С Маратом Ленка познакомилась, когда ей было девятнадцать лет. Она тогда как раз переехала от родителей в съемную квартиру, которую они с родителями оплачивали вскладчину: половина от нее, половина от них. Ленка все пыталась найти работу получше, чтобы слезть, наконец, с родительской шеи, взрослая девчонка, в конце-то концов. Тогда же она сменила танцевальную студию. Она с детства занималась танцами, но, когда переехала от родителей ‒ серьезно думала, что, похоже, придется бросать, не просить же их оплачивать, стыдно. Заработает ‒ тогда и будут ей танцы, а пока придется, видно, сделать паузу. Так она думала, но потом папа заметил, что Ленка уже третий день ходит смурная и припёр к стенке: что случилось?
‒ Танцы…
‒ Думать не смей бросать, что я, родной дочери танцы не оплачу, что ли? Выкинь эти глупые мысли из своей головы, мы родная кровь, мы семья, ты не станешь мне чужой, если будешь жить в другой квартире.
Ленка тогда чуть не расплакалась от счастья: как же ей повезло с отцом! Не стала только потому, что папа ‒ крепкий, с возрастом ставший немного грузным, обладатель шикарного орлиного профиля и огромных, влажных глаз, в которые когда-то, наверное, и влюбилась её мама ‒ расстроится и сам начнет хлюпать носом. Он не любил видеть её плачущей. А Ленка так сильно любила его, что старалась показывать ему свои слёзы в самых крайних случаях.
С появлением в её жизни Марата скрывать слёзы ей приходилось чаще прежнего.
Так вот, кофейня. Ленка обычно забегала туда взять стаканчик кофе после тренировки. А когда ходишь куда-то с регулярностью несколько раз в неделю ‒ сложно ни с кем не познакомиться, не примелькаться. Сначала это была бариста ‒ симпатичная девушка Кристина, улыбчивая, коротковолосая, с пирсингом в нижней губе. Она стала узнавать Ленку, перекидываться с ней парой слов, однажды они даже обменялись мнениями об «Улиссе» (обе сочли это тягомотной претенциозной чушью, хотя Ленка и смущалась об этом говорить) и обнаружили, что оба любит Rolling Stones.
А потом Лена стала замечать Марата.
Он, видимо, здесь работал, как потом выяснилось ‒ жил неподалёку, работал из дома и, чтобы не осатанеть в четырех стенах, несколько раз в неделю выбирался в кофейню. Широкоплечий, высокий молодой человек весь в черном, с ухоженной бородой, с татуировками, выглядывающими из-под рукавов рубашки (у него был рукав, и после Лена нежно обводила его кончиками пальцев, трепетно прижимаясь щекой к его голой коже), такой красивый, что казался героем какого-нибудь кинофильма. Ленка забегала в кофейню ‒ растрепанная после танцев, счастливая, раскрасневшаяся ‒ отряхивала зонтик от дождевых капель и смеялась, что там настоящий ливень; или поправляла волосы от ветра; или с облегчением падала у стойки и выдыхала «Бабл-ти, пожалуйста, очень жарко» ‒ и невольно каждый раз поглядывала на Марата.
А он поглядывал на неё. Коротко, быстро бросал взгляд из-под густых, красиво очерченных бровей, порой задерживался, медленно обводил глазами её лицо, дальше, по фигуре… И опускал обратно в экран. Ленка вспыхивала, сбивчиво поправляла одежду, краснела, переводила глаза на Кристину, чтобы не смущаться совсем уж откровенно. Она ему нравится? Да что за ерунда, нет, конечно, не нравится, разве такие парни могут вообще обращать внимание на таких, как она… А если не нравится ‒ то почему смотрит? Наверное, она его просто отвлекает. Ведь если бы нравилась, то он бы подошел, правда? Он такой красивый, серьёзный, взрослый (борода прибавляла возраста, и Ленка думала, что ему под тридцать ‒ потом оказалось, что всё не так страшно), почему же не подойдёт, или хоть не улыбнётся, если она ему хоть немножечко нравится? Только смотрит серьёзно, даже строго, и снова возвращается к работе. Нет, наверное, она просто его отвлекает, вот и всё.
‒ Да вы достали уже переглядываться, ‒ однажды вполголоса рассмеялась Кристина, заговорщицки наклонившись к ней через стойку и лукаво блестя большими карими глазами. ‒ Подойди к парню, видишь, все глаза на тебя проглядел!
‒ Да что ты… ‒ Удушливый румянец вспыхнул на щеках, поднялся жаром, наверное, до самых ушей. ‒ Он, наверное, просто сердится, что я тут…
‒ Ленка. Я на него всю дорогу смотрю, он с утра приходит и головы от ноутбука не поднимает. И вообще, посмотри внимательно, видишь? У него же наушники в ушах. Ему всё равно, хоть тут полк солдат пройдёт, он не услышит. Он тебя ждёт. И именно на тебя смотрит, больше ни на кого не реагирует. Вообще.
Лена замерла, затрепетала, живой жар вспыхнул внутри, заполошно забилось сердце, онемели и сделались слишком горячими пальцы, закружилась голова… Да что ты так реагируешь, глупая, это просто парень! Просто подойди, улыбнись, познакомься, может, дело и не закончится ничем даже, это же не любовная дорама, не книжка какая-нибудь, хоть ситуация и правда такая, как в книжках описывают, но все равно ‒ что ты так волнуешься, нельзя же…
Пока Кристина готовила ей кофе, Лена прижимала ладони к щекам, прикрыв глаза, и пыталась успокоиться. Потом натолкнулась на чужой ободряющий, весёлый, лукавый взгляд, когда Кристина передавала ей стаканчик ‒ и с таким чувством, будто сердце сейчас рухнет куда-то в желудок, решительно обернулась к столику у окна.
‒ Здравствуйте… ‒ голос походил на писк. Лена решительно прочистила горло, сердясь сама на себя за трусость. ‒ Здравствуйте!
Марат поднял голову от экрана и вытащил из уха наушник. И правда, наушники. Беспроводные, наполовину скрытые густыми темными волосами, вот и не заметила, глупая девчонка. Смотрит этими своими большими, темными глазами, внимательно-внимательно, едва заметно улыбается, и от этого его строгое, как с обложки книги, лицо делается ещё красивее. Лена поспешно нырнула рукой в карман пальто и вытащила оттуда маленькое печенье с предсказанием ‒ она каждый раз, когда сюда приходила, покупала такие, а открывать не успевала, поэтому в карманах всегда валялась парочка.
‒ Это вам!
Марат удивленно приподнял брови, но улыбнулся шире и теплее. Взял, распаковал, разломил. Какие красивые, длинные пальцы… Развернул бумажку с предсказанием…
‒ «Будьте внимательны, возможно, ваша судьба находится прямо у вас перед глазами».
Вот тут Ленка и пропала.
* * *
Роман развивался стремительно и красиво. Марат умел ухаживать. В тот же день настоял на том, чтобы заплатить за её кофе, проводил до дома («Вам же нужно работать?» ‒ «Закончу потом, не страшно, не могу отпустить вас одну»). Они шагали вдвоём через прохладный и ясный, свежий, осенний день, золотые листья горели на фоне синего неба, и Марат выглядел таким красивым в своём строгом пальто, засунув руки в карманы, с немного скуповатой, сдержанной, но тёплой улыбкой. Рассказывал о своей работе, спрашивал о ней, Лена страшно смущалась, что ещё только учится, наверное, ему смешно слушать про её оценки и преподавателей, он же такой взрослый, такой сильный… Марат успокаивающе улыбнулся, заметив её волнение, и сказал, что ему очень интересно. И от его взгляда у Лены душа ушла в пятки, и сделалось так хорошо внутри, как, наверное, в жизни не бывает.
Следующие несколько недель были одним бесконечным счастьем. Лена летала, как на крыльях, не зная, куда себя девать от постоянного радостного волнения, распирающего изнутри. Марат присылал ей сообщения «С добрым утром, красавица» и «Спокойной ночи, спи крепко». Встречал её с учёбы с цветами и конфетами, забирал на машине, нежно настояв, даже когда Лена начала отпираться, страшно смутившись (и, если честно, немного испугавшись, чем даже обидела немного Марата: «Неужели ты думаешь, что я сделаю тебе что-то плохое?»), что сядет в машину к незнакомому человеку. Дарил подарки, порой даже слишком щедрые, Лена не знала, как такое принимать, и, одновременно счастливая и растерянная, пыталась уговорить его дарить что-нибудь менее впечатляющее. Починил её ноутбук, когда он сломался, и чудом спас почти готовую курсовую работу, за что Лена порывисто кинулась ему на шею, впервые самостоятельно проявив инициативу в прикосновениях, и Марат обнял её в ответ неожиданно крепко и сильно, всем телом прижав к себе, и тем самым словно подчеркнув, как много она для него значит, что для него это ‒ не просто дружеская помощь, а что-то большее…
В общем, неудивительно, что через пару недель они уже целовались под пылающим золотом деревом у Ленкиного дома, и это был самый потрясающий поцелуй в её жизни. Хотя технически ей, конечно, и сравнивать-то не с кем было: Марат был её первой любовью, не сравнивать же с ним случайные пару недель возвращений из школы за ручку с одноклассником. Но, несмотря на отсутствие материалов для сравнений, Лена все равно была уверена, что так целуются только в сказках, в кино, в книжках. Так горячо и сладко, крепко, надежно прижимая к себе, бережно обхватывая ладонями её замёрзшие щёки…
Даже когда всё стало гораздо хуже, Лена любила возвращаться к этому воспоминанию. Оно было чудесным. Словно нежное обещание: как всё могло бы быть, словно лёгкое прикосновение сказки: золотые листья, тёплые ладони, привкус кофе на его губах…
После, оглядываясь назад, Лена понимала, что вообще-то уже тогда, в те радужные, счастливые, первые недели, бывали моменты, которые неприятно коробили душу. Например, у Марата в речи присутствовали аргументы, апеллирующие к полу. Например, «Я все понимаю, ты же девочка». Или «Я должен это сделать, я же мужчина». «Женщины не должны…», «Мужчины не должны…» ‒ и прочее. Честно сказать, это неприятно коробило, было в этом что-то такое… Странное… Порой кому-то язвительному внутри неё хотелось пошутить «Озвучьте весь список, пожалуйста!» ‒ что, кому и в каких количествах должен. А то мало ли, что в этом неозвученном списке могло оказаться.
Ещё он почему-то часто подчёркивал, как ему нравится, что Лена не ходит по клубам, «как другие девушки», и почти не красится. Лена хлопала глазами. Во-первых, не так-то много она сама знала девушек, которые постоянно ходили бы по клубам ‒ а по мнению Марата (может, он прав, конечно, он же явно опытнее и старше, лучше разбирается в людях) такие чуть не каждая вторая. Во-вторых, что, собственно, плохого в клубах и макияже, и почему это сразу означает, что девушка ‒ пустышка, недалёкого ума и лёгкого поведения? Вот та же Кристина, с которой Лена вскоре стала общаться активнее, переписываться в соцсетях ‒ она любила яркий, тяжёлый макияж (не на работе), и пара фото из клубов у неё было. А ещё она читала «Улисса» и Достоевского и ходила на лекции по архитектуре.
Марат однажды в разговоре вдруг грубо отозвался о Карине, а когда Лена (с неожиданной для неё самой горячностью) начала спорить, неожиданно рассердился, и Лене было до слёз обидно, потому что это ведь Кристина подтолкнула её познакомиться с ним. А теперь Марат так грубо о ней говорит, якобы она всё это делает, чтобы завлекать мужчин…
Когда Лена, захлебываясь в слезах, извинилась за чрезмерную горячность (может, она и вывела его из себя?) и за то, что начала этот глупый спор, Марат долго молчал ‒ Лена леденела от этого молчания, будто сами внутренности замирали и замерзали, и почему-то было так страшно, страшно, что он так и не ответит, что он просто уйдёт и бросит её, идиотку ‒ а потом крепко обнял и сказал «Я просто так боюсь, что эта Кристина или кто-то ещё испортит тебя, мою чистую девочку». Лена плакала уже от облегчения ‒ а потом, вспоминая этот момент, почему-то хмурилась. Словно что-то было не так.
Или то, как Марат настаивал на какой-то чрезмерной заботе. Заплатить за неё, отвезти на своей машине, подарить подарок более роскошный, чем она была готова принять. Это было приятно, конечно, и очень, Лена каждый раз терялась и смущалась, не знала, куда себя девать от счастья, но в то же время… Если он просто такой щедрый и любящий человек (а она так и объясняла его действия), то почему не может просто отступиться, если она сказала «нет»? Почему продолжает давить, чтобы она приняла подарок или села в его машину? Пару раз они чуть было не поссорились. И это очень мило с одной стороны ‒ ссориться из-за подарков, будто бы ссориться «кто кого сильнее любит» ‒ но в то же время… Лена правда не хотела слишком много от него принимать, зная, что отплатить тем же не сможет. Не хотела от него зависеть. А его словно именно эта ситуация больше всего бы и устроила.
С учёбой тогда всё ощутимо разладилось. Какая тут учёба, когда бабочки в животе, и в голове только бесконечно повторяющееся любимое имя? А вот внешности её постоянно теперь говорили комплименты: что она летает, как на крыльях, как у неё горят глаза, и Лена сама чувствовала, что так оно и было. Родители, конечно, заметили, такое сложно не заметить. Сказали, что рады за неё, только мама нахмурилась:
— За учёбой всё-таки следи, милая. Нельзя забрасывать свою жизнь ради мужчины, даже ради самого прекрасного.
— Тем более, что Марат твой… — начал папа.
— Гриша, тише.
Лена настороженно посмотрела на отца. Он же не собирался тут ударяться в отцовскую ревность, правда? Её добродушный, понимающий папа совсем не походил на такого родителя, который бы стоял на балконе с дробовиком и отстреливал подходящих женихов. Так что не так? Ему не нравится Марат? Почему, что он такого сделал?
Она попыталась даже вывести отца на разговор, выяснить, что случилось, чем Марат ему не угодил (в груди болезненно билось: меньше всего на свете она хотела бы оказаться меж двух огней, между двумя своими любимыми мужчинами), но папа молчал, как партизан. Только сказал: «Дочь, это твой выбор, я его поддержу, какой бы он ни был, лишь бы ты была счастлива. Я только хочу, чтобы ты знала: если ты вдруг поймешь, что тебе не хочется больше быть с этим человеком в одной квартире, или он что-то сделает, что тебя сильно обидит ‒ сразу звони мне, понятно? Я тебя всегда поддержу, мы с мамой оба поддержим».
Лена тогда начала отпираться:
— Да что ты, Марат бы никогда…
— Хорошо, никогда так никогда. Просто помни об этом, пожалуйста, на всякий случай, ладно? Для моего душевного спокойствия.
Тогда Лена сразу решила: ни за что не позвоню. Это просто унизительно ‒ неужели она не может сама за себя постоять, неужели в почти двадцать лет ее проблемы будут решать родители? Тем более, проблемы, связанные с отношениями. Да и разве Марат может сделать что-то такое, от чего придется уносить ноги, звонить отцу, срочно просить её забрать или сбегать к родителям под крыло?
Ну да, он иногда немного вспыльчивый. Да, немного грубый, бывает. Да, иногда они ссорятся ‒ но ведь все пары ссорятся. Да, иногда он намертво замолкает, и ей от этого делается страшно, но ведь это не насилие никакое, ничего страшного не происходит ‒ просто она его обидела (сама виновата!), и он молчит. Это же не насилие, не угрозы, не что-то ужасное, о чем Лена порой читала в интернете. Просто молчание и холодный взгляд. Просто у него на все есть свое мнение, и иногда он не очень хорошо переваривает чужое, ему больно, если они не приходят к согласию по важным вопросам. Ну, и ещё он немножко слишком ревнивый, хоть Лена его и не провоцирует, но всё-таки. И тот раз, когда он назвал её дурой, когда они говорили о машинах, и он начал высмеивать, что она в них совершенно не разбирается, был всё-таки обиден. Лена тогда себя убедила, что все нормально, она ведь и правда не разбирается в машинах, Марат ей просто правду сказал ‒ но все равно было… неприятно.
Но это все мелочи, так ведь? У всех бывают недостатки, плохие дни, дурное настроение. Отношения ‒ это работа, в конце концов. Не бывает только хорошо, иногда нужно проявить гибкость, подстроиться, отнестись с пониманием. Верно ведь?
…созваниваясь с папой по видеосвязи каждый вечер, Лене все чаще приходилось перед звонком делать несколько глубоких вздохов и насильно надевать на лицо улыбку, чтобы не слишком бросался в глаза ее заплаканный вид.
---
Автор: Дарья Маланина