Катится времечко, как колесо под горку, все быстрее да быстрее. С той поры уж больше года прошло. 1896 год стоял на пороге и стучался в двери крестьян. К Дарье на беседки Парасковья пришла со своей прялкой. Тут же и Федоска прядет сидит, Дарья не отстает. Дни короткие, а ночи длинные. Чтоб время обмануть, зажигают они лампу да и сидят весь вечер с ней, работают.
Керосин то жалко, а куда деваться. Приходится весь вечер его жечь. Марфа тоже не без дела. Сидит шерсть овечью щиплет, разбирает. Работают дружно и разговор, как ручеек течет, по камушкам перекатывается. То одно вспомнят, то другое. А другой раз замолчат все разом и каждая про свое думает. И хорошо им, спокойно.
Парасковья примолкла, про свою семью задумалась. Петро то прихварывать что то начал. Пояснится у него отнимается и ноги болят. Так и крутит их по ночам, а уж как на погоду, так хоть криком кричи.
Сильно он изменился за эти годы. К горькой то, почитай, совсем прикладываться перестал. Теперь сам других мужиков осуждает. Как пришло время старшего сына женить, так у невест всех родителей перебрал. Парасковья тогда только посмеивалась.
- Забыл видно ты, какой сам то был. Из-за тибя Нюрка чуть в вековухах не осталася. Женихи то наш дом стороной обходили. А все из-за твоих гулянок.
Петро не любил, когда жена его этим попрекала. Стыдился , что таким беспутым был. Огрызался на нее. Да Парасковья то его не боялась.
Сосватали они девку из Самодурихи. Семья то, почитай, побогаче их будет. Дом каменный. два этажа. На верху сами живут, а внизу печка, двери с улицы. Зимой через эти двери лошадей поить заводят. Тут же и телят зимой, когда холодно, в отгороженном углу держат.
Народ то подивился по первости, как из такой семьи девка согласилась замуж за Петрова сына пойти. Парасковья и сама удивлялась, приданое за ней богатое дали. Могли бы и побогаче жениха то выбрать. Да видно судьба их свела. Вот уж скоро год, как живут. Сноха тяжелая ходит. Тесно теперь в Парасковьиной избе.
Сын то поговаривает другой раз, что отделяться бы им надо. У отца то еще двое сыновей при нем. Есть кому позаботится о стариках. Сватья молодых к себе звали, да не дело это в примаки идти. Строиться надо начинать. Вот и думает Парасковья, строиться тяжело, может бы избенку какую прикупить. Деньги они копят. И молодые стараются. Каждую копеечку в кулаке зажимают. А может избенку поставить. Вот и болит голова у матери. Думает, как лучше сделать.
А на подходе уж и второй сын. Тоже скоро женить надо. Тоже уж второй десяток разменял. Пора и о невесте подумать. Да что то не больно торопится. Видно в отца пошел. Погулять любит, а до дела не больно охоч. Вот ведь деточки, от одного отца, матери, а характеры то разные. Старший то трудяга. Все дела видит и знает, а среднего все поучать надо. Одна надежда, что поумнеет со временем. Работать то он умеет, только толкать его надо каждый раз. Жену то ему надо бойкую, чтоб не боялась подсказывать. Смирная с ним не справится.
А самому младшему еще рано про невест думать. Мал еще. А вот Варька того гляди заневестится. Хоть вроде и рано, да на вечерки с супрядками нынче каждый вечер ходила, Парасковья ей задание на вечер давала, да побольше. А она придет и все у нее сделано. То ли парни ее не отвлекали от дела, то ли сноровистая такая же, как и Нюрка. У той то в руках все так и горело.
Парасковья все время с благодарностью вспоминала Дарью, как та ее девку уму- разуму учила. У самой то у нее ума видно маловато было и хозяйство свое вели они с Петром кое как. Ладно вот потом все образумилось.
- Парасковья, ты чё молчишь то все. Мы вон с Федоской калякаем, а от тибя то ни слова не слыхать.
Парасковья даже вздрогнула, когда услышала свое имя.
- Задумалась чё-то. Про сибя, про Нюрку, про парней своих.
- Парни то у тибя ладные, - вступила в разговор Марфа. - Уважительные. И работать горазды.
- Не жалуюсь. Тесно вот только у нас. Сноха вот родит, так зыбку повесить негде, не пройдешь в избе то. Хотят отделяться, да денег не хватает.
Иван, который тут же сидел, варил нитки, вступился в бабьий разговор.
- Так вы потихоньку строиться начните. Сперва лес заготовьте, припасите все. А потом уж и сруб срубите. Петро, чай, и сам срубить то сумеет. Чай не богачи, штоб одним годом избу поставить. У миня вон Романко ище под материн подол прячется, а я уж подумакивать начинаю.
Романко, который сидел за столом и что то старательно выводил в тетради, не смог удержаться. Он встал, повернулся к отцу.
- Чё это ты баишь то, тятенька. Когда ето я под мамин то подол прятался.
Все рассмеялись.
- Да это я так сказал. Конечно ты уж большой у нас.
Романко ходил в школу уже второй год. Ученье давалось ему легко. Он с лету запоминал все, что говорил в школе учитель Знал уже все буквы, умел считать. Букварь, который купил ему отец на ярмарке, он уже весь прочитал, чуть ли не наизусть выучил. Всего несколько ребятишек в школе могли похвастаться своими букварями. Поэтому и продвигались в чтении остальные медленнее.
Романко не обманул Павлинку. Чуть ли не каждый день приходил к ней, показывал буквы, она писала их в своей тетрадке. Даже всегда сердитый отец похвалил ее и когда в последний раз ездил в город, привез несколько тетрадок и карандашей.
- Чё уж с тобой сделаешь. Учись, раз уж так охота. Нонче то уж нет, а на другой год пущу тибя в школу.
У Павлинки загорелись глаза.
- Не омманешь тятенька?
- Не омману. Чё это ты выдумала.
Мать, услышав такие речи, начала ругаться, но отец ответил на ее ругань.
- Цыц! Пускай учится девчонка. Типерь без етого никак. Хоть она будет писать и читать. Не ходить куда то. Свой писарчук будет в избе
- Вот видишь, - зашептал Романко Павке, когда ее отец отошел от них, - а ты баяла, што не пустит.
- Так ведь на другой год только.
- Ну и што. Зато учиться будешь. Ты покуда буквы учи. А потом по букварю читать будешь.
Букварь свой Романко берег, как великую ценность. Не дай Бог грязными руками его взять. В школе иногда учитель просил, чтобы он дал почитать другим, Романко придвигал книжку к себе поближе, словно ее могли отнять и говорил, что отец не разрешает никому его давать, потому что еще и Нюрка с Прошкой по нему учиться будут. Но в классе, на уроке не жадничал, раскрывал учебник и все по очереди могли почитать, только в руки не давал. Ребята за это на него не обижались. Знали, что бережет Романко книжку эту.
Романко и дома с Прошкой да с Нюркой в школу играл. Показывал им буквы. Все в семье удивлялись, что Прошка любую букву мог назвать, а говорить так и не говорил. Дарья как то подумала, а что если его читать учить. Буквы то он все узнает уже. Может начнет читать и заговорит.
Она рассказала о своих мыслях Ивану. Тот задумался. Мал он еще, чтобы читать то научиться, пять годков всего. Вот разве подрастет еще, тогда и учить можно будет. Пусть Романко его пока буквам учит.
В избе опять поставили кросна. Стала Дарья своим любимым делом заниматься. Сколько не ткала она, не переставала удивляться этому волшебству. В руки то берешь нитки, а потом полотно получается. Как в сказке.
Стучат кросна, тянется полотно. В этот раз Парасковья с вязаньем пришла. Носки своим мужикам вяжет.
- А у нас и кросна то негде поставить. Сами чуть проходим по избе. Вот и не сеяли нынче лен.
- А я безо льна никак не могу. Прикипела к нему. Иван другой раз ругает. Сундук от, бает, у тибя набит доверху. А ты все маешься. А я вот люблю и все. Чё хошь со мной делай.
Как то Федоска к Дарье пришла. Зимой то она не работала у них, только на беседки забегала. Смотрит Дарья, мнется чего то девка, видно спросить чего хочет, да не смеет.
- Чё жмешься то. Спрашивай давай. Вижу ведь, что надо чё то.
- Я ведь нынче тятеньку уговорила, чтобы лен посеял. Сперва то заартачился. А я дала ему денег, чтобы пахаря нанял. Вот он и вспахал там, за оврагом. Немного. Семян то уж сам купил. И засеяли мы это полюшко.
У Дарьи округлились глаза от удивления. Вот это тихоня девка. И ничего ведь не сказала. Не разу не промолвилась.
– Ты чё не говорила то мине.
- Я бы или мама подсобили. Али одна теребила.
- Мама пособляла. Хоть ругалась, а потом пособила. Мы с ней вдвоем все сделали. С чем, думаешь, я прясть то приходила.
- Так я думала пособляешь кому.
Федоска рассмеялся. Словно колокольчик зазвенел в избе. Радовалась девка, что смогла удивить Дарью. Потом она замолчала, опустила голову.
- А кросен то у нас нету, ткать то не на чем.
- Вон из-за чего ты переживаешь. У тибя чай не воз ниток то. У миня соткешь. Приходи. Я тибе завтра место ослобоню.
Федоска обняла Дарью и снова ее смех колокольчиком звенел по избе. Когда девушка ушла, Марфа спросила.
- А ткать то ты будешь ей.
- Она сама умеет. Научилась у миня, когда работала. Вот типерь и пригодится уменье то. Вишь, приданое девка сибе готовит, раз мать не сподобилась. Как уж это она мать то уломала, штобы пособила ей. Ведь с голоду умирали, а работать так и не научилися. Все ходит, кусочки собирает. Молодец, Федоска. И денег видно накопила сколь то, раз за пахаря заплатила. А гли, какая гордая, не пришла, не покланялась. Иван то бы ей и так лошадь дал вспахать. Он ведь иё как свою любит.
- Ну и молодец. Тибя удивить хотела, Вот и удивила. Настырная девка.
-Ой, мама, охота мине, чтобы замуж она вышла. Девка то хорошая, не ленивая. Всё умеет. Вишь, лен весь сама припасла, только соткать осталося.
Вечером пришел Иван, запустил за собой целое облако холода.
- На воле то как похолодало. Вызвездило, к морозу видно. Сичас от Митрия шел, так уши чуть не отморозил. Али холод опять пришел. Не охота то как.
- Ладно хоть снегу нынче много, земля то хорошо закрыта. Бог даст, так не вымерзнет.
Утром пошли Иван с Дарьей ко скотине. В хлеву то все закуржевело у дверей. Вроде и закрываются хорошо, да мороз все равно пробирается. Хорошо, что хлев теплый. Не замерзнет скотина. Стоят они, как две печки, весь хлев обогревают.
Дарья с молоком домой пришла.
- Печку то топить седни пожарче надо. Холодно то как.
Сели завтракать, Романко подскочил, в школу засобирался.
- Сиди уж дома седни, школяр. На воле то мороз. Обморозищься дорогой. Какая тибе школа.
- Да, я ни приду, а другие то придут, учиться будут.
- Никто седни не придет. Ешь давай, да полезай на печку. Сиди там. Ишь, в школу он пойдет в такой мороз. А нам потом переживай, как ты дошел да не обморозился ли. - скомандовала мать.
Романко обиженно засопел, но ослушаться матери не посмел. Раз сказала, что не пойдет, значит так и будет.