Один – князь, потомок Рюриковичей, другой – внук купца-миллионщика. Оба офицеры, давшие присягу «верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови» Его Императорскому Величеству. Один - организатор и диктатор восстания, а другой – «доносчик на своих друзей», сообщивший о готовящемся заговоре. Так кто же из них герой, а кто – предатель? Разберёмся.
Жертва «для счастья человечества»
Князь Евгений Петрович Оболенский (1796–1865) был членом «Союза спасения», «Союза Благоденствия», а в 1822 году вступил в Северное общество. Близко сошёлся с поэтом-декабристом Кондратием Рылеевым. «Начало моего знакомства с Кондратием Фёдоровичем Рылеевым было началом искренней, горячей к нему дружбы...» - писал Оболенский.
Председателем Северного Общества до конца 1823 года был Никита Муравьев, но в конце года, для более широкой и успешной деятельности, было решено избрать еще двух председателей, – этими председателями стали Сергей Трубецкой и Евгений Оболенский. Евгений Петрович хотел слияния Северного и Южного обществ, первым начал пропаганду среди солдат и унтер-офицеров, одобрял «Русскую правду» Пестеля и был близок с ним политическими взглядами. Князь Оболенский говорил: «Цель нашего общества есть распространение просвещения, искоренение зла, пожертвование личными выгодами для счастья человечества».
В ноябре 1825 года в кругу участников Северного общества появился новый человек, введённый в тайное общество Оболенским, Яков Иванович Ростовцев, двадцатидвухлетний подпоручик лейб-гвардии Егерского полка.
Оболенский и Ростовцев в то время жили в одном доме - доме штаба гвардейской пехоты. Ростовцев внизу, «в нижнем этаже, возле наружных дверей на улицу», Оболенский сверху, на втором этаже. Там же проживал и их непосредственный начальник генерал Карл Иванович Бистром. Ростовцев состоял при нём адъютантом. Гвардии капитан Оболенский так же служил под его командованием, но кроме того, вместе с тремя братьями заменил генералу детей, которых у него не было, и пользовался его покровительством.
В своих «Записках» Ростовцев вспоминал: «По обязанностям службы я виделся с ним (Оболенским) несколько раз в день, а иногда по вечерам мы приходили друг к другу беседовать о науках и словесности. Разговоры наши всегда были политические».
В беседах Ростовцев высказывал сомнение в силе тайного общества, склоняясь к тому, что ожидать каких-то перемен в России можно через 50 лет, не раньше. 12 декабря на квартире Оболенского проходило собрание, на котором обсуждался план восстания: отказ от переприсяги, выход на Сенатскую площадь, избрание диктатором восстания князя Сергея Трубецкого.
Ростовцев среди участников этого совещания не был - но, если верить рассказу графа Комаровского, потом одного из судей в Верховном уголовном суде, случайно подслушал. Ну, пришел зачем-то к Оболенскому, уставший заснул за ширмой, а громкие разговоры разбудили. Услышанное заставило Якова Ростовцева немедленно действовать.
Вечером 12 декабря 1825 года Ростовцев явился в Зимний дворец к великому князю Николаю Павловичу и рассказал ему о планах заговорщиков примерно следующее: «Николай Павлович, против вас готовится заговор, вы крайне непопулярны в гвардии и обществе. Восстание произойдет при принесении присяги. Причем в случае успеха отпадут немедленно Грузия, Бессарабия, Польша, Финляндия и Литва. Поэтому, чтобы с государством не случилось катастрофы, надо уговорить великого князя Константина Павловича принять престол любой ценой, а в случае отказа любыми средствами доставить его в Петербург и отдать ему царскую корону публично. Если же Константин провозгласит вас государем, то сделайте это гласно, на площади перед Сенатом ... Не подумайте, чтоб я был чьим-либо орудием или действовал из подлых видов моей личности, не считайте меня доносчиком. Я говорил Вам исключительную правду. Ежели Вы находите поступок мой дерзким – казните меня. Я буду счастлив погибнуть за Россию. Ежели Вы находите мой поступок похвальным, прошу Вас, не награждайте меня ничем; пусть останусь я бескорыстен и благороден в глазах Ваших и моих собственных!».
На встрече с Николаем Павловичем Ростовцев никого не назвал, ничего конкретного не сообщил, потому что опирался лишь на свои подозрения, однако предупредил будущего императора о грозящей опасности. Великий князь понял: при новой присяге будет мятеж.
О своём поступке Ростовцев сообщил Рылееву и Оболенскому вечером 13 декабря. Однако планов декабристов это не изменило.
14 декабря 1825 декабристы вывели полки на Сенатскую площадь. Диктатор восстания князь Сергей Трубецкой не явился, его заменили Оболенским. Если при выборе Трубецкого определённую роль сыграли его полковничьи эполеты, то при назначении Оболенского - его активная роль в Обществе и влияние в армии. Оболенский возглавил уже очевидно обреченное восстание за час до его разгрома. Шансов на победу не было, время активных наступательных действий было упущено, восставшие были заперты в плотном кольце войск, подтянутых Николаем I к Сенатской площади. И для Оболенского возглавить восстание значило самому подписать себе смертный приговор.
Александр Бестужев показывал на следствии: «перед рассеянием нашим он дал мнение, чтобы идти за шинелями в полк». Это был предлог сдвинуться с площади, перейти к активным действиям, которых потребовал бы прорыв через кольцо окружения, обрасти по пути новым пополнением... Но было уже поздно. По приказу Николая артиллерия в упор стала расстреливать восставших картечью.
Из записок Николая I: «В то самое время, как я возвращался, провезли мимо меня в санях лишь только что пойманного Оболенского... Следив давно уже за подлыми поступками этого человека, я как будто предугадал его злые намерения и, признаюсь, с особенным удовольствием объявил ему, что не удивляюсь ничуть видеть его в теперешнем его положении пред собой, ибо давно его черную душу предугадывал. Лицо его имело зверское и подлое выражение, и общее презрение к нему сильно выражалось …»
Князь Е.П. Оболенский был судим Верховным судом, признан виновным по I-му разряду и приговорен к лишению всех прав и смертной казни отсечением головы. Смертная казнь заменена пожизненной каторгой, которую Оболенский отбывал в Нерчинских рудниках, в 1839 г. был переведен в Сибирь на поселение, в 1856 г. амнистирован.
Встреча через тридцать лет
В 1856 году Евгений Петрович Оболенский вернулся в Европейскую Россию, жил в Калуге у сестры Натальи Петровны. Его и его детям было возвращено дворянское достоинство и княжеский титул.
Старший адъютант Штаба гвардейской пехоты, подпоручик лейб-гвардии Егерского полка, двадцатидвухлетний Яков Ростовцев 14 декабря, когда декабристы вывели войска на Сенатскую площадь, был по другую сторону «баррикад». Он пострадал от рук восставших: был избит прикладами и изранен штыками гренадеров Московского гвардейского полка, когда пытался призвать их разойтись по казармам.
Общество по-разному оценило поступок Ростовцева. совершённый 12 декабря. Для одних он стал нерукопожатным, а для других «благородным юношей», желавшим спасти отечество от угрожавших ему опасностей. Самому резкому осуждению его подверг А.И. Герцен, включивший Ростовцева в число «доносчиков на своих друзей». Герцен считал Ростовцева безусловно «человеком подлым», имевшим «далеко идущий расчет»: мол, он внедрился в тайное общество и совершил донос, чтобы купить себе флигель-адъютантство. Соратник Герцена Н.П. Огарев тоже оценивал поступок Ростовцева как донос ради выслуги. «Ловко! Тут все есть – и лесть, и бескорыстие», – отзывался Огарев о письме Ростовцева Николаю Павловичу.
Отбывая ссылку, Евгений Оболенский вёл активную переписку, в том числе с Яковом Ростовцевым. Если бы Оболенский считал Ростовцева доносчиком и предателем, стали бы они переписываться? Вот строки из письма Ростовцев от 18 ноября 1858 года Оболенскому: «Тридцать лет я люблю тебя и уважаю. Ни годы, ни страшные события не изменили наших отношений. Как я дорожил твоим мнением в декабре 1825 года, так дорожу им и теперь».
Действительно, Ростовцев дорожил мнением Оболенского: это видно хотя бы из того, что, подвергаясь постоянным нападкам со стороны Герцена и его «Колокола», он особенно старался оправдаться в глазах князя Оболенского, объясняя свой поступок тем, что намеревался спасти своих друзей, оказавшихся в числе главных заговорщиков, заставить их отказаться от планов мятежа.
Товарищи-антиподы встретились ещё раз на закате своих жизней. В начале 1859 года император Александр II учредил редакционные комиссии для разработки проекта по отмене крепостного права в России. На Ростовцева было возложено председательство в них, с правом дать им внутреннее устройство по его ближайшему усмотрению. В первых заседаниях комиссий Яков Иванович подробно изложил свои мысли об основаниях реформы: «Никто из людей мыслящих, просвещённых и отечество своё любящих, — писал он, — не может быть против освобождения крестьян. Человек человеку принадлежать не должен. Человек не должен быть вещью». Вскоре Ростовцев привлёк к работе над проектом Евгения Петровича Оболенского, неоднократно советовался с ним, посылая отчеты и сведения о Редакционной комиссии ему в Калугу. Таким образом, Оболенскому, пусть и в конце жизни, но посчастливилось не только стать свидетелем отмены крепостного права, за которую декабристы выступали в 1825 году, но и стать непосредственным участником разработки реформы.
В этом я вижу историческую справедливость, проводником которой стал, между прочим, Яков Ростовцев.
И ещё… Как известно, «декабристы разбудили Герцена», а Герцен своим «Колоколом» разбудил всю Россию. Вопрос: В чьих действиях больше пользы для России? В поступках декабриста Оболенского, его товарища-антипода Якова Ростовцева или «отца русского социализма» Александра Герцена, ославившего его как «доносчика на своих друзей»?
Р.S. В истории так всё переплетено, просто дух захватывает от её виражей. Это я к тому, что внуком Якова Ростовцева (сыном дочери) был большевик из ленинской гвардии Анатолий Васильевич Луначарский.
Делитесь своим мнением в комментариях, обсудим.
Спасибо за прочтение. Татьяна.
