К 80-летию Великой Победы
3. НЕПРИВЕТЛИВАЯ КОВЫЛКА
Наконец я впервые вижу свою молодую бабушку Стеню, высокую дородную. Ей ещё не было и сорока. Бабушка гладит меня по голове и тяжело вздыхает: "Как-нибудь проживём, внученька..." Набычившись ,с любопытством смотрит на меня с лавки худой и нескладный паренёк - это Славка, он всего на год моложе или старше меня. Я всем спешу сообщить, что скоро пойду в школу. Хотя конец октября, а занятия в нашей ковылковской школе ещё не начинались - нечем топить печки. Об этом говорят взрослые. Я из всех сил рассматриваю своих славных тётушек - Любу и Марусю, старшего дядьку, Витьку. Кашляя и кряхтя, слез с печки дед Николай. Он ходил на станцию, к поездам менять картошку на уголь и простыл. Прибегала смотреть на нас родня, живущая через стенку - Нюська и Веруська, они изо всех сил ждали гостинцев, которые в кулёчке вручила им мамка.
Жить мы стали с мамкой в горнице, но на кровати спали редко, невообразимо все умещались на печке и полатях.
Мамка на первых порах устроилась учительницей в Красный Луг, бегала туда за семь километров, по словам бабушки, разутая и раздетая, а в теплынь - босиком, так как берегла единственные туфли.
Голод и здесь хватал за горло и всю войну давились мы "терунами", блинами из сырой картошки, зелёным и колким от лебеды и мякины хлебом, выручал и остистый жмых.
Люба и Маруся, кончив семилетку, целыми днями пряли, вышивали на продажу, стирали, занимались по хозяйству, вместе со всеми таща невероятно тяжёлый труд лихолетья. Взрослые из последних сил заботились о нас - кормёжка, одёжка, топка, - вот три главные заботы определяли жизнь ковылкинского дома.
Славка был худым и нескладным ребёнком, и страшно злющим, наверное, от вечного недоедания, и было у него два прозвища. На обидчика, пусть старше себя и сильнее он налетал с такой стремительной свирепостью, что его прозвали в деревне Коршуном. 3a худобу и костистость, за то, что в драке не чувствовал боли его ещё продразнили и Мослом. Славку постоянно дразнили и он обязательно за кем-нибудь гонялся и шмыгал разбитым носом, налетал он и на меня, но удары его были несильны.
Баба Стеня и мама из сил выбивались, чтобы прокормить такую ораву, ведь вместе с дедом Николаем нас было восемь человек. Дед Николай был весёлым человеком, никогда не унывал. У него была, широкая опрятная борода и ловкие руки. Он делал нам свистки, вырезал ложки, по заказу выстругивал толкушки, скалки, выдалбливал из дерева ступы, умел делать маслобойки, кадушки, точил ножи и тяпки, отбивал косы, заклеивал галоши, подшивал двумя иголками валенки и сотворял множество других нужных и полезных дел по хозяйству, и главное - ходил за коровой: ухаживал и пас вечерами, после пригона стада. Умер дед Николай зимой сорок третьего года, сделав напоследок тёрку из блестящей жести. "Загорился (от слова горе), загорился, - говорила о нем бабушка, - вот и noмер, а горился дед Николай о старшем сыне Егоре. Не было от него ни одной весточки с фронта.
Мы со Славкой только и знали, что требовать и просить еды и ревниво следить друг за другом, а вдруг кому-нибудь перепадёт лишний кусок или гостинец. Поэтому нас старались не обделять, особенно за столом, даже красные облитые корцы с длинными ручками нам купили одинаковые, и если кому в корец наливали похлёбки или кулеша на ложку меньше, то в доме подымался рёв и "брёх". Иногда бабушке Стене надоедало уравнивать содержимое наших корцов, и она угощала нас половником по чём попало. И это было лучшей уравниловкой.
Прошло много времени, но видения детства по-прежнему сильны в моей душе и заслоняют всё остальное. Но как бы тяжело не было в то время, всё равно впечатления детства прекрасны и с годами - разгораются ярче и больнее. Мы были голодны, от того, наверное, жадны и любопытны. Однажды я увидел на ларе литровую банку с жёлтой густой жидкостью. Я задрожал от радости, мне показалось, что это топлёное коровье масло, не спрятанное бабушкой под замок. Я мигом влез на ларь, открыл банку и торопясь, чтобы не успела вернуться от двора бабушка, глотнул... В тот же миг, что-то взорвалось у меня в горле, завязалось узлом и я упал с ларя. Вбежала испуганная бабушка, подняла меня и начала совать в горло два пальца, я страшно кашлял, что-то вылетало изо рта. Потом меня поили молоком и марганцовкой. Оказывается я вздумал пить "каустик", каустическую соду или мыло для стирки белья. У меня сильно жгло горло, но недолго и обо всём долго не говорили мамке и, пока не проболтался «на зло» Славка. Мама очень испугалась, но к этому времени у меня всё прошло. Так или иначе, но жизнь продолжалась во всем ее многообразии.
(Продолжение следует...)
Автор: Юрий Юрков
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: