Так уж получилось, что из села Благодатки первым на войну ушел Михайло Михеич Усатов. Призвали его в армию, а скоро и война началась. Воевал, за чужими спинами не прятался, а когда война закончилась на западе, направили его на восток. Почти семь лет маршировал он по глобусу в обнимку с автоматом, а в плену не был и ран не получил — словно заговоренный, выходил сухим из воды.
Наконец вернулся Михайло домой. Родни много, а из близких только одна сестра Фёкла. «Хватит, навоевался, — думал он. — пора и о себе подумать: буду строить дом, чтобы всё в нем было новое, добротное и крепкое — для себя строю. Наполнится дом смехом и детским шумом». Решил — и сделал. Два года ухлопал он на строительство и ни минуты не пожалел об этом.
А дом и впрямь получился красивый, соседям на зависть. Это сколько же надо иметь свободного времени, чтобы тратить его на вырезание витиеватых узоров наличников и особенно карнизов? В такой дом Михайло и хозяйку себе привел соответствующую. Ему, высокому, поджарому, кряжистому, под стать была Матрюшка Кошелева, тоже высокая и красивая.
Думали, нарожают они детей и будут жить-поживать, да добра наживать. Сыновья будут отцу помогать, а дочери — матери. Вот только одного желания бывает мало. Не давал им Бог детей, и жили они без радости сплошными буднями. Он был не стар, можно еще было надеяться, что судьба переменится к нему. Ему приходилось жить и без надежды на лучшее. Сызмальства он рос сиротой и почти не помнил своего отца, а что помнил, вспоминать боялся. Плохо кончил его отец: тут, у родного дома, его убили на глазах маленького Мишутки. Чего только не приходило ему на ум: может, за грехи родителя Бог лишает его детей? Или, может, его сглазили лихие люди, уж слишком все у него получалось напоказ?
А тут еще приехал в село молодой агроном, не местный и с норовом. Попросил председателя подобрать ему хороший дом, вот и привел его председатель к Михейчеву дому, авось столкуются.
— Дом у вас большой, возьмите на постой агронома нашего, — сказал председатель Матрюшке. — Он холостой, без претензий; чего мужу будешь готовить, то и ему сгодится, а колхоз еще будет вам за это приплачивать. Так что соглашайся, Матрена.
— Я-то не против, Иван Иваныч, а вот что Михайло мой скажет на все это? — смущаясь, отвечала хозяйка.
На том и порешили, что спросят хозяина. Но агроному так захотелось поселиться у Матрюшки, что он про ее мужа как-то и думать забыл, посчитал это делом решеным. Попросил конюха отвести два его чемодана в дом к Михеичу. Скоро и сам пришел, справился про мужа и стал на молодую засматриваться, не думая, что, может, ей неприятно, чтобы на нее так пялились.
«Хоть бы уж поскорее Михайло приехал» — терзалась молодая жена. Михайло приехал чернее тучи и сразу направился в дом. Агроном сначала хотел задать форса, но вовремя понял, что сейчас не до шуток. Он протянул руку, но Михайло, заметив чемоданы, сразу направился к ним, не обращая на него внимания. Взяв их, он ногой открыл дверь и понес их к болоту. Агроном побагровел, как раки в кипятке, его всего затрясло от унижения. Хозяин вернулся, схватил агронома за грудки, отрывая от табуретки, и припер локтем к стене, спрашивая:
— Не хочешь выйти? Может, по морде дать мне захочешь? Я не против, пойдем!
— Я не сам сюда пришел, меня председатель направил, спроси вот у жены, — начал быстро оправдываться агроном.
— Не вздумай еще хотя бы раз явиться в мой дом, — отпуская агронома, сказал хозяин дома.
— И что же мне будет? — попытался огрызаться агроном.
— Убью.
После этого агроном, притираясь спиной к стенке, выскользнул на улицу. Схватив свои чемоданы, он быстрым шагом направился на конюшню. Так осторожный с виду Михайло Михеич вдруг нажил себе врага.
В отличие от своего обидчика, молодой агроном Степан Васильевич Нагорнов умел дружить. Он был коммунист и решил просить совета у своего парторга, как у старшего товарища, хотя и были они почти ровесники. Это теперь он парторг, а раньше больше всех агитировал за комсомол. Бил себя в грудь на каждом собрании, кричал, что он «комса», не желая произносить вторую часть этого слова «молец». Так и остался он Комсой, хотя давно уже был на партийной работе.
Михеича до войны не взяли в колхоз, оставив в единоличниках. Когда он вернулся с фронта, его звали, но он не пошел. В качестве исключения, как орденоносцу, ему разрешили купить корову и лошадь. Денежки у него всегда водились, потому что он был человек непьющий и трудолюбивый. Злые языки поговаривали, что ему досталось много монет царской чеканки из отцовских воровских кладов — трать хоть две жизни, не убавится. Но спросить его об этом, конечно, не решались. Не в его характере было перед кем-то оправдываться.
Теперь в колхозе решили забрать у Михайла лошадь за недоимки прошлых лет. Боясь сопротивления с его стороны, парторг с агрономом привели к его дому толпу, но Михайло не сопротивлялся, а сам вывел лошадь и передал конюху.
С тех пор стал он запрягать в телегу корову. Сбруя от коня как раз пригодилась. Этим он и запомнился односельчанам: редко его можно было увидеть теперь без коровы. Сено возил, огород пахал и даже машины из своего болота вытаскивал на своей корове, а про лошадь как бы и забыл совсем. Трудно было плести против него козни: врагов, как и друзей, среди односельчан у него не было. На чужое, в отличие от своего отца, он не покушался. Зависть и даже корысть в нем напрочь отсутствовали.
Этим еще больше раздражал Михеич парторга и агронома, и они ждали удобного случая. Как-то в сильном подпитии эта парочка решила ускорить события. Через своего дружка вечером они выманили Михайла из дома и в темноте напали на него с кольями. Судьба была в этот раз не на их стороне, но что у нее будет на уме завтра? Если драться они не умели, то в клевете им не было равных. Они стали всем рассказывать, что ночью на них напал Михайло Михеич, чтобы поквитаться за лошадь. В этом они были правы, когда он их узнал, то сразу им все припомнил.
Медицинских заключений следствию не требовалось. Достаточно было отеков и синяков под глазами пострадавших коммунистов. Михайло без раскаяния признал, что это дело его рук. Вот и всё, что требовалось доказать. Суд влепил ему двенадцать лет, и Михайло поехал смотреть изучать мир теперь на севере России.
Тот факт, что один из пострадавших, а именно, агроном, переехал на постой в дом с резными карнизами, никого не смутил. На селе трудно кого-то провести за нос: сам не догадаешься, другие подскажут. Главное — не изменять моральному облику советского руководителя. Скоро Матрена Кошелева развелась со своим прежним мужем ввиду его отсутствия и вышла теперь уже за Степана Васильевича Нагорнова.
Всю свою оставшуюся жизнь агроном прожил с Михейчевой женой в его же доме с резными карнизами. Детей у них тоже не было. Но если Михеич во всем винил себя, то агроном винил Матрюшку. Впрочем, дети ему и не нужны были. Одного он не смог себе позволить: забыть угрозу этого Михеича. Чем старше он становился, тем навязчивее было это воспоминание. Когда он осознал, что прошло уже больше двенадцати лет, ему стало грезиться, что Михеич стучится в его дверь или окно.
У Комсы нервы были покрепче. Он был на пенсии и не при делах, поэтому вел правильный образ жизни деревенского человека. Любил шляться под дождем с голым торсом или, наоборот, жариться на солнце. Не хотел он походить на мужиков с копченными рожами на белых туловищах. Он загорал, а не вялился на солнцепеке. Любил он и выпить, конечно, но, как заправский начальник, компенсировал это сном. Однажды он хорошо выпил, уснул и больше не проснулся. Сильнее всех эта утрата поразила агронома. Он уверенно заявил жене, что это Михеичев след. Он даже не поехал хоронить своего товарища, опасаясь попасть тому в руки.
Благодатка за свою историю сильно горела трижды, и всегда горели концы. Сначала сгорела вся левая сторона улицы от поворота на кладбище и до конца в сторону церкви. Через несколько лет загорелся лесной конец. В третий раз снова горел лесной конец, но это было уже в самом конце существования этого села. В первом пожаре сгорел красивый Михеичев дом с резными карнизами. У агронома от этого открылась «медвежья болезнь», его отвезли в городскую больницу, где он и умер от инфаркта.
Года через два после этих двух смертей вернулся в село Михайло и поселился у сестры Фёклы. Купил ей телушку и уток. Сестра рассказала ему обо всех событиях, думала, пусть порадуется смерти своих врагов: «Все говорят, Миша, это Бог покарал их, супостатов, за тебя». Михайло ничего не ответил. Ночью кто-то постучал в окошко, Михайло вышел и больше не вернулся — так рассказывала после Фёкла.
