- А как вас зовут, дедушка? – вдруг спросила Вика. – Мы будем жить вместе? Ну, когда мама меня заберет совсем?
Елена смущенно одернула девочку:
- Георгий Яковлевич не дедушка, он...
Она смутилась, не зная, что говорить дальше. Если сказать, что он ее отец, то как она отреагирует, когда они разведутся? А если она станет называть его дедушкой, то могут возникнуть вопросы у комиссии. Выручил ее Георгий Яковлевич:
- Леночка, ничего страшного, я действительно по возрасту являюсь дедушкой для нее, но нужно научить ее называть меня по имени-отчеству. Пока девочка привыкнет ко мне, пусть называет по имени-отчеству.
Елена согласилась, тем более что Вику могут спрашивать, когда она вернется в детдом, где она была, с кем общалась.
В тот день Елена не смогла привести ее к себе, где ждала их Олимпиада Андреевна. Просто не осталось времени – она должна была вернуть девочку до двадцати одного часа.
После разговора с заведующей у Елены не проходила тревога по поводу того, что девочку все-таки могут отдать другим. Ей вспомнились слова: «Знаете, сколько они готовы платить за каждого ребенка? Причем в долларах?» Своими тревогами она поделилась с коллегой, Ольгой. Услышав такие слова, та сразу сделала вывод:
- А ты не поняла, что ли, что она намекает?
- На что?
- Ну, ты даешь! Заплатить ты ей должна, понимаешь? А она потом посодействует тебе в комиссии.
- Ты думаешь?
Елена была ошеломлена. Нет, не потому, что не знала о таких отношениях – сама пользовалась ими не раз – а потому, что не догадалась! Слишком была занята мыслями об удочерении, почему-то решила, что у нее все пройдет без сучка, без задоринки. А что могло помешать этому? Вика тянется к ней, называет мамой, радуется ее приходу – чего еще нужно? А оказывается, что нужно, да еще сколько!
- А сколько нужно, ты не слышала? – упавшим голосом спросила она Ольгу.
- Да откуда же я знаю? – с удивлением ответила Ольга. – Я думала, что ты уже все узнала.
- А где же я возьму деньги?
Расстроенная Елена совсем поникла. Теперь ей стало многое понятно в поведении заведующей, стали понятны ее намеки. Она понимала, что денег у нее нет, есть ли они у Лобова, она не знала, да и спрашивать у Георгия Яковлевича ей было неловко. Неожиданно она вспомнила Сурена – вот у кого есть деньги, есть все, что захотят! Огромная злость, даже ненависть к нему и ко всем, кто его окружает, вдруг возникла в ней. Но не идти же к нему за деньгами!
- А может, все обойдется? Я же предоставила все документы, скоро придут на квартиру, акт писать о жилищных условиях...
Расстройству Елены не было предела. Как она могла не думать об этом, когда сейчас шагу не ступишь без того, чтобы не «подмазать». Она вспомнила, как прописывалась в квартире у Олимпиады Андреевны. Женщина, занимавшаяся этим, почти откровенно сказала, что «не подмажешь – не поедешь». Но там обошлось относительно недорого: двадцатка в паспорте, шоколадка и бутылка шампанского. А здесь? Ведь не штамп в паспорте, а судьба людей!
Она пришла домой в таком настроении, и Олимпиада Андреевна сразу заметила это.
- Леночка, что произошло, на тебе лица нет?
Елена рассказала ей о своих страхах и опасениях, и старушка тоже погрустнела: сбережений, которые могли бы помочь Елене, у нее тоже не было. Конечно, к нее было кое-что, оставшееся от прошлой жизни, но теперь как знать, что с ним делать. У нее была брошь, которую ей подарил муж ко дню ее рождения. Ему предложил эту брошку старый еврей, который узнал, что Юра ищет подарок своей жене. Но когда Юра услышал, сколько стоит украшение, то понял, что его зарплаты не хватит. Однако брошь настолько ему понравилась, что он уговорил ее хозяина выплатить за нее не сразу. Тот улыбнулся, покачал головой и согласился. Сколько месяцев выплачивал молодой муж этот подарок, Липочка об этом, конечно, не знала, а брошке обрадовалась. О ее ценности она узнала уже в блокаду: когда стало совсем голодно, она хотела обменять ее на хлеб, но, к ее счастью, человек, который согласился на обмен, увидев вещицу, отказался, сказав, что не может за буханку хлеба брать произведение искусства, и посоветовал спрятать ее до лучших времен, когда за нее смогут дать настоящую цену. А потом она стала памятью о Юре... И вот теперь, может быть, она поможет людям обрести счастье? И Юра одобрил бы, конечно...
- Леночка, если нужны будут деньги, - проговорила она, - мне кажется, я смогу тебе помочь.
Елена вопросительно смотрела на старушку. Что у нее может быть? Пенсия, которой едва хватает, чтобы свести концы с концами, или мебель, которую, впрочем, уже можно считать антиквариатом?
- Да, Леночка, у меня есть вещь, - почти торжественно говорила Олимпиада Андреевна, - которая может помочь. Я сейчас.
Она вышла в другую комнату и через несколько минут вошла, неся перед собой темную коробочку. Осторожно открыв ее, она достала оттуда брошь в форме цветка, лепестки которого были усыпаны сверкающими камешками, словно капельками росы. Несколько мгновений она смотрела на нее, потом протянула Елене:
- Вот, Леночка, возьми! Я хранила ее всю жизнь, и теперь, видимо, настало ее время. Может быть, она принесет счастье тебе и несчастной девочке.
Елена не могла прикоснуться к брошке. Ей почему-то стало нестерпимо стыдно за свои мысли, в которых, к слову, не было места этой старой женщине. Да, Елена была благодарна ей за жилье, за прописку, за отношение к ней, но подумать о том, чем она живет, будет ли ей удобно, когда она приведет сюда девочку... И вообще – она никогда ни о ком не думала! Она матери пишет один раз в полгода, а ведь та ждет ее писем, зовет ее, скучает...
Слезы выступили на глазах Елены. Это не были слезы раскаяния, нет, скорее слезы злости на себя, что она может в глазах других выглядеть бесчувственной, эгоистичной.
Олимпиада Андреевна приняла их как растроганность, слезы благодарности и умиления – все мы меряем людей чаще всего по себе!
- Бери, Леночка! Два века не проживешь, а я свой прожила, я помнила Юру – это он подарил мне брошь, когда мы были молодыми и счастливыми. Может быть, то счастье, которым овеяна эта вещь, станет твоим, вашим!
Она дрожащей рукой протянула брошь Елене.
Елена взяла ее в руки, почувствовав ее тяжесть, увидев, как вздрогнули огоньки на ее лепестках.
- Боже мой! Какая она красивая! Она ведь очень дорогая, Олимпиада Андреевна!- воскликнула она.
- Она была дорога мне не как золото и бриллианты, а как память о моем любимом человеке, о моей молодости. Теперь мне осталось немного, пусть она принесет счастье тебе.
Она положила коробочку на стол и ушла в свою комнату.
Елена держала в руке ценную вещь, и в душе ее разгоралось негодование: почему обязательно нужно платить тем, кто по своей работе должен выполнять все, что надо?
Нет, конечно, Елена знала, что за услуги нужно платить, сама пользовалась и услугами продавцов, из-под полы за некоторую сумму продающих дефицитные товары, и даже на прием к врачам не приходила без шоколадки в кармане.
Но ведь заведующая имеет дело не с товарами, а с детьми, она не продает их - во всяком случае, не должна этого делать, – а помогает определить их в семьи. Правда, от этих мыслей легче не становилось.