Календарь показывал март 1943 года.
На всех фронтах Великой Отечественной войны продолжались кровопролитные сражения. Красная Армия наносила удар за ударом, но противник оказывал жестокое противодействие, а порой сам переходил в контрнаступление.
В январе был осуществлен прорыв блокады Ленинграда. Следом за наступлением Ленинградского и Волховского фронтов начал активные боевые действия Северо-Западный фронт, после чего в марте гитлеровцы были вынуждены оставить демянский плацдарм и ржевско-вяземский выступ.
В январе-феврале, разгромив итало-немецко-венгерскую группировку на Верхнем Дону, соединения советских войск преследовали отходящего противника в Донбассе. При этом наши коммуникации оказались чрезмерно растянуты, войска оторвались от баз снабжения, что не было учтено командованием на воронежско-харьковском направлении, где развивалось советское наступление с целью выхода к Днепру. Положение складывалось так, что в танковых бригадах Воронежского фронта не осталось запаса горючего, а боекомплект не превышал двух-трех снарядов на один танк. Немецкие войска напротив были усилены свежими танковыми дивизиями, прибывшими из тыла. В результате, начав контрнаступление, противник нанес ощутимые удары и вновь овладел Харьковом и Белгородом.
Ценой больших потерь Красной Армии удалось остановить врага. С подходом резервов Ставки фронт стабилизировался, образовав южный фас Курской дуги. В феврале к северо-западу от Курска была переброшена часть войск, участвовавших в ликвидации группировки противника под Сталинградом. Во второй половине марта началось наступление в направлении Брянска с охватом правого фланга центральной группировки немцев. Таким образом сложился северный фас Курской дуги.
Для восполнения потерь командование вермахта перебросило из Европы на Восток свыше тридцати дивизий, часть авиации, значительное количество вооружения и боевой техники. Активные действия советских Вооружённых Сил облегчили англо-американским войскам наступление в Северной Африке, высадку в Сицилии и в Южной Италии.
Стремясь вновь захватить утраченную после Сталинграда стратегическую инициативу, Гитлер приказал провести летом крупную наступательную операцию в районе Курского выступа. Противник намеревался разгромить советские войска, а затем, развивая успех, выйти в глубокий тыл центральной группировки советских войск и создать угрозу Москве.
Советское командование решило использовать наступившую к апрелю оперативно-стратегическую паузу для подготовки к борьбе за удержание инициативы и завершения коренного перелома в войне. В Красной Армии проводилась реорганизация, шло оснащение новыми орудиями и минометами, танками и САУ, боевыми самолетами.
Ставка Верховного Главнокомандования получила от разведки точные данные о готовившемся наступлении противника. Было принято решение о переходе к преднамеренной обороне на Курской дуге. Планировалось в ходе оборонительного сражения перемолоть атакующие танковые группировки, а затем перейти в контрнаступление и разгромить противника.
Данные о немецких планах наступления на Курской дуге, имевших название «Операция «Цитадель», были добыты представителями разведки НКВД и военной разведки и переданы в Москву из Великобритании от источников «Кембриджской пятерки» и из Швейцарии от разведывательной группы «Дора». В их сообщениях указывалось количество немецких дивизий, которые предполагалось использовать, и подчеркивалось, что немецкое наступление нацелено на Курск, а не на Великие Луки. То есть не к западу, а к юго-западу от Москвы, где советское командование не ждало удара. К середине войны советская разведка стала оказывать должное влияние на подготовку стратегических планов боевых действий.
… Маленький биплан У-2
вновь нес Савельева над макушками сосен ночного леса. Как и в начале зимы сорок первого, начальство распорядилось выслать за ним самолет, который сел на полянке рядом с лагерем партизанского отряда Леонтьева. После возвращения из школы абвера в деревне Печки Андрей лишь несколько дней провел на партизанской базе. Командиром были приняты все меры для исключения возможных встреч чекиста с кем-либо на территории лагеря. Пусть это могло напоминать Андрею содержание под домашним арестом, но столь жесткими были требования конспирации, на которых зиждилась разведка. Форму гестаповца и его документы он принес с собой в отряд, а «опель» сжег, загнав по не растаявшему зимнику подальше от трассы вглубь лесного массива.
Взлетая в кабине второго пилота «ушки» Савельев вспоминал скромное прощание с членами своей маленькой группы. За столом в землянке, кроме него, сидели командир отряда, «торговка рыбой тётя Нюра», она же сержант госбезопасности Анна Голубкова и дед Никифор. Не хватало лишь связного Сереги, павшего от рук оккупантов. За него фашистам мстим и мстить будем, сказал Леонтьев, предлагая помянуть молодого партизана. Дед Никифор, глотнув разведенного спирта, разговорился и стал вспоминать о ликвидации гестаповца Циммеля таким образом, будто главная роль в операции отводилась его персоне. Он удивил всех, сообщив, что лично устроил немцу ловушку, когда постучал в его дверь. Савельев при этом «был на подхвате». Остальные, попивая чаёк, с улыбкой слушали новую версию. Особенно подробно дед рассказывал, как избавился от трупа на болоте и забросал то место сваленным с телеги «добром», которое вывез из конюшни.
– Зато никто не найдет, пусть хоть с собаками ищут! – горделиво закончил он свой рассказ.
Полет самолета из глубины партизанского края до нашего ближайшего фронтового аэродрома не считался простым заданием. Расстояние составляло почти четыре сотни километров, то есть – предельная дальность полета У-2. При крейсерской скорости сто пятьдесят километров в час пришлось лететь около трёх часов в ночное время над территорией, занятой противником. На всякий случай летчик провел инструктаж Савельева по боевому применению бортового пулемета ШКАС, закрепленного в кабине второго пилота.
Правда, можно отметить и положительный момент – летчик имел большой опыт ночных полетов и не менее десяти раз летал к партизанам. Он демонстрировал полное спокойствие, ведь находился в своей стихии. Зато Андрей во время полета беспрестанно крутил головой во все стороны, чтобы не пропустить возможную опасность. Волновался он главным образом не за себя, а за сохранность документов огромной важности, которые лежали у него в сумке.
Весенняя погода изменчива, и часто бывает, что слабый ветерок неожиданно сменяется резкими порывами с осадками в виде дождя или мокрого снега, тем более что пришлось лететь ниже кромки облаков. Маленький самолетик изрядно поболтало в воздухе, пока, наконец, не настало время снижаться и заходить на посадку. «Ушка» уже бежал по полосе аэродрома, а Савельев всё продолжал делать глубокие вздохи, чтобы успокоить мучительные позывы тошноты, вызванные длительной болтанкой. Пилот повернул к нему веселое лицо человека, успешно выполнившего сложную работу, и глазами спросил, все ли в порядке. Андрей в ответ лишь вяло отмахнулся рукой в лётной перчатке.
Покачиваясь, он долго карабкался из кабины, пока не спрыгнул на земную твердь, испытав огромное наслаждение. К самолету примчался «виллис», шофер которого лихо притормозил в двух метрах от крыла. На пассажирском сидении в элегантном драповом пальто и велюровой шляпе сидел «товарищ Гаврилов», который готовил Савельева к заброске в тыл врага. Он приподнялся с сидения и крикнул:
– Товарищ Савельев! Прошу садиться в машину, вас ждет самолет на Москву.
Андрей плюхнулся на заднее сидение.
– С документами всё в порядке? – поинтересовался Гаврилов.
Андрей кивнул, и «виллис» погнал к стоявшему на другом конце летного поля транспортному «дугласу». Пока набирали высоту, Андрей задремал, положив голову на сумку с документами, и проспал весь полет.
На подмосковном аэродроме Чкаловский ждала машина, которая привезла чекистов в неприметный двухэтажный дом на окраине Москвы. Именно там, в конспиративной квартире на втором этаже Савельева готовили к выполнению задания. Ситуация ему была понятна: разведчику, действующему на территории противника, нельзя показывать другие квартиры Центра. Таково требование конспирации!
Работа разведчиков началась с того, что «товарищ Гаврилов» по описи принял все документы, добытые в школе абвера, и фотоаппарат Циммеля, который Андрей прихватил с собой в качестве вещественного доказательства. Потом Гаврилов положил на стол пачку чистых листов бумаги, ручку с чернилами и велел писать подробный отчет о работе, а сам уехал в наркомат.
Писать Андрею пришлось долго: весь остаток дня. Осталось чем заняться и на следующее утро. Тем более что никто к нему вечером не приехал. Но он был в квартире не один. В обеденное время в комнату, где он работал за письменным столом, вежливо постучала аккуратно выглядевшая женщина лет сорока. Пригласила пройти в столовую, где всё было накрыто.
Хозяйка, скорее всего коренная жительница столицы, решил Савельев, оглядывая блюда на крахмальной скатерти. В хрустальном салатнике горкой возвышался салат «Московский», который отличался от привычного «Оливье» тем, что вместо вареной говядины, основной его составляющей была мелко порезанная копченая колбаса. В глубокой фарфоровой тарелке источала аппетитный аромат заправленная сметаной московская солянка с долькой лимона и лежавшими на поверхности кусочками мяса, колбасы и сосисок. Андрей пытался угадать, что же москвичи традиционно едят на второе? Вопрос оставила без ясности хозяйка, попросту сообщив, что сейчас принесет бефстроганов с макаронами. В добавление к обеденным блюдам она принесла графинчик из тонкого стекла с коньяком и глиняный кувшин с компотом из сухофруктов.
– Вы меня прямо-таки царскими блюдами угощаете! Спасибо вам большое! Но, если честно, можно было бы и скромнее, – резюмировал Андрей.
Ведь в партизанском отряде чаще всего пшенной кашей и морковным чаем без сахара обходились, отметил он про себя, принимаясь за позабытые давным-давно блюда.
– Да вы кушайте на здоровье! Начальство строго обязывает меня кормить гостей вкусно и разнообразно. Вполне обхожусь тем, что наш завхоз привозит. Из деликатесов сегодня на столе только копченая колбаса, да сосиски, может быть. Остальное – говядина, сметана, овощи, теперь на рынках продаются. Что касается лимонов, то здесь недавно гостил товарищ из Грузии, который целую сумку привез. Я их экономно расходую.
После обеда Андрей вновь писал, читал написанное, что-то переписывал заново. Ближе к вечеру почувствовал ароматы с кухни, а вскоре получил приглашение к ужину.
Хозяйка сервировала стол тарелочками с кружками копченой колбасы и ломтиками тихоокеанской селедки. На горячее подала картошку, пожаренную на сале с лучком. В вечернее меню входил сладкий чай с лимоном и печеньем. На сон грядущий был приготовлен стакан холодного кефира на прикроватной тумбочке. Кефир перед сном напомнил Андрею дни, проведенные в ленинградском военном госпитале.
«Товарищ Гаврилов» пришел к вечеру следующего дня. Сразу начал читать исписанные Савельевым листы бумаги и задавать вопросы по ходу изложения. Дойдя до персонального описания офицеров школы абвера, вынул пачку фотографий из папки, принесенной с собой.
– Складывается впечатление, что гестаповец для нас старался. Взгляни, сколько снимков своих офицеров он «нащелкал». Причем по секрету от них!
– Он фотографировал из окна своего кабинета, когда офицеры проходили мимо, – пояснил Андрей, рассматривая снимки. Сразу же стал объяснять, кто, где изображен.
Гаврилов делал подписи к каждой фотографии, раскладывал их в отдельные стопочки. Потом сказал:
– Гауптштурмфюрер СС Циммель – редкостный негодяй! Насобирал и записал в своих тетрадях уйму компрометирующих сведений на каждого из сослуживцев. Но работал профессионально: можно к любому из них подойти, и никто не откажется от вербовочного предложения, когда узнает, какими фактами мы располагаем.
– К этому можно не подходить, – Андрей взял одну из фотографий. Это – Свиридов, русский, из эмигрантов, белогвардеец в прошлом. Пьяница и параноик. Повесился недавно.
– От Свиридова Циммель получал информацию на офицеров, в том числе, на начальника школы подполковника Гемприха. Но от использования в своих интересах в последнее время гестаповец отказался из-за пьянства обер-лейтенанта.
– Видимо, тогда этот психопат начал собственную охоту за «шпионами», – заметил Андрей и подробно рассказал о своих отношениях с Михал Михалычем.
– Можно предположить, что Свиридов рассчитывал на покровительство гауптштурмфюрера. А когда тот отвернулся, понял, что никому не нужен. Тогда же на фронтах Германия стала терпеть поражения. Его пугали такие новости, вот и наложил на себя руки спьяну.
Чекисты долго и подробно обсуждали каждый факт, касавшийся школы абвера. Работа затянулась на несколько дней.
Наконец Гаврилов кому-то позвонил и сообщил, что отчет Савельева закончен. Потом сказал:
– Завтра нас ждет Павел Анатольевич. Поедем. Сюда больше не вернемся. Тебе заказан номер в гостинице «Савой». Эту «кукушку» пора освобождать.
«Кукушкой» между собой чекисты называли конспиративные квартиры из-за аббревиатуры «КК», под которой они обозначались в служебных документах.
… Савельев и Гаврилов, одетые в гражданскую одежду, шли по коридорам здания народного комиссариата внутренних дел на площади Дзержинского. Мысленно Андрей обдумывал содержание устного доклада Судоплатову о результатах выполнения поставленных задач. Его внимание было сосредоточено только на этом. Тем не менее, краем глаза он отметил, что многие встречавшиеся сотрудники наркомата ходили в незнакомой ему военной форме с погонами. Решил пока не отвлекаться и не задавать посторонних вопросов спутнику.
В кабинет начальника управления они вошли сразу, без задержки в приемной. Павел Анатольевич ждал и вышел из-за стола поздороваться. Пока он шел по мягкому ковру, Андрей с интересом оглядел новую форму: открытый однобортный серо-стальной френч с брюками навыпуск в тон. На брюках нашиты широкие лампасы василькового цвета, такого же цвета канты шли вокруг обшлагов на френче и на петлицах с золочеными лавровыми листьями внутри. Больше всего впечатлили золотые погоны с васильковой окантовкой и двумя большими звездами на каждом.
Внимательный Судоплатов перехватил взгляд и, пожимая руку, сказал:
– Разглядываешь новую форму, Савельев? Могу пояснить, что недавно мы переоделись в соответствии с февральским приказом народного комиссара. Тебя, кстати, нужно будет обмундировать во все новое.
Он повернулся, звонком вызвал порученца из приемной и распорядился:
– Сегодня же вечером направь нашего уважаемого Марка Ароновича в гостиницу к Савельеву. Пусть снимет мерки, а послезавтра форма должна быть готова.
Чекисты расположились за столом для совещаний, где Андрей сжато доложил начальнику управления о выполнении поставленных задач. Судоплатов по ходу дела вставлял свои комментарии:
– Со списками агентуры удачно получилось. Сведенные в группы агенты уже сидели в самолетах для переброски в советский тыл, когда в абвере стало известно, что все документы исчезли из сейфа и могли попасть к нам. Изменить фрицы ничего не успели. По твоим прежним докладам у нас имелось представление о районах предназначения групп, к приему «гостей» готовились. Теперь мы располагаем персональными списками. Работу выпускников этой разведшколы нейтрализуем полностью. Могу тебе сообщить кое-что о начальнике школы. Наши источники в Кенигсберге сообщают, что в отделе «1 Ц» штаба абвера разразился скандал. Ни о каком назначении подполковника Гемприха на должность с повышением речь не идет. Он находится под следствием в связи с исчезновением на территории его воинской части офицера гестапо и пропажей документов из сейфа. В результате твоих действий гестапо очень интересуется персоной Гемприха. Так что ты одновременно с Циммелем вывел из строя высокопоставленного офицера штаба абвера.
Выслушав доклад, Судоплатов перевел разговор на обсуждение перспектив службы Андрея.
– Пока твой успех обсуждаем, у тебя есть возможность выбрать, где служить дальше. Можно остаться в Москве. Я подберу должность у себя в хозяйстве. Можно вернуться в Ленинград, в свое управление. А, может, имеются какие-нибудь другие пожелания?
– Павел Анатольевич! Прошу разрешить вернуться в Ленинград, – без раздумий ответил Савельев.
На строгом лице руководителя мелькнула тень улыбки:
– Почему-то я так и думал. Вас, ленинградцев, никакими калачами не выманишь из родного города. Хорошо, пусть будет по-твоему. В ленинградском управлении начальник четвертого отдела уходит на другую должность. Тогда ты поедешь ему на смену. Согласен?
– Так точно, согласен.
– Теперь скажу о приятном. По результатам специальной командировки тебе присвоено новое звание в соответствии с принятой в этом году структурой – майор государственной безопасности. И награда полагается – орден Красного Знамени.
Савельев поднялся и произнес:
– Служу трудовому народу!
– А вот отвечаешь неправильно. С 23 февраля нужно говорить: «Служу Советскому Союзу!».
Судоплатов посмотрел на листочки настольного календаря и сообщил:
– Сегодня – вторник. В пятницу тебя примет нарком. Хочет лично взглянуть на тебя и вручить орден. Не забудь, как отвечать на поздравление!
В назначенное время Судоплатов и Савельев входили в приемную народного комиссара. Андрей был одет в новую форму. Расторопный виртуоз-портной за сутки приготовил парадный мундир и повседневный китель защитного цвета, а также синие бриджи к парадной и повседневной форме. Фуражки, шапки, сапоги и прочая амуниция были получены на вещевом складе наркомата.
Не привыкший к виду нового обмундирования, Андрей придирчиво осмотрел себя в большом зеркале, висевшем в приемной. Дежурный помощник пояснил:
– Лаврентий Павлович очень занят, ему нужно ехать в Кремль. Времени у вас три минуты.
Судоплатов решительно открыл дубовую дверь и вошел первым, Савельев прошел следом. До сих пор он видел наркома только на фотографиях, где руководитель выглядел монументальным словно памятник. Здесь, в большом кабинете, Андрей несколько удивился, увидев перед собой невысокого человека плотного телосложения. Запомнились высокий лоб, переходивший в лысину, колючий взгляд из-под стекол пенсне и выраженный кавказский акцент.
– Товарищ Савельев, ваша работа в тылу противника высоко оценена руководством партии и государства. Её итоги были доложены товарищу Сталину. Родина награждает вас орденом Красного Знамени. Поздравляю!
– Служу Советскому Союзу! – выпалил Андрей, но его слова летели уже в спину наркома, который возвращался к письменному столу.
– Разрешите идти, товарищ народный комиссар? – официально осведомился Судоплатов.
– Да! Идите!
Аудиенция была закончена.
Вечером Савельев сидел в салоне пассажирского самолета, направлявшегося из Москвы в Ленинград.
В родном управлении ждала печальная новость. В холле нижнего этажа у входа на лестницу на столике стояла большая фотография, перевязанная черной траурной лентой. Андрею было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что случилось. Чувствуя, что внутри что-то оборвалось, заставил себя вчитаться в текст под фотографией:
«Руководство Управления с прискорбием сообщает, что после тяжелой продолжительной болезни ушел из жизни один из наиболее опытных ленинградских чекистов начальник отдела капитан госбезопасности Юрий Николаевич Лукьянов».
С невидящим взглядом Андрей стоял перед фотографией своего учителя, старшего товарища и первого руководителя на оперативной работе. За спиной услышал шаги, кто-то подошел к лестнице и окликнул:
– Привет, Савельев!
Андрей не обернулся, только машинально кивнул в ответ. Постепенно пришел в себя. Увидел дату и понял, что Юрий Николаевич, оказывается, умер три дня назад, когда я собирался возвратиться в Ленинград. В прошлом году он не знал, в какую командировку меня отправляют, но чувствовал, что будет очень опасно. Сказал, что будет за меня держать кулаки наудачу. Видать, крепко держал кулаки, раз все закончилось благополучно. А у самого сил не хватило выкарабкаться из лап болезни. Тяжело, очень тяжело…
На представлении у начальника Управления по случаю возвращения из командировки речь, конечно, зашла о кончине Юрия Николаевича. Кубаткин приветствовал подчиненного:
– Здравствуй, Савельев! Вижу прибыл с новой наградой, живой, здоровый. Поздравляю!
– Спасибо, Петр Николаевич! Я-то действительно живой и здоровый. Да, только что узнал, что Юрия Николаевича Лукьянова не стало.
– Действительно, потеряли мы Лукьянова. Замечательный чекист был. Прекрасный человек. Но болезнь не пощадила. У него в первую, самую голодную зиму, на фоне хронического недоедания диабет обострился, проблемы с сердцем начались. В госпиталь ложиться он категорически отказывался. Видно, понимал, что может не выбраться оттуда живым. Работал до последнего, хотя еле-еле двигался. Сознание в кабинете потерял, тогда его в госпиталь все же отвезли. Лечение не помогло. Ногу ампутировали вследствие начавшейся из-за диабета гангрены. Несколько сердечных приступов перенес. В конце концов, сердце не выдержало.
– Печально, что мне не удалось застать его в живых. Попрощался бы…
– Я к нему незадолго до кончины приезжал в госпиталь. Врачи меня предупредили, что жить ему осталось неделю или две. Он в сознании был. Про тебя спрашивал, значит, помнил все время. Я ответил прямо: плохих сведений о Савельеве не поступало, стало быть, всё хорошо. Он даже улыбнулся. Такие новости хочу тебе сказать. Ну, ладно. Мы его похоронили, навестишь как-нибудь могилу на Серафимовском кладбище.
– Хорошо, спасибо.
– Теперь о деле. Приказ о твоем назначении начальником отдела пришел шифротелеграммой. Так что принимай дела и начинай работать!
Андрей ходил по коридорам и лестницам своего Управления и ловил на себе удивленные взгляды коллег. Он единственный среди всех был одет в форму нового образца, поскольку своё вещевое довольствие получил в Москве всего через месяц после вступление в силу приказа о введении формы одежды образца 1943 года. Ленинградские чекисты ходили еще в гимнастерках прежнего образца, с петлицами и старыми званиями. Они оглядывали Савельева с головы до ног с таким же интересом, как он недавно смотрел на генеральскую форму Судоплатова. Кубаткин на встрече сказал ему, что переобмундирование сотрудников Управления откладывается на неопределенный срок. На сегодняшний день Ленинград нуждается в огромном количестве более важных грузов. Форма с погонами может подождать.
Возвращение в родной город после долгого отсутствия и вступление в новую должность принесли очередные заботы. Вникая в суть обязанностей начальника разведывательного отдела, Савельев допоздна изучал документы, совещался с подчиненными, встречался с руководителями других отделов.
Как-то заходя в кабинет, где помещалось одно из оперативных подразделений, он лицом к лицу столкнулся с «Пуговичкой». Вера от неожиданности отпрянула назад, подняла синие очи и смогла лишь шепотом вымолвить:
– Ой, Андрей Петрович…
Андрей тоже не ожидал её здесь увидеть, поэтому в полном молчании смотрел на девушку, которая произвела на него сильное впечатление, в чем он себе тут же признался. Она поправилась по сравнению с тем, какой худышкой выглядела год назад, когда чуть не умерла от голода. Заметно похорошела и выглядела вполне женственно, несмотря на то, что была одета в военную форму, а не в красивое платье и модные туфли. Прежде стриженные под мальчишку каштановые волосы отросли и были уложены в элегантную прическу. Девушка явно следила за своей внешностью. Удивительно было увидеть ее знаки различия сержанта госбезопасности, ведь год назад она служила в подразделении охраны, а теперь, выходило так, что её перевели в штаты оперативного состава Управления.
– Здравствуйте, Вера! Прекрасно выглядите, должен признаться вам честно. Вижу, заметно подросли по службе. Очень рад. Я только что возвратился из командировки и принял дела начальника четвертого отдела. Вы же знаете, где находится этот кабинет? Вот и заходите как-нибудь. Обменяемся новостями!
Безмолвно стоявшая «Пуговичка», так и не смогла вымолвить ни слова и лишь кивнула в ответ.
Андрей думал о Вере и в мыслях вернулся к их встрече буквально через час. Он зашел в административно-хозяйственный отдел, где разыскал женщину, продававшую театральные билеты. Уже не молодая, с седыми кудряшками на голове, ясным и живым взглядом она сидела в коридоре у стены под цветными афишами известных ленинградских спектаклей. Когда-то до начала войны Андрей часто покупал у неё билеты в театры или в цирк, и она хорошо знала его. Теперь, увидев, вспомнила и приветливо сказала:
– Здравствуйте, Андрюша! Какой вы красавец, вся грудь в орденах. Приятно видеть ваши успехи. А что же билетики не покупаете в театр? Вот у меня два места в «Музкомедию», там «Свадьбу в Малиновке» дают. Замечательный спектакль! Возьмете?
Андрей, не раздумывая, ответил:
– Конечно!
Расплачиваясь, подумал, как своевременно два билета попались. Обязательно Веру приглашу, сходим вместе, как тогда зимой.
Из своего кабинета он по телефону набрал номер её отдела. Наудачу трубку взяла именно она. Без всяких предисловий предложил вместе пойти в театр. На сей раз она не растерялась, и веселым голосом ответила:
– Конечно, Андрей Петрович! Я как раз в этот вечер буду свободна по службе. Спасибо вам!
Весной 1943 года после прорыва вражеского кольца в Ленинграде уже чувствовалось, что в ходе войны намечается перелом. Вести с фронта приносили бодрость. Ленинград стал свободнее дышать, понемногу налаживался городской быт. В здании Пассажа начал работать еще один театр – Городской драматический, сразу же окрещенный ленинградскими театралами «блокадным». Труппа театра музыкальной комедии, спектакли которого шли весь военный период, все еще работала в здании Театра имени Пушкина, хотя всем коллективом приступили к восстановлению собственного здания на улице Ракова.
Вера и Андрей встретились около театральных афиш на площади Островского. До начала спектакля оставалось время, и они решили погулять по Екатерининскому скверу. Он предстал перед ними в полуразрушенном виде: часть деревьев была спилена, кустарник вытоптан, за дорожками никто не ухаживал. Показав какие-то кучи земли на газоне, Вера сообщила:
– Здесь в траншеях спрятаны от разрушений кони Клодта с Аничкова моста.
Андрей удивленно спросил:
– Почему же памятник Екатерине не укрыли от обстрелов?
– Наверное, потому что царица сама немка по национальности. Не будут же немцы по своим бить, – с улыбкой ответила Вера.
– Ну, да. Вот он и стоит целехонький.
Во время спектакля он держал её ладонь в своей, и они сидели, наслаждаясь игрой артистов, колоритным юмором диалогов, ариями и песнями под зажигательную музыку.
Вышли из зала в отличном настроении, и Андрей сразу двинулся в направлении Петроградской стороны.
– Вы домой? – поинтересовалась Вера.
Андрей остановился и ответил:
– Нет, не домой. Я хочу проводить вас в общежитие на улице Скороходова.
– Я недавно переехала на новое место. В Управлении мне выделили комнату в коммуналке на улице Чайковского. Правда, живу в большой квартире одна, остальные жильцы эвакуированы из города.
– Хорошо, покажите, где вы теперь обитаете. С новым жильем поздравляю! Новоселье-то было?
– Спасибо за поздравление. Новоселья пока не случилось – не до него было, да и некого пока в гости звать. С удовольствием вас приглашу на чай с конфетами в качестве празднования новоселья. Зайдете?
– А что, Вера, не откажусь! – неожиданно для себя согласился Савельев.
По вечернему городу шли неторопливо, с разговорами. Вера поинтересовалась, в какие места Андрей надолго уезжал, но ответ получился таким расплывчатым и путанным, что расспрашивать дальше не имело смысла. Зато ей захотелось подробно рассказать, как живут в эвакуации мама и младший брат. Они писали в Ленинград длинные письма, сообщали о своих новостях и очень хотели вернуться в родной город.
Прогулявшись по набережной Фонтанки, молодые люди оказались на улице Чайковского возле четырехэтажного дома серого цвета и прошли под арку во двор-колодец. Из одного небольшого двора через другую арку нырнули в следующий двор, где Вера показала дверь своей парадной. По широкой лестнице со стертыми от времени ступенями поднялись на верхний этаж и вошли в темное пространство большой квартиры. В длинный коридор выходило несколько закрытых дверей, за первой оказалась её комната. Девушка усадила гостя у круглого стола на единственный стул, а сама разожгла керосинку и поставила чайник.
Из буфета вынула вазочку с конфетами-подушечками и галеты.
– Это нам на службе как-то на паек выдали.
Налила две чашки чаю, принесла из коридора табуретку и села напротив. Андрей молчал. В голове вихрем носились мысли: как он здесь оказался, зачем пришел, нужно ли это ему? А ей? В собственных желаниях разобраться было трудно. Но, чего ему точно не хотелось бы делать, так это сейчас уйти отсюда. Уж больно эта девушка влекла к себе.
Вера примолкла, будто испуганно, ожидая каких-нибудь слов от Андрея. Хотя по её решительному взгляду было ясно, что она ни за что не отпустит его.
Не представляя, как поступить дальше, Андрей поднялся и в отсутствие каких-либо идей стал оглядывать маленькую комнату. Вера без слов подошла к нему и обняла за талию, а он положил ей ладони на плечи. Они встретились глазами и долго вглядывались друг в друга, словно пытаясь понять, что творится на душе у каждого. Вера прижалась щекой к его кителю и вдруг, отведя взгляд в сторону, с некоторой хрипотцой от волнения коротко спросила, понимая, каким будет ответ:
– Ты не уйдешь?
Андрей глазами ответил: не уйду.
Так, в обнимку, они опустились на диван, который стоял в шаге от них. Андрей гладил девушку по волосам и поцеловал в приоткрытые губы, только этого и ждавшие. Вера прикоснулась ладонями к его лицу и стала покрывать поцелуями лоб, глаза, щеки. Оба погружались в водоворот манящих ощущений и не пытались сопротивляться неожиданной силе. Он ласкал её, а она откидывалась назад, как бы ускользая от ласк, открывавших новые истоки наслаждения.
Вдруг шепнула:
– Подожди!
Встала и выключила свет. Подошла к платяному шкафу, открыла дверцу и, прикрываясь ей словно ширмой, стала раздеваться. Андрей слышал шорох снимавшейся одежды, которую она вешала на дверцу. Вышла босиком в нижней рубашке, прикрывая рукой глубокий вырез на груди. Он привстал, а она откинула с дивана покрывало, поправила подушку, простыни и замерла. Андрей разделся, поднял девушку на руки и положил на диван.
Рубашка показалась им лишней, и была быстро закинута за валик дивана. Вера лежала в прелести своего молодого тела, созревшего для любви. Он целовал и ласкал её плечи, грудь, девушка откликалась на ласки, глядя прекрасными широко распахнутыми глазами, которые в ночной полутьме казались бездонными. В них отражался звёздный свет весеннего ленинградского неба. Оба не замечали хода времени, погрузившись в блаженство, пронзительное и пьянящее.
Лишь позже, среди ночи Вера, заметив, что Андрей открыл глаза, каким-то смущенным тоном зашептала:
– Не суди строго девчонку за то, что бросилась тебе на шею…
Он прижал палец ей к губам, как бы поясняя, что слова не нужны. Но она поцеловала его и продолжила горячо шептать, видимо, желая выговориться:
– Ты в прошлом году так неожиданно исчез. Даже не зашел попрощаться. Я понимала, что у тебя важное и секретное задание, ты не мог поступить иначе. Но мне было очень обидно, я даже плакала несколько раз от того, что тебя нет в Управлении, в городе… Я верила, что у тебя все хорошо, ты вернешься, и ждала встречи. Только не могла представить, когда она состоится. И вдруг мы столкнулись с тобой в дверях. Я растерялась и молчала, как дурочка. А ведь столько хотела сказать тебе. Мне и сейчас надо сказать тебе, что я очень люблю тебя. И хочу, чтобы ты всегда был моим единственным.
Андрей обнял и крепко прижал её к себе.
… Утром они вместе шли в Управление по улице Чайковского. Редкие прохожие обращали внимание на эту пару: они хорошо смотрелись рядом, высокий статный молодой человек и симпатичная хрупкая девушка, оба – в военной форме, что было обыденным для города, который продолжал сражаться на фронте, до сих пор окружавшем его.
Савельев в этот день пошел в отдел кадров, надо было поговорить о назревших вопросах с начальником отдела, ведь они давно дружили и часто делились новостями.
– Андрей Петрович, заходи! Знаю, что ты вернулся из командировки, и жду, когда почтишь вниманием.
– Сам понимаешь, сразу дел навалилось много. Но к тебе в кадры идти несколько дней готовился: смотри, целую папку документов принес для ознакомления.
Они перебирали служебные бумаги, переговариваясь по сути дела. Наконец кадровик записал все, что было нужно, и отложил ручку в сторону.
– Ну, вроде всё записал, Андрей Петрович. Теперь, наверное, долго у меня не покажешься?
Андрей взглянул на коллегу со смущенной улыбкой.
– Что так улыбаешься? Что-то задумал?
– Задумал, задумал. Решил я жениться!
– Вот это новость! Только, брат ты мой, учти, что не скорое это дело. Пока мы кандидатуру твоей будущей супруги проверим по всем учетам, времени уйдет много. А вдруг у неё родственники на оккупированных территориях живут, так тем более…
– Не придется тебе долго проверять. Все документы на нее у тебя в сейфе. Это – Вера Квитко, наша сотрудница, ты её прекрасно знаешь.
– Ах, вон ты кого в жены решил взять. Правильное решение. Я еще в ту пору, когда ты рекомендовал девушку принять к нам на службу, прикидывал, а не положил ли ты на неё глаз?
– Тогда нет. Сейчас да.
– А чего вы торопитесь? Война на дворе!
– Чего ждать-то? Война два года длится. Немец уже не тот, что был в сорок первом. Выдыхаются фрицы. Еще несколько ударов на фронтах, и погоним врага восвояси. Может, конца войны год ждать, может два. Но конец ей придет, это точно!
… Они поженились 9 мая 1943 года. Тогда никто не знал, что до Победы осталось ровно два года.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================