Жизнь и судьба бывают очень жестоки.
Кто-то скажет: в поколении великих хоккеистов, олимпийских чемпионов 80-х были трагедии настоящие. Ушли рано Белошейкин, Ломакин, Стельнов, Крутов…
Герой этого интервью - Александр Черных остался жив вопреки многим страшным поворотам своей судьбы. Прошел через большие испытания.
В 2017 году обозреватели «СЭ» Юрий Голышак и Александр Кружков в рамках нашей рубрики «Разговор по пятницам» пообщались с бывшим хоккеистом. Черных был звездой воскресенского «Химика», со сборной СССР выиграл Олимпиаду в Калгари. Год спустя – чемпионат мира. Вот-вот должен был уехать в Америку. Чтоб там сделать карьеру не хуже, чем у других парней из Воскресенска – Ларионова и Каменского.
Так бы все и было. Но…
Вернулся с чемпионата мира – и через три дня попал в жуткую аварию. Сам не понимает, как выжил. С хоккеем закончил в 23.
– Ваш бывший тренер из «Химика» Владимир Филиппович Васильев говорил, что вы с приличным гонором с Олимпиады вернулись.
– Думаю, он чемпионат мира имел в виду. Тогда я себе позволил. Прилетели из Стокгольма 4-го мая 1989-го, через пару дней свадьба у сестры. 8-го должны были играть полуфинал Кубка какой-то газеты с «Крыльями». Объясняю Филиппычу – а тот: «Какая свадьба? У нас полуфинал!»
– В духе советского хоккея.
– Тут-то я не сдержался: «Сестра у меня одна, а полуфиналов может быть сто. Сестра важнее!» Вот этот эпизод он мог к «звездной» отнести. А вон как получилось – поехал и разбился.
– Миллион версий – как все случилось.
– Были мы на двух машинах. Муж сестры – чуть впереди. Ровная дорога, отличный асфальт. Точно вам говорю – в этот день я не пил! Никто бы меня после рюмки за руль не пустил. Ехали на озеро, на природу. Я не выдержал, обогнал его. А потом…
– Что?
– Вдруг машину подбросило, перевернулись несколько раз. Сзади у меня три человека сидели – их стеклами посекло. У жены компрессионный перелом позвоночника. Я через лобовое вылетел.
– Не были пристегнуты?
– Кто ж тогда пристегивался?
– Нам рассказывали - жена вас подзуживала: «Ты что, не олимпийский чемпион? Что за ним плетешься?» Вы и пошли на обгон.
– Да говорили… Но что-то я такого не припомню. Кто это может знать? Еще говорили, я головой сосны посшибал.
– Так в столб врезались или сосну?
– Да ни во что не врезался! Деревьев не было. В кювете лежали. Крышу смяло. Весь удар пришелся на мою голову. Плюс кости таза сломал, руку. В больницу привезли без сознания. Доктор думал, что я уже покойник. Температура падала, давление, пена ртом пошла, пульс слабый. Врач «Скорой» сказал: «Что с ним возиться? Труп!» Родственники мои с кулаками на него: «Пока есть шанс – давай, спасай!»
– Чудом не ушли на тот свет?
– Еще бы немножко – и все, привет. Планировали сразу в Боткинскую отправить, а я не транспортабельный. Через три недели перевезли. Сомнения у врачей были: прямо за ухом у меня здоровенная гематома. Черная-черная. Надо было понять: проникла опухоль в мозг или нет? Если да – нужна трепанация. Обошлось.
– Зрительный нерв повредили?
– Это называется диплопия. Беда не от зрительного нерва, а от головного мозга. Был частичный паралич – как при инсульте. Там, если парализована правая сторона, проблемы начинаются с левым глазом. И наоборот. Вот у меня раздвоение в глазу. Гляжу на шайбу – а у меня их две…
– Значит, нас – четверо?
– Нет. Все от угла зависит, под которым смотрю. Когда выписали из больницы, я с людьми вполоборота общался. В Боткинской предупредили: «Будет все по чуть-чуть выправляться. Привыкай!» Я и привык. Парализованную руку и ногу не до конца отпустило. Если легонько бегу – не чувствуется, я нормальный человек. А на рывке ощущаю: правая сторона отстает.
– На памяти отразилось?
– Меня друзья в палате навещали, беседовали. Следом мать заходила: «Кто из ребят был?» – «Я не знаю… «Врачи терзали: «Сколько будет два умножить на два? А один плюс один?» Я злился. Но памяти не было вообще.
– Какие-то вещи так и не вспомнили?
– Все, что нужно – вспомнил, ха-ха… Даже стихи всплывают, которых и не знал. Люди поражаются: «Сан Саныч, ну и память у вас!» Еще помню ощущение, будто с Богом разговариваю. Коридор, яркая полоска света – и голос: «Извини, произошла ошибка. Тебе сюда рано. До двадцати восьми на роду написано…» Едва очухался, увидел маму, рассказал.
– А она?
– Отмахнулась. Но я все время думал об этой истории. В те дни говорил о ней осознанно. Это не могло быть фантазией или навязчивой идеей. Мать злилась: «Дурак! Не накручивай себя. Еще беду накликаешь…»
– Двадцать восемь вам исполнилось в 1993-м. Как прожили тот год?
– Честно? Побаивался! От каждого шороха не вздрагивал, но напряжение не отпускало.
– Пограничные ситуации возникали?
– Нет. Новые приключения на дороге были позже. То на повороте закрутило юзом, машина на два колеса встала – чудом не перевернулся и не свалился в овраг. То на обледенелой дороге понесло на встречную. А там грузовик…
– Ох.
– Загадка, как перед ним проскочил. Разминулись на секунду-другую. Меня к обочине прижало, а он пронесся мимо.
– Как первый раз после выхода из больницы за руль садились?
– С доктором Лукьяновым, который меня спас, ехали вместе. Гаражи рядом. Пустите меня, говорю, за руль…
– Никаких комплексов?
– А я во время аварии не успел испугаться, просто не помню этот момент! Вот и не было страха перед вождением. Не боялся ни встречных, ни поперечных.
– Пока двадцать девять не стукнуло – самолетов избегали?
– Я работал тренером в школе «Химика». Куда летать-то?
– В отпуск.
– На какие шиши? У меня ж все сгорело на сберкнижке! Откладывал, откладывал… Родители тоже не тратили, говорили: «Сынок, пусть лежит. На черный день». А потом этих денег хватило на мешок картошки.
– Много скопили?
– Прилично. За Калгари нам заплатили по пять тысяч долларов и двенадцать тысяч рублей. Чуть меньше за победный чемпионат мира в Стокгольме. Да и в «Химике» деньгами не обижали. А вот в 90-е на зарплату детского тренера прокормить семью было нереально. Приходилось подрабатывать.
– Где?
– У мужа сестры в Воскресенске маленький бизнес – два магазинчика. Я на машине возил товар из Москвы. Смеялся: «Превратился в дальнобойщика…»
– Когда полегче стало?
– В 2002-м – как начали платить олимпийским чемпионам пенсии. Тогда – пятнадцать тысяч рублей, сейчас – тридцать две. Жить можно!
