Это был самый вкусный в жизни Катерины хлеб. Хрустящая ароматная корочка вскружила голову.
Дед и бабка ворчали друг на друга, что-то обсуждали.
— Ты не обращай внимания, доченька, это мы так, по-стариковски. Коли молчать, то толку никакого. Язык засохнет, коли молчать. Вот Гелька обиделась однажды и замолчала на полгода. А потом что? А потом только кашлять полгода могла, ни одно слово из неё не вылетало.
Так что пока ты кушаньем наслаждаешься, мы тут погорланим.
"Черносошница" 12
Глава 11
Глава 1
Они и впрямь с бормотания перешли на крик.
Не знай бы Катя, что они так потешаются, уже давно бы заподозрила неладное.
Между прочим, с этими стариками было очень весело. Они журили друг друга весь день, а потом очень мило, по-детски, просили друг у друга прощения.
Иные люди могли бы сказать, что эти двое тронулись умами.
Но Катерине с ними было весело.
В городе Катю похоронили.
После пожара в кабаке художники и музыканты остались словно сиротами.
Они мыкались по разным местам, но никто не хотел воскрешать деятельность погибшей черносошницы.
Деньги покойного Жорки, вложенные Катериной и ссуженные на различные городские нужды, продолжали приносить прибыль, но отходили временно государству до установления прав на них. А поскольку наследников не имелось, это порождало мошеннические действия.
У Катерины вдруг обнаруживался сын, рождённый ещё в монастыре, и никто не обращал внимания на то, что там она была ещё очень юной девицей. Объявлялись и женихи, и даже помолвленные экземпляры, которые приносили личную переписку, утверждая о скорой свадьбе. Были и те, кто приносил расписки о том, что погибшая должна крупную сумму денег.
Занимавшийся делом Катерины человек, чего только не видел до того времени, пока хозяйка денег не объявилась сама.
Но до это времени охочих до чужого добра было предостаточно.
И вот уже в третий раз Катя пряталась от людей. Нет, ей не приносило радости то, что все считают её погибшей. Она просто не хотела видеть никого, кроме этих смешных стариков.
Да ей никто и не был нужен из той кабацкой жизни. Разве только охранник.
О нём дед не нашёл никаких сведений. Катерина поминала охранника в своих молитвах.
Женщина скрылась от взглядов светского общества, оставив за собой тень истории, наполненной интригами и неожиданными поворотами.
Её жизнь, казалось, превратилась просто в тайну, которую пытались разгадать многие.
О тех людях, которых дед отправил в кратковременный сон тоже не было ничего известно.
Для всех Катя осталась в том страшном пожаре.
Прогулки женщины ограничивались теперь только небольшим двором.
Вот уже вторую весну Катя встречала со спасшими её людьми.
Они знали о ней всё. Называли дочкой, восхищались тем, как она одна смогла тянуть на себе такую тяжёлую ношу — кабак.
— Ты как будто не от мира сего, — удивлялся Семён Тимофеевич, — ну кому рассказать— не поверят, что дочка у нас вон кто, оказывается.
Катя не любила разговоры о её принадлежности к другому миру и даже позволяла себе хмуриться и обижаться на деда.
Но он видя, как меняется её настроение, всегда успокаивал:
— Да я же никому никогда не расскажу. Не хочешь, чтобы знали о тебе, пожалуйста! Живи, тебя никто не выгоняет. Нам бог детишек не дал, так вот хоть на старости лет рядом приятный человек.
Катя обнимала деда, утыкалась к нему в плечо и иногда плакала.
— Ну будет тебе, — шептал дед и тоже, бывало, ронял слёзы.
Эти нежности Ангелина Харитоновна на дух не переносила и однажды даже сказала Катерине, что ревнует малость её к деду.
А потом засмеялась и попросила не принимать слова близко к сердцу.
Между Катериной и Семёном установилась какая-то магическая связь.
Однажды дед позвал её тихо, чтобы не слышала Ангелина.
Катя подошла, дед шепнул на ухо:
— Поди к себе, я счас вернусь.
Он юркнул в её комнату и тотчас запер дверь.
— Ничего, что Гелька обозлится, что мы уединились. Я тебе кой-чего покажу.
Дед вытащил из-за спины два свёртка и сунул их в руки Катерине.
Спасённая долго смотрела на свои руки, потом решилась развязать ленточку.
На одном листе был нарисован тюльпан.
Алые лепестки были чуть повядшими, скорее всего это был уже конец весны.
Вокруг довольно толстого стебля выползала из земли молодая зелень, а большая муха, примостившаяся на лепестке, расправила крылья и готова была уже лететь. Но художник остановил её на своей картине. И чувствовалось, как будто весь мир замер.
Катя смотрела с интересом, а Семён стоял за спиной и теребил в руках крестик, свисающий на толстой бечёвке с шеи до живота.
— Что выскажешь? Ты же ценитель у нас… За тобой слово: творить надо было или в стол прятать?
Рассматривая муху, Катя прошептала:
— Творить… Всегда нужно творить… Даже когда кажется, что это никому не нужно.
Дед вздохнул.
— Эх ты, молодость… Так у вас всё просто и безоблачно. Хотя тебя это не касается. У тебя, ох, как облачно. Бури тебя не щадят, доченька. А вот я ошибся тогда… И… Сжёг все, что было. Вот что бабка смогла вырвать из огня, то и перед тобой.
Катя раскрыла вторую картину.
На неё смотрели полные любви глаза Ангелины. Чёрная тугая коса мирно покоилась на девичьей груди, шаловливо прикрытой только этой косой.
— Она была моей музой.
Дед вдруг подошёл к окну.
— Она осталась, а муза улетела. Обидели меня сильно, Катя… Я больше и не брал в руки краски. А сейчас смотрю на тебя и хочется мне написать твои глаза… На старости лет совсем ум потерял я… Прости, доченька.
Катерина подошла к деду, посмотрела в его глаза.
Тёплый свет исходил от них.
— Ты не слушай меня старого. Сохрани эти картины. Просто так… Когда-то у тебя будет иная жизнь, и, может, они увидят свет. Пусть они останутся после меня, так как детей мы с Гелей не родили. Не мог я…
Она надо мной шутила: «Кто-то детей рожает, а кто-то картины». Она была права. У Гели мог быть другой путь. Но она выбрала меня. А теперь один бог знает, как оно было бы лучше.
Катя прижалась к Семёну.
Его сердце колотилось так сильно, что она даже испугалась.
Долго стояли в обнимку.
Потом Катерина свернула картины, завязала ленточку и протянула деду со словами:
— Спасибо, что позволили мне взглянуть. Я польщена.
— Да гляди сколько нужно, — махнул рукою дед. — У тебя останутся. Мы с бабкой так решили. Она сама сказала, чтобы я тебе отдал. Мы пожили своё… А тебе ещё ковыряться в этой жизни кочергой. Только ты смотри: не доверяй людям. Много слов будут говорить хороших, много любви сулить… Ты не такая, как все. Люби себя, Катенька и не давай в обиду.
Ты картины-то припрячь, а когда уходить соберёшься, так с собой прихвати. Какая-никакая память об нас с Гелькой.
Дед подошёл к Катерине, погладил по голове.
Ночью у Семёна Тимофеевича остановилось сердце.
Ангелина Харитоновна выла.
От этого воя и проснулась Катя. Она подошла к старушке, присела рядом, дотронулась до вмиг похудевшей руки Семёна, прикоснулась к ней губами.
— Не встанет больше, — прошептала Геля. — И я не встану.
Вдова вышла из комнаты.
Услышав грохот, Катя выбежала на звук.
Старуха лежала на полу, рядом с ней — опрокинутый стакан.
Откуда-то появились в доме люди. Они обнимали Катерину и плакали вместе с ней. Они говорили, что Ангелина выпила отраву.
Все до одного поминали добрым словом Семёна Тимофеевича, называя его посланником бога.
Об Ангелине слов было мало, возможно, в виду её склочнического характера и резкости, которую она проявляла ко всем людям кроме мужа и иногда Кати.
Похороны прошли как в тумане. Вернувшись в уже ставший родным дом, Катя вытащила свёртки-картины и зарыдала. Только сейчас поняла, что в тот день старик приходил прощаться.
Продолжение
Путеводитель по книге "Черносошница"
Дорогие читатели! Всем желаю прекрасных выходных.
Я вас ещё немного помучаю кружевными предложениями 😁
Уж больно интересные задания на выходные у меня.
Спасибо, что вы со мной!
Я всегда рада вашим комментариям! Не всегда могу ответить, но я всё-всё читаю!