Начало - здесь.
Вернувшись домой от дочери, Валентина воспрянула духом. По совету Вики она посетила салон красоты, сделала маникюр, какие-то процедуры по оздоровлению волос, названия которых она не то что запомнить, но и выговорить-то не могла, побывала у косметолога, массажиста, и… не узнала своё отражение в зеркале магазина, куда пришла за новым платьем. На неё смотрела стройная, красивая, элегантная и необычайно нежная, хрупкая женщина.
- А ведь права Вика, что-то я совсем раскисла. Да, го.ре неизмеримо, но надо жить дальше. Нельзя унывать. Лидушка бы этого мне не простила.
В тот день Валентина, купив новое платье, долго гуляла в одиночестве по городу, наслаждаясь тихим летним вечером, запахами цветов, кофе из уличных кафешек, любовалась влюблёнными парочками, целующимися на скамейках, и тихо улыбалась, сама не зная чему.
А ночью ей снова приснился сон. Вновь она была в гостях у Лиды, в том самом уютном деревянном доме. Только теперь в нём стало будто бы темнее, чем прежде, и Лидушка была такая грустная-грустная.
- Сестрёнка, ты чего? – Валентина подошла к младшей, та сидела на стуле, спиной к ней, опустив руки и свесив голову на гр.удь. Белый прежде сарафанчик её теперь был испачкан грязными пятнами. Лидушка подняла голову, по щекам по.кой.ницы ручьём бежали слёзы.
- Валечка, за что они с ней так?
Она вытянула вперёд руку, указывая на что-то. Валентина перевела взгляд в ту сторону и вздрогнула.
Там, в глубине комнаты, на покрытом чёрной скатертью столе, лежала ра.с.пя.тая за все четыре лапы кошка. Гвозди пробили столешницу насквозь. М.о.р.д.а нес.час.т.ного животного искажена была пр.е.д.см.ер.тной маской стра.да.ния и м.у.к. Вокруг горели несколько толстых чёрных и красных свечей. Пламя их подрагивало и воск тёмными у.ро.дл.ив.ыми наплывами стекал на скатерть. И снова послышался стук. Тот же, что и в прошлый раз. Он нарастал и нарастал, давил на барабанные перепонки, резал слух, отключал все мысли.
- Да кто же это сделал? Бе.дн.ое животное, - Валентина прикрыла рот рукой, задрожав всем те.лом и ухватилась за Лидушкино плечо, чтобы не упасть.
Та раскачивалась из стороны в сторону, всё сильнее и сильнее.
- Убери это, Валюша, плохо мне. Тошно. Убери! И стучат, стучат снова!
Она зажала уши и закричала ис.тош.но. И тут Валентина проснулась.
Едва выдержав до рассвета, напившись успокоительного, с первыми лучами солнца она собралась и отправилась на кл.ад.бище. Городской транспорт ещё не ходил, и Валентина пошла пешком. Ничего, что далековато. Хоть дрожь поутихнет, покуда будет идти. Свежий утренний воздух холодил лицо, на травах лежала роса, небо окрасилось в розовый, но с севера затягивало свинцовыми тучами, слышался далёкий рокот.
- Похоже, гроза будет, а я и зонт не взяла, - отстранённо подумала Валентина.
До кл.ад.бища она добралась за час. Гулко каркали вороны, встревоженные чем-то, летали низко, предвещая скорый дождь, садились на кресты, провожая раннюю посетительницу агатовыми камушками глаз. Вот и Лидушкина ог.рад.ка. Валентина пошатнулась вдруг, схватилась за крест, в глазах пошла рябь, голова закружилась. В самом центре мо.ги.лы лежала м.ё.р.твая кошка, совсем как в кошмарном сне. В землю воткнуты были несколько чёрных свечей, почти догоревших до основания.
- Да что же это творится-то такое? – прошептала она посиневшими губами, сердце пропускало уд.а.ры, ноги похолодели, жутко и стыло сделалось внезапно на летнем погосте. Над головой раздался оглушительный грохот и Валентина вскрикнула – над мо.ги.лами п.уш.ечным вы.ст.ре.лом прокатился раскат грома. И тут же, ни медля ни секунды, хлынул дождь. Крупные капли стекали по Лидушкиной фотографии, смотревшей с креста, и казалось, что девушка рыдает навзрыд. Ветер распахнул дверцу в ог.р.а.де и та со стуком принялась биться в порывах. Валентина кинулась внутрь, подбежала к мо.ги.ле, сняв с шеи платок, взяла через него т.р.у.пик, повытаскивав из земли огарки, завернула всё это, и вынесла прочь, туда, где заканчивались ряды мо.гил. Вернувшись, она закрыла плотно дверцу ог.ра.ды, посмотрела на фотографию Лиды, и, развернувшись, побежала прочь, к выходу. Ливень уже неистовствовал, бил ледяными по-осеннему струями по спине и плечам, молотил по лицу, и слёзы Валентины, смешивались с небесной влагой и падали в кл.ад.би.щен.скую землю, туда, где внизу проросли ростками новой жизни древние истлевшие ко.с.ти.
Не помня себя, Валентина добежала до остановки, села в первый подошедший автобус и поехала, сама не ведая куда, лишь бы подальше отсюда. За окнами, залитыми дождём, вдруг мелькнули купола.
- Храм, - вздрогнула Валентина, - Остановите, пожалуйста!
Вся вымокшая насквозь, продрогшая до м.о.зга ко.с.тей, трясущаяся от сырости и не.р.вов, она вошла под своды церкви. Служба уже закончилась и внутри было пусто. Горели ровным пламенем жёлтые свечи. Стоял ещё в воздухе кадильный дым и пахло ладаном. Одинокая старушка возилась у подсвечников, протирая масляной кисточкой поверхность и убирая догоревшие огарки.
- Бабушка, мне бы тоже… потрудиться во славу Божию, потрудничать немного, очень надо, - Валентина подошла к женщине.
Та вздрогнула, обернулась резко:
- Ох, ты ж, Господи, испугала ты меня.
Она оглядела сквозь толстые стёкла очков Валентину.
- Бабушка, я тоже поработать хочу, дайте хоть полы помыть что ли. Очень надо, - едва вымолвила посиневшими губами Валентина.
- Дочка, да какие тебе полы! – всплеснула руками старушка, - Саму хоть отжимай. А ну, а ну, пойдём-ка.
И она, взяв Валентину за ручку, как маленькую, потянула её за собой, а та послушно, как ребёнок, пошла следом.
Выйдя в притвор, они оказались в крохотной комнатушке. Валентине пришлось нагнуться, чтобы пройти внутрь, такая низенькая была дверца. Внутри разместилась кровать и столик, да в углу на стене висела вешалка и на ней тулупчик и несколько тёплых шалей и лёгких платков. Из-под кровати выглядывали подшитые стоптанные валенки.
- Садись сюда, - старушка извлекла откуда-то старенький, выцветший халат, прикрыла дверь, - Вот, переоденься покамест. Наряд не шибко казист, да зато тёплый, фланелевый. Платье своё на спинку кровати перекинь, подсохнет.
Она достала невесть откуда чайник, печенье в вазочке, сахар-рафинад.
- Давай чай пить. Тебе согреться надо.
Когда Валентина, одетая в огромный халат, с повязанными платком волосами («Повяжи, так скорше высохнут»), сидела, подобрав под себя ноги на кровати и пила чай, старушка снова заговорила.
- Меня баба Шура зовут, я тут при храме и живу. Дома-то нет своёво, так уж вышло. Родная дочь выгнала из дому. Вот, прибираюсь, да сторожу по ночам.
- Вот как бывает... А у меня хорошая дочка такая, Викторией зовут. Одна она у меня, сестру вот похоронила в мае. Больше и нет никого... Не страшно вам ночью-то одной в храме? – спросила Валентина.
- Да ты што? – искренне по-детски удивилась баба Шура, - Тут же кругом святые образа, кто ж мине тронет?
- Храбрая вы, а вот я не такая, - Валентина поставила чашку на стол и вдруг разревелась.
- А ты поведай мне, поведай, своё горюшко, - баба Шура погладила мозолистой узловатой рукой Валентину по волосам, - Глядишь, чаво и скумекаем вдвоём-то. А нет, так батюшку дождёмся, он покамест по требам уехал, но скоро вернётси. Отец Феофан. Хороший такой. Он тебе точно поможет.
И Валентина, как на духу, поведала бабе Шуре о своих злоключениях и творящемся безумии. Когда она закончила, баба Шура, кивая и потирая подбородок, ответила нараспев:
- М-да, дело нечистое тута. Да ты, девка, гляжу, сморилась вовсе. Ляг-ко, подремли. А там как раз отец Феофан воротится. Вот и побалакаем с йом.
Валентина послушно улеглась на подушку, и едва баба Шура укрыла её тулупом, подоткнув края, тут же и провалилась в сон. А ливень всё хлестал в маленькое оконце, смывая краски дня.
(продолжение следует)
Художник Аарон Вайзенфельд.