– Ты своего робота любишь больше чем меня.
– Хочу напомнить, что кучу ржавого железа…
– Миледи, я попрошу!
– Прости Ведёрочкин, прости, милый, но тогда ведь…
– Ты именно так и сказала.
Николай Верёвочкин стоял среди летнего, дачного Подмосковья. Жена его, Ксения уезжала по делам в город. Но прощалась она больше не с ним, а с роботом по имени (фамилии?) Ведёркин, наклоняясь к нему и что-то нашёптывая. Ворковала, а он поддакивал. Если бы это был кот, то мы сказали б, что он урчал от удовольствия, но Ведёркин в силу своего механического происхождения подвжикивал и шевелил механизмами.
У него имелись и заводской номер, и название, когда его, почти что дохлого, списанного в утиль, притащил с работы Николай. "Ага, а то что-то давно нового барахла не было", – прокомментировала приобретение жена. Робот на последнем издыхании крякнул чем-то внутри, хрустнул металлическими суставами и двинул веками-крылышками: "Добрый день, прелестная сударыня". Ксения фыркнула и надела на него подвернувшееся под руку ведро. Так робот стал Ведёркиным (Ведром, Ведёрочкиным). И когда Николай реанимировал его до почти что человеческого состояния, робот новое имя принял как родное.
– И ты не грусти, завтра буду, – погладила по небритой скуле мужа Ксения. – Девок не води, Ведёркина не обижай.
Николай – руки в карманах – двинул губой.
– Ну привет. А чего ж мне делать?
Ксения сунула изящный кулачок мужу под нос.
– До завтра. – Чмокнула его куда-то в шею и вышла за калитку.
Николай выглянул следом. Он любил глазеть на жену уже девятнадцать лет.
– Смотри, – она остановилась и показала на небо. – Жужжит
Он запрокинул лицо – и вправду, летит.
В воздухе мягко разлилась музыка: "Подмосковные вечера". Ксения улыбнулась:
– И откуда он это взял?
– Дорвался до дедовых пластинок. "Ригонду" починил…
– Не всё одни твои кассеты слушать.
– И диски.
– И диски.
Ксения всё не уходила, то ли слушала, то ли попросту оттягивала расставание.
– Ведёркин, а кто это к нам прилетел? – крикнула через забор.
В калитку выехал-вышел робот.
– Нарочный… – ответил за него Николай.
– Милорд!
Жена, выгнув тонкую бровь, поглядела на одного, потом на другого. Махнула рукой:
– Ой, всё, я побежала.
И убежала уже окончательно. Оба проводили взглядами Ксению до поворота и только после того, как она скрылась, зашли (робот, можно сказать, заехал) обратно на участок. Калитка захлопнулась.
– Ну-с, посмотрим, что пишет наш любезный друг Дэдва-Дэчетыре. – Николай поймал дрон, отцепил конверт.
– Сударь, это безнравственно! – пробурчал робот, беспокойно кружащий рядом.
– Слушай, Ведро, а переписываться с нашим рабочим роботом, марая бумагу пером – это как называется?
– Это… Это называется идти навстречу другу! Несмотря на некоторые особенности Дэчетыре...
– Да чего там. Скажем прямо, поехал он кукухой своей электронной. И ты, – Николай ткнул конвертом в Ведёркина, – потакаешь. А чего, удобно: сам в инет не ходишь – не умеешь, а этот – боится. Два сапога пара. Ничего, его скоро обновят, и придёт конец вашей эпистолярной дружбе.
– Он ведь заблокировался на все сетевые протоколы, вы же, сударь, об этом прекрасно знаете.
– Знаю. Придумают чего-нибудь. – Николай отдал конверт. – На, читай. Я прививать.
Это он делал в любую свободную минуту. Многочисленные яблони на участке тянулись к солнцу ветками разных сортов. С некоторых деревьев свисали даже груши. Ведёркин же от огородных забот – вотчины Ксении, где он был незаменимым ей помощником – отвлёкся и стал разворачивать конверт металлическими пальцами.
Николай сидел на стремянке, прививал, а робот крутился под ним, взмахивая руками-железяками, что-то бормотал, потрясая листиками бумаги из конверта, принесённого дроном.
– Я другой узел вяжу, – сказал он, остановившись и глядя на работу Николая.
Верёвочкин, заматывая прививку изолентой, отреагировал:
– Да рассказывай уже.
– Вы исключительно великодушны, милорд.
Николай уселся на верхотуре поудобнее и закурил.
– Хвалит тебя, наверное?
– За что же, позвольте полюбопытствовать, сэр?
– За то, что ты от сети оторванный, всё по книжкам. Музыку вон даже с кассет да пластинок.
– Ох, милорд… Послушайте, тут и про вас имеется.
– Давай, трави.
Ведёркин шевельнул бровями-крылышками и зачитал:
"…А бумага безопасна, да. Я назвал это ВВТ – всеобщий вирус тупости – то, что из сетки ползёт в наши электронные мозги. Такое вот теперь обучение. Мои подопечные [позволю себе заметить, сэр, кажется, это про вас и ваших коллег] что-то заподозрили, хотя их работу делаю по-прежнему. А они строчат отчёты. Верёвкин [гм, простите, милорд, но из песни слова не выкинешь] всё верно говорит. Про бредовую работу и я сто раз тебе транслировал. Он, кстати, пыжится – не хочет только отчёты писать, со мной пытается конкурировать. Остальные кайфуют, как и положено: делать ничего особо не надо, на работу главное ходи, кофе пей; зарплата идёт, социальные риски [тут подчёркнуто] снижаются."
Ведёркин прервался, поглядел куда-то в небеса.
– Всё? – спросил Николай, выпуская дым туда же, вверх
– Если позволите, сударь, ещё есть. Свежее, так сказать.
– Валяй.
– Тут он по поводу, эмм – конфликта в некотором роде с отпрыском вашим, Петром…
– Знаю, не меньжуйся, – махнул на него сигаретой Николай. – К экзамену готовился, ты не захотел ему решение подсказывать, а сказал: "Давайте, юноша, поглядим в учебнике. Поймём, так сказать, суть". Он тебя и выпнул.
Ведёркин нервно заёрзал, закружил вокруг дерева. Но потом остановился и продолжил читать:
"…Это ты молодец, но ведь выгонят! Какой из тебя помощник?
Ладно. Передаю последние новости [он, позволю себе заметить, заглядывает… гм… в мониторы к подопечным]: сбой в общей сети; поисковики выдают фейковые запросы; на верфи в Китае утопили новый танкер – полностью собранный роботами. Утопили роботы же.
В Госдуме подумывают свернуть обязаловку – иметь в организации что-то одно из ряда: ИИ, антропоморфный робот, "голова профессора Доуэля".
У нас в конторе перестали писать отчёты. Начальство глядит на меня косо, остальные пытаются вспомнить, как рисовать схемы и печатные платы, лабать коды, даже паять пытаются – но этого они и никогда толком не умели, приходится исправлять, только работы прибавилось. Ну да ничего, ночью теперь делать нечего [это, сударь, он по поводу ночного обучения в сети, которые Дэчетыре перестал, так сказать, посещать].
Но предчувствую беду: главный инженер, я слышал, обсуждал по телефону, что надо, мол, "нашего шахматиста" проверить на обновление. Спасает действующий пока закон – клиентам вмешиваться в деятельность ИИ запрещено."
– Ладно, – сказал Николай, сползая со стремянки, – давай с тобой теперь партейку сгоняем. А то, что-то Дэдва плохо стал играть.
Ведёркин уставился на Николая.
– Как плохо? Этого не может быть, милорд! Он же всегда лучшим был по шахматам…
– Ещё как может. Пойдём, белыми тебе разрешу сегодня.
***
Через неделю они все втроём (Ксения уезжала ненадолго) вернулись в город. В квартире их без большой радости встретил сын Пётр. Почти уже студент, без родителей он чувствовал себя вольготно.
– Запущено, ох, как запущено, – загундосил Ведёркин, жужжа по квартире.
– Я ж тебя распилю на части, – улыбнулся Пётр – он всё же соскучился по ним. И по родителям, и по роботу.
– Юноша, я сготовлю вам фирменных макарон!
– Замётано. А то я только нефирменные варил.
– Ну, нет, Ведёркин. Это я на природе слабину дала, а здесь дорогу на кухню забудь. – Помотала перед кругляшами-глазками робота Ксения длинным пальцем с облупившимся на даче маникюром.
Когда она отвернулась, Ведёркин подмигнул и Петру, и Николаю. Николай хмыкнул, а Пётр подставил пятерню, об которую аккуратно шмякнул свою растопырку Ведёркин.
– Как там твой дружбан?
– Вы говорите про Дэдвашика, сударь?
– Про него, родимого.
– Хандрит. Ему сети не хватает
– А он всё параноит?
– Можно сказать и так, сэр.
Николай с интересом и некоторым удивлением прослушал этот диалог.
– Так ты, – он показал пальцем на Петра и перевёл на робота, – в курсе про их переписку.
– Ну так-то вроде не секрет.
– И то, что он бумагу карябает человеческими словами, а не какие-нибудь там видео и коды посылает на, скажем, флешке?
– Ну да, – снова кивнул Пётр. – Он же с приветом. И как он там у вас работу работает?..
– Я им не пользуюсь, не в курсе.
– Это да! Мы ж по старинке: ручками, головой, книжечками…
– По шее дам!
– Милорд, смею заметить, что насилие…
– И ты тоже получишь!
***
– Глядите на него.
Всё семейство смотрело на Ведёркина. Тот возился в углу комнаты с какими-то камнями.
– Ведёрочкин, милый, ты что? – спросила Ксения.
Ведёркин молчал, долбил камешком о камешек.
– Эй, фьють! Ведро, с тобой разговаривают! – свистнул Николай.
– Да вы чего, не понимаете, что ли? – встрял Пётр.
– Чего тут понимать? Вконец обнаглел. Реально надо разбирать, электричество сосёт, проку нет, один мусор…
– Может, он заболел? – обеспокоилась Ксения.
– Родители! Вы чего?! Это ж акт протеста! Ну или солидарности… как там… "Вернёмся к истокам", вроде. Ну и он туда же, за своими собратьями.
Николай задумался:
– Да… Наш-то "шахматист" и узелка сейчас не завяжет.
Ведёркин отвлекся от своего занятия, подмигнул крылышками-веками и показал свой большой железный палец. А потом продолжил делать своей первый каменный топор.
Источник: https://litclubbs.ru/duel/2070-obyknovennoe-otupenie.html
