громом поразило известие, что один из сыночков у Маши умер.
5 лет спустя
Маша совсем перестала узнавать свою Киру. Своего заморыша. Да и несправедливо стало так называть эту стройную, грациозную молодую женщину с пепельными волосами – настоящую эльфийскую царевну. Прав был Женьке тогда, давным-давно, когда рассмотрел в гадком болезненном утёнке прекрасного лебедя.
Кира царила. Кира порхала. Она поступила, наконец, в университет, на филфак, о котором давно мечтала, а теперь, на третьем курсе, выбрала ещё одну свою мечту – занялась германским и скандинавским эпосом.
Евгений только руками разводил от проснувшихся амбиций жены. Не совсем понимая, откуда этот всплеск жизненных сил. Тогда как пятилетний источник этих сил каждый день крутился под ногами, дёргая папу за штанину, маму за подол, а дымчато-голубого кота Базилио – за хвост.
А ещё он любил тётку Машу. Она была точь-в-точь, как мама. Только немного больше мамы. Но пахла так же вкусно, и на руках у неё всегда хотелось замереть и сидеть тихо-тихо. А маму он иногда кусал. Совсем не больно, как их пушистый кот Базя.
– Кирилл, но ведь Базя ещё и царапается. Ты тоже будешь царапать маму? – строго вопрошала в таких случаях тётя Маша, и Кир затихал, смотрел на неё серьёзными серыми глазами и уверял, что нет, царапать маму Киру он не будет.
А ещё можно было прийти к тёте Маше и остаться у неё хоть на весь день, хоть на два дня, и всё это время играть и дурачиться с сыном тёти Маши Артёмкой. С ним Киру никогда не хотелось ни драться, ни ссориться. Не то, что с другими мальчишками во дворе или в детском саду. И вообще они были похожи. Даже звук «Рррр» выговаривали одинаково – будто катая по рту леденец. И к смешному дядьке по имени «Логопед», который пытался отучить их так выговаривать этот звук, тоже ходили вместе.