К 80-летию Великой Победы
4. ПРО СТАРОГО ПЕСКАРЯ
Весна! Она начиналась с речки, с полой вода, с неотвратимым долгожданным летом. Но надо было ещё пережить весну, голод. Весной обязательно раскрывали часть соломенной крыши: этой соломой докармливали до весеннего пастбища корову, предварительно запарив резку и посыпав отрубями. Взрослые к корове, мы со Славкой к реке . Наша узенькая и вертлявая в берегах речка Серебрянка быль мелка и ее без труда можно было перейти или перепрыгнуть в любом месте. Протекала она по дну глубокой лощины. Овраг плавно переходил в лощину. Кроме речки на дне лощины умещались вётлы, уходящие вершинами в поднебесье, кустарник, и под каждым домом в лощине плодились маленькие огороды, где сажали капусту, с другой стороны лощины берег был крут и каменист. В разлив вся вода с ровных как стол полей устремлялась в овраг, он заполнялся доверху и только кончики ветел, похожие не маленькие кустики, кое-где высовывались из воды, что было страшно и удивительно.
Я всё гадал, почему речка зовётся Серебрянкой. и однажды узнал... Дно речушки по всему течению, словно булыжником мостовая выложена мелкими камушками, плоскими и скользкими, и мы как мылом терли и отмывали с ног и рук заскорузлую грязь. Однажды мы запрудили маленькую плотинку, чтобы руками наловить рыбы, и переливающийся по камушкам журчащий, тонкий слой воды и сами камушки, блестящие на солнце, а также скользящие по дну пёскари и уклейки сделали речку искрящейся, серебряной.
Наш ковылкинский дом стоял неподалёку от оврага. И стоило обежать дом с другой стороны как ты попадал в царство буйных трав и кустарников. Поверху склоны оврага густо заросли бузиной и красноталом. Можно было спрятаться под листьями могучего лопуха, а из стебля растения, не помню названия, толстого и полого сделать "чвикалку" и из засады брызгать на Славку водой за несколько метров. Ниже больших кустов на глинистых местах можно было выкапывать вкусные корни "козельца". Он поспевал первым из съедобных кореньев и очень легко вытаскивался из глины. Ближе к дну оврага росла в огромных количествах трава мать-мачеха. А само дно было сухое и чистое, и по нему было легко носиться.
На верху оврага попадались червяки для рыбалки. Крючки у нас были самодельные, сотворяли мы их из сталистой проволоки и иголок, если удавалось раздобыть их, обламывалось ушко при шитье или утаскивали без спросу у бабушки. Славка держал зажженную спичку, я же накалив иголку до красноты, загибал её, засунув в подходящую щель.
Я безумно любил рыбалку, хотя не поймал за всю жизнь ни одной большой рыбы. Мне не нравилось мучить рыбу на кукане, и я всегда отпускал, а то и засовывал её в узкое горло пол-литровой бутылки и она плавала там как в аквариуме и я не мог на неё насмотреться. И только однажды, за все бесчисленные проведённые на рыбалке часы и дни, мне попался крупный пескарь, я стал запихивать его в бутылку, он не пролазил и лопнул, и я заплакал от жалости.
Но повторяю, всегда закидывая удочку-самовелку в загадочную, заколдованную глубину, я надеялся вытащить большущего пескаря или другую здоровенную рыбу, какую я не знал, да её и не могло быть в нашей речушке.
Тёплый зелёный бережок, зелёная осока трогает коленки, кружат лениво голубые палочки стрекоз, пробка со спичкой или гусиное перо-поплавок, сонная вода, и я счастливый и беспамятный на наказ вернуться домой поесть. Иногда я оставлял удочку, перескакивал речку и смотрел на поплавок с той стороны, представляя себя рыбой или бегал за стрекозой – узнать, где ее дом, или под обрывистом бережком, где зелёная трава нависала над водой, пробовал ловить рыбу руками, но чаще попадались лягушки, они кричали от страха и дёргались.
В том, что большая рыба не попадается мне долгое время винил самодельный крючок, считая что вся крупная рыба с самодельного крючка срывается. Наконец, прожужжав все уши бабушке, мамке и Витьке я стал обладателем желанного орудия лова. Большой блестящий, с заусеницей, чтобы рыба не сошла, крючок был привезён мне ночью с кирсановского базара. И мне казалось, что крючок может ловить и без наживки.
Еле дождавшись утра, я отвесной тропинкой скатился к речке, в туман и сырость. Трясущими от волнения пальцами одел червяка, поплевал на крючок, чтобы лучше ловилось и закинул леску из катушечных ниток в воду. Просидел я на берегу целый день, но поплавок так и не шевельнулся. Под вечер со слезами на глазах я вытащил в последний раз уду из воды и увидел на крючке малюсенького пескарика, величиной с мизинец, и пойман-то он был за живот, наварное сам нечаянно зацепился.
Долго я глядел в воду, но так и не поверил, что в этой таинственной глубине нет больших рыб. Ловил я и на другой день, но к крючку прицепилась пиявка. Крючок, видимо, был слишком велик, пугал рыбу, я стал переделывать его и сломал. И больше у меня не было фабричного крючка.
А пескарище все же был пойман, правда, не мной, а другими большими ребятами. Ловили они под вечер кошелкой, один болтал жердиной под берегом и в осоке, другой ставил кошелку в узеньких места. И большой пескарь сплоховал, это был мой пескарь, я его сразу узнал – огромный, в два раза длиннее моей ладони, седой от старости, он равнодушно пошевеливал хвостом, запомнилась мне его огромная голова, в два пальца широченный лоб. Мы – мелюзга - с восторгом по очереди держали пескаря на руках, огромного сонного, и, мне казалось, что пескарь доволен своей судьбой, тем, что попался людям. Больше мне не довелось видеть такого большущего пескаря, и с его поимкой постепенно стал гаснуть у меня интерес к рыбалке, хотя рыбу продолжал ловить, но как-то равнодушно, ловил для пропитания.
(Продолжение следует...)
Автор: Юрий Юрков
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: