Продолжение писем Екатерины II к барону Фридриху Мельхиору Гримму
8 декабря 1782 г. Послушать вас, скажешь, что вы одни овладели истиною. Что бы там вы с братией ни толковали, а я не больше того, что я есмь, т. е. по вкусу одним и не по вкусу другим.
Я вовсе не буду рада отъезду дюка Сан-Николо. Он сделался близким другом генерала Ланского (Александр Дмитриевич). Уходя он запирает его на ключ у себя в библиотеке, с тем, чтобы по возвращении с ним видеться. Сан-Николо говорит по-русски как русский, и он перевел с русского на итальянский Александрову библиотеку.
Мне бы хотелось, чтобы неаполитанский двор не отзывал его отсюда. Не думаю, чтоб можно было переводить с русского на французский с точностью: строй языков слишком различен. Появилось несколько новых выпусков этой библиотеки.
9 декабря. Я велела для вас перевести их по-немецки, и пришлю, если поспеют, с этим письмом. Ну, хорошо, выдайте вашему любимцу Щедрину (Феодосий Федорович), на Геркулеса и Эндимиона, пятьсот червонцев, чтобы ехать ему, если хочет, в Рим или, пожалуй, оставаться и работать в Париже.
Зельмира приехала и ведет себя очень хорошо. Я тщательно старалась разведать, кто из них виноват, муж или жена, и, по-видимому, муж мог бы вести себя помягче (здесь Фридрих I). Впрочем, в настоящее время они, кажется, живут лучше прежнего. "Brave femme" по-немецки, я думаю, надо перевести "eine tüchtige frau".
Ей-ей, я очень довольна этою похвалою графа Шомберга; что можно сказать больше! Остерегайтесь вашего "друга застёгнутого" (здесь прусский посланник Иоганн Герц): это он, он наговорил мне самой про Зельмиру такого, что её мало повесить; он уподоблял её во всем тетушке её, пребывающей в месте моего рождения (В Штеттин была сослана в 1769 году первая супруга наследного прусского принца, урожденная принцесса Брауншвейгская).
Знайте, что "этот застёгнутый" лжет, без всякого стыда, и каверзы делаются его ремеслом. Где замешаны его выгоды, там он не скупится на желчную клевету, так что даже товарищи смеются над ним. При этом он pedantesco Tudesco (педант-немец). Я думаю, что супруг Зельмиры, живучи здесь, поумерит себя. Поступая иначе, он ничего себе не выиграет, и малютке будет оказано покровительство гораздо больше, нежели она, может быть, ожидала, и тем еще лучше.
Генералу Ланскому смерть как хочется иметь головку Грёза; если вы ему достанете с нее маленькую копию на эмали, он станет прыгать как коза, и цвет лица его, всегда прекрасный, оживится еще более, а из глаз, и без того подобных двум факелам, посыплются искры.
10 декабря. Не знаю, будет ли множество Екатерин в России, но если страна эта должна обиловать только памятниками мне, то скажу, наверное, что об этом я вовсе не стану заботиться и охотно предоставляю эту честь господину Александру (здесь великий князь Александр Павлович), который, когда ему страшно, говорит своим нянькам: "Боюсь, но ничего, останавливаться не нужно".
Мне кажется, он создан природою, чтобы вносить последовательность и неустрашимость в дела, которые он предпримет. Предприятия же его, я думаю, не будут вредить ближнему, потому что коль скоро он видит или думает, что ближний находится в беде, у него выступают слезы.
В Петре Великом, когда он совсем открылся, показалось нам выражение подвижности и величия. Скажешь, что он таки доволен своим творением. Я долго не решалась его рассматривать, по чувству умиления, и когда оглянулась кругом, то увидала, что все тут бывшие прослезились. Лицом он обращен к стороне противоположной Черному морю; но выражение головы свидетельствует, что он не смотрит ни в какую сторону. Он был слишком далеко, чтобы говорить со мною; но он мне показался доволен, что побуждает меня стараться действовать вперед, если могу, лучше.
Господин Александр не получал никакого кирасирского полка (5 лет). Он учится читать и писать, чтобы получить шарф и отвороты, которые польстят его честолюбию. От этого он так примерно учится уже два года. Честолюбие господина Константина (здесь великий князь Константин Павлович) покамест состоит только в том, чтобы хорошо есть, подражать брату и весело дурачиться.
В городе Гримме меня критикуют. Пусть их говорят, разбирают и судачат. Надо этим людям предоставить свободу речи, как и городу Москве. Не бойтесь, я не проболталась и не проболтаюсь насчет намерения Каменского, и Щедрин может для него работать с полною надежностью; Каменский же далеко отсюда, в своих губерниях, Тамбовской или Пензенской, между Рязанью и Воронежем.
18 декабря. Вот уже четыре месяца, как судьба словно тешится тем, чтобы доставлять мне огорчения. Теперь вдобавок Александр и Константин заболели. Вчера встречаю первого из них у двери его комнаты завёрнутого в плащ. Спрашиваю, к чему эта церемония? Он отвечает: это часовой, умирающий от холода. Как так? А вот видите: у него лихорадка и, чтоб позабавиться и рассмешить меня, он во время озноба завернулся в плащ и представляет из себя часового. Каков больной, не правда ли? Совсем бодр и веселехонек!
1783 год
5-го января 1783 г.
Что вам угодно, чтобы я сделала из чертежа Константинополя? Это дело султана. Я ничего не покупаю, ни чертежей. Не знаю, на что жалуется Раффенштайн. Скажите ему, что мне по опыту известно, как честный человек может быть обманут, и по чести я решительно не имела понятия об открытой войне между ним и княгиней Дашковой.
Я узнала о том только из письма Раффенштайна. Вот как малосведущи бывают владыки сего мира! Никто не чернил и не очернил Раффенштайна в моих глазах; но если у него голова пошла кругом, козлу-то отпущения из-за чего волноваться? Убирайтесь вы оба с вашими завещаниями и отчетами; в жизнь мою я вас ни в чем не подозревала, ни того, ни другого; зачем же вы мне надоедаете подобною дрянью и мелочью?
Образумьтесь оба; а чтоб наказать вас, посылаю новую сказку Февей, сочиненную для Александра на Александровской Фабрике, и от всего сердца желаю, чтобы над чтением её вы зевали до боли в челюстях. В письме Ваньера (здесь секретарь Вольтера) я встретила вольтерово выражение, доставившее мне большое удовольствие: "ум хороший и неподдельный".
Надеюсь, что таковой образуется у Александра. Это называется "кончить восхождением на свой треножник". Прощайте, козел отпущения! Милостью небес будьте здоровы. Князю Орлову (здесь Григорий Григорьевич) все хуже и хуже. Он уже под опекою у братьев своих. Генерал Бауэр тоже не выздоравливает, как бы следовало, а я изнемогаю от работы и от болезни людей, которых люблю и уважаю. Стало быть, не надо болеть. Имеющий уши да слышит. Слышите?
СПб., 3-го марта 1783 г.
Я была очень огорчена кончиною генерала Бауэра. Черт побери, этих докторов, хирургов и весь факультет: это скоты, жрать им сено. Они мне ещё погубили человека, находившегося при мне 33 года; словом, не кончишь, если рассказывать вам все что я от них вытерпела этот год. Том (здесь комнатная собачка) между тем здоров, а доктора к нему никогда не зовут.
СПб., 9-го марта 1783 г.
Господин Фактотум (граф А. А. Безбородко) любезнейше известил меня, что в субботу, может быть, отправится курьер в Париж, а потому берусь за перо, чтобы сказать вам, что третьего дня приехал Рибас (здесь Осип Михайлович) и привез мне множество писем, на которые должна я написать ответы в три дня, если могу. Срок конечно очень короткий, в виду столь обширных депеш, не считая размышлений, отступлений, диссертаций, примечаний и пр., которые загородят мне дорогу; но есть ли возможность "удерживать в сердце что приходит на кончик пера"?
Чтобы помочь этому, я решилась послать вам, что до субботы окажется положенным на бумагу. Да и для этого мне приходится покинуть вторую эпоху российской истории, сочиняемую для у потребления Александра и Константина. А читавшие первую эпоху этой истории нашли, что это в своем роде сочинение озарительное; в числе их князь Потемкин, княгиня Дашкова, господин Фактотум и многие другие, люди требовательные.
Таковое одобрение умножает любовь нашу к сему любезному труду, и мы уже набросали жизнь и подвиги Святого Владимира, который, наперекор вам и людям неверующим, был человек нерядовой. Ах, господин козел отпущения, не правда ли, что вы уже пронюхиваете, как бы достать перевода? Надейтесь, но не так скоро, потому что я становлюсь довольна эпохою по мере того как подвигаюсь в обработке следующих.
После этого вступления, благодарю вас за румяна, которыми вы желаете, чтобы я расцвечивала себе лицо. Я хотела попробовать, но нашла, что они слишком красны и что, пожалуй, выйду похожа на злючку. Стало быть, не прогневайтесь, не могу последовать этой прекрасной моде и одобрить ее, не смотря на то, что в том месте, где вы, я теперь в большой чести, что, полагаю, не будет продолжительно.
"Русские барыни" должны быть весьма польщены вниманием и почетом, которые им расточаются в Версале. Мне их перепортят, и по возвращении это будут "барыни притязательные" (здесь намек на нахождение графа и графини Северных в Париже).
Я давно знала, что нет для вас больше счастья, как если подле вас, по близости, с боков, впереди или позади какое-нибудь германское высочество. Бог весть, откуда вы умеете их выкапывать, и они беспрерывно так к вам и лезут. Эта принцесса Мекленбург-Шверинская могла сделаться моею невесткой. Она стояла третья в списке, но как я знала ее отца и ее дядей, то признаюсь, не пожелала ее. Вероятно, она не похожа на них, потому что вы её находите любезною.
...Что касается до моих святых, я беру их из моих святцев (т. е. для наименования внуков и для учрежденных кавалерственных орденов Св. Георгия и Владимира). Когда мне понадобится, я ищу кто между ними послужил государству или человечеству. Господ новых кавалеров ордена Св. Владимира выбрала я из первых и лучших слуг государства, и лишь в сем качестве они пойдут в рай, если могут.
Рассердите вы меня, и я вам доложу, что Св. Владимир был дед королевы французской, шурин императора Оттона II-го, зять императора Константинопольского Романа. Одна из дочерей его была за венгерским королем Стефаном, другая за королем богемским. Стало быть, вы видите, что родство у него было недурное и, не смотря на то, вы меня все-таки спрашиваете, откуда я взяла его.
Стоит ли угодить небу и земле, чтобы через 900 лет оставаться в неизвестности? Но зачем вы беспрестанно говорите мне о Константинополе, о муфтии Абдул-Гамида? Скажите г-ну Фаготу, пусть обращается с грузом своим к французскому посланнику в Константинополе, а не ко мне.
Итак, мой указ о перемене одежды, о прическе и побрякушках, из-за которого забыли даже о мире (здесь о мире, заключённом между Францией и Англией. Речь идете о том, как толковали в Париже по поводу екатерининского указа о сокращении при дворе роскоши в нарядах), пришел как раз кстати, когда кошельки были пусты, а, счеты велики, и вызвал лишь философические рассуждения.
Уверяю вас, я этого и не воображала. Я так привыкла к злоречию относительно меня и страны моей, что не предполагала, что могли думать иначе. Говорят, что Бретейль займет место Верженя; это называется "спокойную голову заместить горячею". Зельмира лежит, и очень трудно сказать что она такое, потому что она не разжимает зубов. Я всячески старалась удовольствовать её, но мне это не удалось. Подождем лета; может, она будет сообщительнее.
На прошлой неделе я вас уведомляла по почте о приезде г-д Ланского и Лагарпа. Генерал Ланской бывает рад как дитя, когда получает письма от вас; он ими хвастает передо мною и говорит: - Ко мне пишет, а к вам нет! Я должна воздать ему справедливость: он проникнут признательностью и уважением к вам.
Я ему сказала, чтобы вперед он диктовал письма к вам (позднее Екатерина ради шутки писала Гримму, якобы от имени Ланского, который будто брал её себе в секретари и заставлял писать под диктовку), и уверена, что вы останетесь довольны его образом мыслей и его умом. Хорошо сделали, что выпустили на волю Фонтена, который теперь не опасен.
Критикуйте: "Petro Primo Catharina Secunda" (Петру Первому – Екатерина Вторая, надпись на Медном всаднике). Я пожелала, чтобы было так, потому что мне хотелось, чтобы знали, что это я, а не его супруга. Пожалуйста, сделайте милость, купите для Александра карманную печатальную машинку, надо также, чтоб были буквы и несколько дюжин досок для отпечатывания гравюр. Это будет ему великим угощением. Он и без того бегает по Фабрикам, где только об них прослышит.
СПб., 19 апреля 1783 г.
Вы содрогнетесь от ужаса, когда узнаете, что для вас переводится по-немецки первая эпоха Российской истории, т. е. с сотворения мира до 862 года. В ней одной около 40 страниц, и она составляет часть Александро-Константиновской библиотеки. Стало быть, козлу отпущения надобно иметь ее. Кроме того вашему превосходительству представится Февей, буквально переведенный по-французски, как вы того желаете. Вторая эпоха, по крайней мере, вдвое больше первой, может быть, будет кончена и переведена до отправки сего послания.
Она начинается с 862 года и оканчивается в середине двенадцатая века. Все это набросано в течение приблизительно трех месяцев. Это выйдет противоядие негодникам, уничижающим Российскую историю, каковы Леклерк и учитель Левек; оба - скоты и, не прогневайтесь, скоты скучные и гнусные.
Заранее прошу вашего извинения за весь этот ворох. Можете бросить его в огонь, и также поступить и с тремя последними эпохами, которые непосредственно последуют за двумя первыми, потому что всех будет пять. Вы скажете, что ее величество стала скучна и нелепа. Как быть? Тон и ум всякого человека обусловлены его положением. Таково мое. Не пожалеете ли вы моих мальчуганов, что им придется переваривать такие большие куски? Покамест они принялись учиться, писать и рисовать.
Учителя говорят про Александра, что успехи его удивительны по его возрасту, что другие дети бегают от учителей, а ему всё мало, сколько бы они ни сидели с ним; но они старательно наблюдают, чтобы не засиживаться. Нынешнею зимою мы открыли в Александре странное желание. Однажды он задержал в углу одну из моих женщин, с которой он любит возиться, и настойчиво просил ее сказать, на кого он похож. Она отвечала, что, по-видимому у него черты матери.
"Это не то, - сказал он, - о чем я спрашиваю: нравом и обращением на кого я похож?" Женщина сказала ему: "Этим вы, мне кажется, походите скорее на бабушку, чем на кого другого". - Ах, вот этого мне хотелось узнать! - сказал он, бросился к ней на шею и стал целовать за то, что она ему сказала.
Генерал Ланской готовит для вас особую посылку, которая займет целый угол вашей комнаты. Бромптон (Ричард) умер, не кончив начатого портрета; но вы увидите, что выбор генерала Ланского недурен. Бог весть, откуда он умеет это выкапывать; каждое утро он рыскает по всем мастерским, и у него есть свои козлы отпущения, которых он заставляет работать словно каторжников; в моей галерее их слишком полдюжины, и он ежедневно доводит их до исступления. Одного из них он зовет Б р у д е р; у остальных тоже имеются прозвища, но я готова биться об заклад, что он не знает их по имени.
Царское Село, 20 апреля 1783 г., в 7 часов утра
Вчера вступил в действие капитул Святого Георгия. У него денег 260 тысяч р., которые г-н гроссмейстер позаботился собрать независимо от доходов ордена. После этого подвига я возвратилась сюда, где меня ожидало печальнейшее известие о кончине князя Орлова.
Он умер в Москве, в ночь с 12 на 13 число этого месяца. Хотя горестное событие это вовсе не было для меня неожиданностью, но признаюсь вам, я почувствовала живейшую скорбь. В нем я теряю друга и общественного человека, которому я бесконечно обязана и который оказал мне самые существенные услуги. Меня утешают, и я сама говорю себе все, что можно сказать в подобных случаях; но ответом на эти доводы служат мои рыдания, и я страдаю жестоко с той минуты, как пришло это роковое известие.
Только занятия меня развлекают и, не имея здесь с собою бумаг моих, я пишу к вам для своего облегчения. Генерал Ланской выбивается из сил, чтобы помочь мне в перенесении горя, но это только растрогивает меня еще больше. Любопытно, что граф Панин (Никита Иванович) умер 14 или 15 дней прежде князя Орлова, и таким образом Панин не узнал о смерти Орлова, а Орлов не мог узнать о смерти Панина. Они были совсем разных мнений и вовсе не любили друг друга: как они удивятся, встретившись опять на том свете!
И то сказать, больше сходства у воды с огнем, чем у них. И оба они столько лет были моими ближайшими советниками! И, однако, дела шли, и шли большим ходом. За то часто мне приходилось поступать, как Александру с гордиевым узлом, и тогда противоречивые мнения приходили к соглашению. Один отличался отвагою ума, другой мягким благоразумием, а ваша покорнейшая услужница следовала между ними укороченным скоком (kurz galop), и от всего этого, дела великой важности, принимали какую-то мягкость и изящество.
Вы мне скажете: "Как же быть теперь?" Ответствую: "Как сможем". Во всякой стране всегда есть люди, нужные для дел, и как всё на свете держится людьми, то люди могут и управиться. Гений князя Орлова был очень обширен, в отваге, по моему, он не имел себе равного. В минуту самую решительную ему приходило в голову именно то, что могло окончательно направить дело в ту сторону, куда он хотел его обратить, и в случае нужды он проявлял такую силу красноречия, которой никто не мог противостоять, потому что он умел колебать умы, а его ум не колебался никогда.
Но при этих великих качествах, ему недоставало последовательности по отношению к предметам, которые в его глазах не стоили заботы, и лишь немногие предметы удостаивал он своей заботы или скорее труда своего, ибо занят был одним предметом (т.е. приверженностью Государыне). От этого он казался небрежным и неуважительным больше, нежели был на самом деле. Природа избаловала его, и он был ленив ко всему, что внезапно не приходило ему в голову.
Граф же Панин был ленив по природе и обладал искусством придавать этой лености вид благоразумия и рассчитанности. Он не был одарен ни такою добротою, ни такою свежестью души, как князь Орлов; но он больше жил между людьми и лучше умел скрывать свои недостатки и свои пороки, а они были у него великие.
28 апреля 1783 г. Сегодня Александр опять пришел просить книги. Вот завзятый читатель! Я поскорее сунула ему книгу для чтения в образцовых училищах, чтоб поскорее от него отделаться, и посулила дать ему первую эпоху Российской истории. Это сильно, и будет очень умно, и притом очень весело, и пятое слово всегда бабушка, так что дай ему волю, он уже давно поселился бы у меня в комнате. Но полно, нечего вам надоедать нашим хозяйством, которое очень забавно и очень многих потешает.
Слушайте, однако: не следует вам болеть, и когда вы больны, обращайтесь с болезнью как я, т. е. не подбавляйте к ней боли или доктора. Боль и доктор стали у меня однозначащими словами. Эти дьяволы морили меня много раз; по крайней мере, они никого не вылечили. Месяца два назад, у меня начиналась горячка; семь дней я пролежала в постели, но ни один Эскулап не перешагнул порога моей комнаты.
Царское Село, 11 июля 1783 г., в 10 ч. утра
Только что я возвратилась из саду (где оставила Александра и Константина, по шею в ручье, с сетью, которою они ловят рыбу), как синьор Фактотум (здесь А. А. Безбородко) возвестил мне, что он отправляет нарочного вестника в место вашего пребывания и предписывает мне иметь наготове депеши, долгие или короткие. Итак хорошо, чтоб вы узнали, что 8 числа сего месяца я еду в Финляндию на свидание в Фридрихсгам с братом и кузеном моим королем шведским (Густав III).
Прощаясь с ним в Петергофе, мы уговорились, что, если он приедет в свою Финляндию, я отправлюсь в свою и что командующий в том месте войсками граф Брюс (Яков Александрович) поместит нас во фридрихсгамских клетушках. Когда вы получите эти строки, все это будет уже давнопрошедшим, потому что я останусь там всего три дня.
По общему отзыву, Царское Село нынешнею весною сущий рай. С тех пор как я здесь, у нас отличнейшая погода, и я гуляю сколько могу. Оно мне, правду сказать, и нужно после всех горестей и понесенных мною утрат: с 14 октября я не знала покою, и смерть князя Орлова свалила меня в постель; ночью у меня сделалась такая сильная лихорадка с бредом, что 1 мая в полдень принуждены были пустить мне кровь.
Я не говорю вам о вашей потере, потому что не надо питать мрачные мысли и подновлять их. Будьте уверены, что я разделяла ваши горести, как убеждена, что и вы принимали участие в моих (здесь скончалась подруга Гримма госпожа д’Эпине).
3 июня. Поговорим о приятных предметах. Если бы вы видели, как Александр копает землю, сеет горох, сажает капусту, ходит за плугом, боронует, потом весь в поту идет мыться в ручье, после чего берет свою сеть и с помощью Константина принимается за ловлю рыбы. Они отделяют щук особо, потому что, говорит он, щука ест других рыб, стало быть, надо ее удалить от них.
Чтобы отдохнуть, он отправляется к своему учителю чистописания или к тому, кто его учит рисовать. Тот и другой обучают его по методе образцовых училищ. Все это мы делаем из собственной охоты, с одинаковым усердием и даже не замечая, что мы все это делаем. Нас ни к чему не принуждают; от этого мы веселы и живы как рыбка.
Ни брани, ни дутья, ни упрямства, ни слез, ни криков. Беремся за чтение книги с тем же расположением, как вскакиваем в лодку, чтобы грести, и надо посмотреть на нас, когда мы в лодке! У Александра удивительная сила и гибкость. Однажды генерал Ланской принес ему панцирную рубашку, которую я едва могу поднять рукою; он схватил ее и принялся с нею бегать так скоро и свободно, что насилу можно было его поймать.
7 июня. Вот моя поездка в Фридрихсгам отложена или отсрочена, так как шведский герой, по неловкости и не искусству в верховой езде, упал с лошади и разбил себе правую руку вкось между плечом и локтем. С этою прекрасною новостью он прислал ко мне своего камергера. "Я могла бы обойтись без подобных вестей", велела я сказать ему: "люблю добрые вести, а не дурные".
10 июня. Сейчас принесли мне табакерку, которую покойный генерал Бауэр по моему приказанию велел сделать для г-на Бюффона. Она из камня, которым мостят дорогу от Петербурга до Петергофа. Покойный Бауэр уверял, что это тот же камень, что открыли в Лабрадоре, он принимает всевозможные цвета, по мере того, как его обтачивают. Кто-то в Академии хвалился, что у него есть такой маленький камень, и тогда Бауэр обещал ему на другой день прислать телегу, нагруженную им. Ящичек, сделанный из него, я показывала графу Бюффону-сыну. Пожалуйста, r-н козел отпущения, пошлите от меня этот ящичек графу Бюффону-отцу, чтобы он решил, имеет ли камень какую важность.
Царское Село, 16 августа 1783 г.
Моя заздравная поминальная книжка на днях умножилась барышней, которую, в честь ее старшего брата, назвали Александрою. По правде сказать, я несравненно больше люблю мальчиков, нежели девочек.
Когда генерал Ланской узнал, что вы не успели купить собрание древних камней, с ним чуть не сделался обморок, и он едва не задохся. Известие о том пришло через несколько дней после того, как он страшно ушибся, упав вместе с лошадью, отчего многие дни пролежал в постели. Теперь он совсем поправился, и хотя сдавил себе грудь и харкал кровью, но, благодаря отличному своему сложению, по-видимому не чувствует от того последствий.
Кажется, я позабыла вам сказать, что виделась в Фридрихсгаме с любезнейшим братом моим дон Густавом и нашла его одетым по-испански, с подвязанною рукою, которую он вывихнул или сломал, две недели до нашего свидания, в своем лагере при Тавастегусе. Из этого шведского лагеря приезжало в Фридрихсгам множество офицеров, принадлежащих по большей части к лучшим фамилиям Швеции. Целый день они ходили взад и вперед перед моими окнами, а надо сказать, что весь Фридрихсгам-то в 260 туазов длиною.
Это мне показалось довольно странным, и я сказала шведскому королю: "Отчего вы не приведете их ко мне? Я бы очень желала поближе их увидать". Он отвечал, что у них нет приличного одеяния, чтобы явиться передо мною; "прилично же одеться" значило у него снять шведский мундир и надеть испанский наряд чёрного и алого цвета.
Мне надоели эти околичности, и я вздумала поступить по-своему: когда они проходили мимо моих окон, я заговаривала с ними в его присутствии (мое помещение было внизу).
Я видела графа Крейца, который приехал в Финляндии прямо из Парижа; у него не было кармана в его испанской накидке, и он принужден был класть себе в шляпу то, что кладется в карманы. Самим шведам страшно надоедало это испанское чудное убранство. Заметьте, что мои люди имели глупость не взять другого платья, кроме того, какое я обыкновенно ношу во время моих поездок, так что двор Российский и двор Шведский совсем не походили один на другой.