Потянулись снова январские будни. Каждый день одно и то же. Погода только менялась. То вдруг завоют голодным волком ветры северные, закружит, запуржит непогодушка. На колодец пойдешь, морозом щеки обжигает. Еще и дорогу всю переметет. Чуть ли не по колено в сугробах приходится пробираться. Сколько раз бывало, что Дарья падала в сугроб. Только куда коромысло, куда ведра с водой летят.
Глядел, глядел на это Иван, да не выдержал. Забрал у Дарьи из рук коромысло, заругался.
- Все. Больше чтоб не ногой к колодцу. Сам воду носить буду.
Дарья поначалу сопротивляться начала. Да как же это так-то. Просмеют ее бабы, как увидят, что мужик воду таскает. Где это видано. Не мужицкое это дело. Но Иван и слушать не стал.
- Я тут хозяин. Сказал, не будешь ходить, так и будет.
Дед Матвей только поддакивал. Правильно, мол, все мужик-то говорит. Слушаться его надо.
А Дарье уж и впрямь тяжко было с ведрами-то полными ходить. Сколько раз туда да обратно отмеряешь, пока в бочку натаскаешь воды для скотины, да в дом бочонок. Перестала противиться. По дому дел много, только успевай. Да и время-то ее подходило. Вот-вот опростаться должна. Скорее бы уж. Живот большой вырос, мешал ходить. Вспомнилось, Романком ходила, так и не чуяла живот-то свой. До самого конца летала А тут, глико, чего делается. Ноги отекать стали. День натопчется, а к вечеру как столбы станут. И спина того и гляди отвалится.
Увидела как-то в окошко, Нюрка мимо дома идет. Застучала ее, помахала рукой, чтоб зашла. Пришла, глянула на Дарью.
- Чего-то ты изменилась, Чё это с тобой.
- Да срок мой подходит. Чё-то плохо я нонче хожу. Старая уж что ли стала.
- Чего городишь-то, старая она.
- Я тебя чего позвала, ты захаживай ко мне каждое утро. Другой раз и делать-то ничего не надо. Посмотри только, жива ли я.
- Ну, Дарья, ты и удумала. Зайти то мне не долго. Я тебе и с печкой помогу и со скотиной. Не переживай.
- Вот и ладно. Ты не думай, я тебя не обижу, рассчитаюсь.
Как Дарья считала, что она уж розродиться должна. А тут и думушки еще нет. Вечером, когда спать легли, слышит Иван, как Дарья шмыгает носом.
- Ты чего, уж не захворала ли?
- Нет, так это.
Иван погладил жену по голове, провел рукой по лицу. Батюшки светы, да ревет она, слезы-то по всему лицу размазаны. Он сел на кровать, испуганно спросил.
- Болит что ли чего.
Дарья ревела уже взахлеб. Даже ответить ничего не могла. Иван молча ждал, когда она проревется, да прижимал ее голову к себе. Женщина и вправду потихоньку начала успокаиваться, плечи ее перестали судорожно вздрагивать.
- Страшно мне чё-то, Ваня. А ну как не разрожусь. Останетесь вы с Романком, а то и еще с кем Бог даст.
- Чего городишь. Чей не в первой тебе.
- От того и боюся. Тот то раз совсем по другому было. Да уж и опростаться должна, как считаю.
- Ладно, не реви раньше времени. Завтра, как Нюрка придет, пошли ее к повитухе. Пусть придет, поглядит на тебя. Может чего она скажет. Считай сколько баб через нее прошли. А про плохое и не думай. Как это меня одного оставишь. Думать даже не смей.
Иван снова лег, обнял Дарью. И ей стало после его слов как-то спокойнее. И вправду, повитуху надо позвать. Чего она скажет. Так и сделает завтра.
На другой день ветер сменился, подул с теплой стороны. Хоть и мело все так же, да мороза не было. Утром прибежала Нюрка.
- Ой Дарья, на улице-то сумет прямо под самые окошки надуло. Того и гляди и их завалит.
Дарье с утра было худо. Она даже не вставала. Иван прибирал скотину в хлеву. Дед Матвей пошел ему на подмогу. Хоть и плохой уж помощник, да все глядишь, снег с дороги откинет и то хорошо.
- Нюрка, ты корову подои, да теленка накорми. А потом сбегай к бабке-повитухе. Приведи ее к нам. Худо мне, чё-то седни совсем.
- Я тогда скорей к корове пойду, обихожу ее.
Нюрка убежала, а Дарья опять погрузилась в какое-то полузабытье. Пришел со двора Иван. Принес с собой холод. Дарья с удовольствием вдохнула морозный воздух. Муж подошел к женщине, с участием посмотрел на ее воспаленные глаза, потрогал лоб.
- Жару-то нет.
Больше он ничего не сказал, но то, как Дарья выглядела, ему совсем не понравилось. Поэтому как только вошла Нюрка в избу, он забрал у нее дойницу, сказал, что сам процедит, а девку услал к повитухе.
- Ты там больно-то не тренькай, скажи, что Иван, мол, зовет. Да пусть поскорей придет.
Дед Матвей поглядел на сноху, прошел в упечь к Ивану.
- Видно время пришло. Баню бы надо протопить, да ее в баню увести.
- Ты чё, тятенька, какая баня. Ей и так тяжело, а ты в баню говоришь.
- Так вроде всегда там бабы родят. В тот то раз летом было, так хорошо в чулане обошлось. Теперь в чулан не уведешь.
- Ничё, дома пусть лежит. И так вся из страшилась баба. Боится она. Вчерась баяла. Чует неладное чё-то.
Матвей не стал больше пререкаться с сыном. Они молодые, пусть как хотят, так и делают. Сноху ему жалко было. А ну как и вправду не разродится. Чего делать-то будут. Горе то какое.
- Ты, тятенька иди, у Ефрема посиди. Только ничё не бай там про Дарью-то. Ни к чему раньше времени.
Матвей, от греха подальше, собрался быстро и ушел. Дорогой ему встретилась Нюрка. Та шла одна, только поклонилась старику и дальше пошла. Нюрка зашла в избу. Иван молча глянул на нее. Нюрка зашептала шепотом, который был слышен во всей избе.
- Счас придет. Соберется только, Возьмет чё надо.
Повитуха, тетка Дуня, была старая. Она и сама не знала, сколько уж ей годков теперь. Жила она на другом конце деревни с младшим сыном, со снохой да внучатами. Еще старший сын жил тут же на дворе, отделился, домишко построил. Двух дочерей еще замуж выдала, обеих в другие деревни увезли.
Дарья лежала на кровати и тяжело дышала, поясницу разламывало. Потом схватки отпускали, лежала тихохонько. Ивану в такие моменты становилось страшно, казалось, что она перестала дышать, он подходил к ней и прислушивался. Вытирал мокрой тряпицей испарину со лба.
Нюрка забралась на печку, где сидел испуганный Романко.
- Не бойся. Мамке скоро полегчает. Захворала она. Сичас тетка Дуня придет, поможет ей, легче будет.
Ей и самой было страшно. Нюрке приходилось видеть, как мать рожала. Но там было все быстро, девка даже испугаться не успевала. Все без повитухи обходилось. Как-то раз Нюрка сказала, что сбегает к тетке Дуне. А мать рассердилась на нее, еще и накричала.
- Вот еще удумала, богачка какая нашлась. Ей ведь деньжищ надо отвалить. Что я, сама не справлюсь.
И вправду, каждый раз сама управлялась. А один раз так и вовсе из поля с ребеночком пришла. Завернула его в исподнюю юбку.
А тут все по-другому было. Иван испуганно ходил около кровати. И Дарья, распластавшаяся без сил. Скорее бы тетка Дуня пришла. Та словно услышала ее думы. Дверь отворилась и в избу, словно колобок, вкатилась повитуха. Она была маленького роста, видно уж в землю расти начала от старости. Сама кругленькая, сухие ручки с длинными пальцами. Лицо как печеное яблоко.
Она без лишних разговоров объявила, что ей надо заплатить гривенник, да два каравая хлеба за работу. Если не согласны, то она пойдет обратно.
- Что ты. Конечно заплачу.
Иван тут же, чтобы старуха не засомневалась в его словах достал из загашника гривенник, от себя еще две копеечки добавил. Про хлеб сказал, что один каравай сегодня отдаст, а другой завтра.
Тетка Дуня оценила его щедрость, стала пошустрее крутиться. Велела Ивану уйти в упечь, осмотрела Дарью, пощупала живот.
- Ну чё ты перепугалась-то. Ровно в первый раз. Все как и делу быть. Такая уж бабья доля, терпеть боль. Счас бабы изнеженные стали. Напридумывают страхов себе.
Дуня пошла к Ивану, велела нагреть воды да заварить травки, которые она принесла. Пусть пьет. Нюрка тихонечко слезла с печи. Сказалась, что домой сходит. Мать, чай ее потеряла, куда делась девка.
Дарья подозвала к себе Ивана. Достала из под подушки ключ от сундука.
- Сходи в чулан. В сундуке куфтырь сверху лежит. Принеси домой его. Сундук-то опосля снова на замок закрой, да до времени ключ у себя оставь, целее будет.
Иван сделал все, как Дарья велела. Хоть и сжалось его сердце, когда она говорила про ключ, чтоб себе оставил. Видно все еще боялась. Вот дурные бабы. Да случись чего, кто чужой в ее сундук полезет. А у нее вон душа видно об этом болит.
С печи слез Романко, дернул отца за рукав.
- Тятенька, я исти хочу, - жалобно протянул ребенок. Отец опомнился. С этими хлопотами про Романа все забыли. Время-то за полдень уж давно перевалило, а у парнишки маковой росинки сегодня во рту не было. Про то, что он и сам ничего не ел, Иван как-то не подумал.
- Сичас, сичас, - забормотал он.- Достал горшок с похлебкой, положил в блюдо, разболтал мутовкой картошку, заправил молоком, да луковицу сверху покрошил.
- Тетка Дуня, садись тоже похлебай с нами, - позвал он повитуху к столу.
Дарья тоже поднялась, походила кругами по избе, подошла к столу, хлебнула несколько ложек стоя. Тетка Дуня сказала, что бы не садилась. Выпила кружку отвара из трав, которые Дуня принесла. Ей показалось, что легче стало, отступило. И вдруг резкая боль в спине заставила ее вскрикнуть от неожиданности. Казалось, что какая-то невидимая сила раздвигает все ее косточки.
Тетка Дуня уложила ее снова.
- Скоро уж, скоро, потерпи немного.
Дарья взяла тряпицу, зажала ее зубами, чтобы не закричать ненароком. Снова пришла Нюрка. Пора к скотине идти. Начались привычные обыденные дела, про Дарью как-то и забыли даже. Иван тоже пошел к своим лошадям. Дарья даже рада была. Зажимала свою тряпку во время нестерпимой боли, потом, когда боль отступала, отдыхала. Романко поел когда, подошел к матери, пообнимал ее, пожалел, а потом снова забрался на печь, как сказала тетка Дуня.
Он забрался в самый уголок, прикрылся рядном. Хоть мамка и сказала, что ей не больно, мальчишке все равно было ее жалко. Хоть и не понимал еще, в силу своего возраста, чего тут происходит. Но он верил ее словам, что скоро все пройдет. Он даже задремал немного. Вдруг там, внизу в избе, раздался какой-то непонятный писк. Что это такое? Кто пищит? Ребенок не мог понять. Он насмелился и приоткрыл занавеску.
Тетка Дуня держала в руках что-то непонятное, которое шевелилось и пищало. А тятенька и Нюрка стояли возле икон и молились. Романко больше не мог усидеть на печи. Видно случилось что-то важное. А еще его распирало любопытство, что же это такое держит тетка Дуня в руках.
Мальчик слез с печки, подошел к отцу. К матери он почему-то застеснялся подойти. Отец увидел Романа, наклонился к нему.
- Сестра у тебя родилась, сынок, - сказал отец. Особой радости в его голосе не чувствовалось. Да и понятно, ждал-то он еще одного мальчишку. Но в то же время Иван был рад, что все закончилось, лежит его Дарья живая и невредимая, волосы растрепались и выбились из под платка и улыбается. Хоть улыбка ее еще слабенькая, но видно, что все хорошо у нее.
Романко с интересом наблюдал, как “это”, которое отец назвал сестрой, унесли в упечь, где на шестке Нюрка с Дуней поливали ее над корытом водой. Романко потом не удержался и закричал от ужаса. Дуня взяла “это”, завернула в тряпку, положила на лопату на которой мать сажает хлеб в печь и сунула в печку. Ребенок закрыл глаза, ему стало страшно, что сейчас так и оставят “это” в печи, испекут как хлеб.
Отец подхватил сына на руки.
- Не бойся, ее уже вытащили. Допекли. Теперь она здоровая будет. Не переживай.
Так на руках он и отнес сына к матери, посадил рядышком. В с матерью рядышком уже лежал кулечек, из которого выглядывал маленький ребеночек.
- Сестренка, - подумал Роман, - теперь у меня есть сестра и посмотрел с нежностью на сморщенное личико.