Эмили Дикинсон - загадочная фигура американской литературы, чье талантливое и гениальное творчество продолжает волновать и вдохновлять читателей по всему миру. Ее уникальный стиль, яркие образы и глубокие мысли пронизывают каждую строку ее стихов, заставляя нас задумываться над смыслом жизни, любви, тайной смерти. Эмили Дикинсон - поэт-визионер, чьи произведения раскрывают нам новые грани человеческого существования и непостижимую мудрость ее души.
В этой статье речь пойдет о детстве и юности писательницы, а в последующей о расцвете её творчества, депрессии, психическом расстройстве поэтессы, и о том, как страдания помогали ей творить.
Чтобы начать понимать затворнический образ жизни американской поэтессы Эмили Дикинсон (1830-1886), необходимо узнать особенности её характера и то, что она создавала на основе своей философии и жизненного опыта. По мере того, как ее личность формировалась на протяжении многих лет, она уходила в затворничество, благодаря которому стала знаменитой. Её талант, поэзия и творчество были обратной связью с миром, ответом ему, и отображали её особый взгляд на одиночество и Вселенную.
Это не отрицает аргумент многих феминистских литературоведов, которые отмечают, что писатели-мужчины используют литературное творчество, чтобы показать свои возможности и одаренность, в то время как женщины-писательницы используют творчество только для того, чтобы справиться с трудной жизненной ситуацией, выразить свои душевные переживания или заработать своим писательством на хлеб. Эмили Дикинсон является величайшей американской поэтессой, её голос в мире поэзии звучит очень оригинально, и тот факт, что она никогда не публиковала и не собиралась публиковать свои стихи, является сильным заявлением об «искусстве ради искусства», о творчестве ради личной трансцендентности в противовес славе и необходимости внешних сил для ее утверждения идентичности и ценности. Этого мотива достаточно, чтобы дать Дикинсон высокий статус.
Когда она отправила несколько стихотворений ведущему ученому и критику того времени (Томасу Вентворту Хиггинсону), чтобы узнать его мнение о том, «дышат» ли ее стихи, она получила обескураживающую записку, в которой говорилось, что стихи «не предназначены для публикации». В более поздние годы своей жизни он признал их странным и причудливыми. Ее ответ был смелым и уверенным:
" I smile when you suggest that I delay "to publish" -- that being foreign to my thought, as Firmament to Fin".
"Я улыбаюсь, когда Вы предлагаете мне отложить "публикацию" - это чуждо моей мысли, как твердь рыбе."*
«Firmament- твердь» — это отсылка к небу, а «Fin - плавник» — метонимическая отсылка к рыбе. Как небо — чужая среда для рыбной ловли, так и Дикинсон чужда преднамеренная задержка публикации.
С другой стороны, было высказано предположение, что Дикинсон, возможно, не была заинтересована в публикации, а просто интересовалась мнением признанного поэта о ее творчестве. Это согласуется со следующими двумя строками, в которых говорится об отсутствии у нее популярности среди читателей и неспособности добиться ее. В этом случае это была бы "чуждая" ей публикация. В любом случае, «чуждо как небосвод плавнику» относится к чему-то заимствованному или чему-то похожему на идиому «рыба из воды».
Именно в этот период своей жизни (1862) она решила заниматься своим творчеством более энергично, в конечном итоге написав 1775 стихотворений вплоть до своей смерти в возрасте 55 лет, но не сказав об этом никому, даже своим ближайшим родственникам. А с совершенствованием ее мастерства последовало и укрепление её отшельнического образа жизни.
Ключи к разгадке личности Эмили Дикинсон можно попытаться найти в её раннем возрасте. Затворничество было отражением богатого внутреннего мира и переживаний, которые никто не мог разделить или понять. Ее отец был консервативной личностью, не преуспевающей во многих мирских делах, но уважаемой за свою последовательную честность. Он чрезмерно опекал свою жену и дочерей, дело доходило до крайностей, был "интеллектуально тупым" и упрямым. Он до самого смертного часа отказывался утверждать христианский евангелизм своего времени(пуританство) к огорчению своих "спасенных" коллег и соратников. Глава семьи управлял домом с "угрожающим присутствием", хотя часто отсутствовал по юридическим и политическим делам, однако даже их решение не особо способствовало успеху в местном политическом обществе Амхерста или Массачусетса.
Мать Эмили Дикинсон была домохозяйкой. Она была нежной и мягкой, но с неврастеническим складом характера, подавленная своим мужем и обладающая организаторскими способностями, от которых он зависел. Она держала такую же психологическую дистанцию от мвоих детей, как и её муж, но по другим причинам: будучи постоянно тревожной, болезненной и хрупкой женщиной просто не могла уделять им должного внимания.
Дикинсон писала, что она была похожа на ребенка, оставшегося без матери, за исключением последних лет её жизни. Отношения изменились, так как мать стала инвалидом, и Дикинсон приходилось выполнять "родительские" обязанности, а мать стала похожей на ребенка.
Дикинсон описала свое восприятие брака, основанное на наблюдении за ее родителями, в стихотворении, где говорится о браке как о своего рода погребении в море.
She rose to His Requirement dropt by Emily Dickins
пер.Сергей Ёлтышев
Взросла до мужних нужд - свои
игрушки оброня,
берясь за честные труды
как женщина, жена,
раз д'олжно, упуская дня
иль трепет, иль размах,
иль ожиданий новь, иль клад,
гасимый в закромах,
невспомненный... Как океан,
чужь трав и перл растя
себе лишь только, - знать о них
лишь глуби, их неся...
Дикинсон получила классическое образование, в средней школе преуспела в греческом, латыни и ботанике. Она не принимала женоненавистничество своего отца и отказалась следовать по пути, предписанному для умных женщин: школьному учительству или удачному браку, приняв единственную альтернативу: поселиться дома. В более поздние годы она насмехалась над женщинами-активистками, будь то суфражистки или светские львицы, считая, что они преследуют роли, предопределенные мужчинами.
В детстве окно ее спальни выходило на кладбище. Темы смерти, кладбища и усыпальниц, несомненно, являются её ранними впечатлениями. В позднем подростковом возрасте Дикинсон собрала книгу прессованных цветов, насчитывающую более семидесяти экземпляров, каждый из которых был тщательно помечен латинской номенклатурой. Возможно, это было прелюдией к тому, что в возрасте около тридцати лет Дикинсон начала практиковать переписывание своих стихотворений на листах, чтобы сшить их вместе в рукописные книги и сборники. Они были тщательно спрятаны в течение всей жизни и найдены в только после ее смерти.
Отец не приветсовавал её выходы в свет, свет, она с подозрением относилась к праздности и боялась сквозняков в подвалах, болезней и зимнего воздуха. Призрак смерти был вполне реальным и стал тематическим элементом ее жизни и стихов. Туберкулез (чахотка) и ревматическая лихорадка уносили жизни без разбора, будь то мужчины или женщины, высокого или низкого происхождения. Дикинсон ясно видела вездесущую причину боли, страданий и смерти. Эти темы — вместе с ее детскими воспоминаниями, мыслями о Боге, небесах, ангелах, загробной жизни, бессмертии и воскресении — изложены в стихах. Она описывала себя как друида, циника, затворника и человека, одержимого «сладким скептицизмом». Тем не менее, Дикинсон останавливается на религиозных темах в значительной части своих работ, с подлинным чувством борьбы и упорным поиском ответов.
Уже в старших классах школы Дикинсон испытывала сильное давление со стороны сверстников, принимавших евангельскую весть. Она чувствовала себя все более изолированной от подруг, чья религиозность пугала ее. Знакомых становилось все меньше по мере того, как они бросали школу, чтобы выйти замуж, или заканчивали ее, чтобы продолжить преподавание. Молодые люди, с которыми она знакомилась в основном через старшего брата, подруг и младшую сестру, также пропали с новыми обязанностями и социальными связями. Дикинсон становилась все более одинокой, обращаясь к письмам как к форме общения с быстро исчезающими друзьями. Для родственников она писала стихи по особым случаям. В письмах не было стихотворений, которые она ценила, и часто не сохраняла свои тексты.
Постепенно она стала всё больше закрываться от окружающего мира и становиться тем самым "живым мифом", о котором говорили её современники.... продолжение следует
