Новый 1943 год начался в Пскове с трагического события.
Савельев по делам оказался в центре города, шел из бургомистрата домой, но попал в немецкую облаву. Солдаты в касках, с автоматами в руках толкали горожан, шедших по улице, к проезжей части. Мирных обывателей выстроили вдоль тротуара и заставили смотреть, что там происходит. Андрея толкнули в бок и жестом приказали встать вместе со всеми. Он понял, никакие пропуска бургомистра не позволят ему выйти из этой ловушки.Пришлось подчиниться и встать со всеми. По пустой улице медленно двигались немецкие солдаты. Со всех сторон они плотно окружали маленькую группу русских. Десятка два фашистов вели на казнь трех советских партизан, совсем молодых людей – вряд ли кому-нибудь из патриотов исполнилось больше двадцати лет. Вид ребят был страшен: избитые, изломанные, с залитыми кровью волосами и одеждой, лица их гитлеровские палачи превратили в сплошные синяки, глаза заплыли. Несмотря на мороз, всех вели без шапок и верхней одежды, по заснеженной мостовой они ступали босыми ногами. Переломанные руки, висевшие словно плети, были связаны одной веревкой на троих. На шее у каждого висела картонка с корявой надписью по-русски «Партизан».
Когда партизан провели мимо Андрея, сердце его сжалось от боли: в одном из парней он узнал своего связного. Того молодого парня, который приносил для него шифровки от командира отряда и маскировал их в тайнике. Скорее всего, он не раскрыл тайну своим мучителям, потому что в условиях связи ничего не изменилось. Он не только не знал Андрея в лицо, но и не представлял, для кого приносил в город записки от командира. Если и была при нем шифровка в момент, когда на него напали гитлеровцы, то он от нее избавился, и к нему на допросах относились не как к связному, а как к рядовому бойцу отряда. Но холодок опасности, которая пронеслась рядом, коснулся груди Андрея, он ощутил это физически.
По мере того, как партизаны и их охранники подходили к площади, остальные солдаты стали подталкивать туда людей с улицы. Андрей шел вместе заодно со всеми. На площади стояла деревянная виселица, построенная, видимо, за ночь. Партизан подвели к ней и накинули каждому на шею веревку, затем поставили на табуретки. Руки за спиной развязывать не стали, парни так и остались на табуретках в общей связке. Ни одного слова не произнесли они, ни одного стона, которые могли бы порадовать палачей. Все трое смотрели вверх, словно хотели в последние минуты наглядеться на синеву неба.
На площади, кроме охраны, стояла группа немецких офицеров, среди них Андрей заметил Циммеля, который несколько раз сфотографировал связанных партизан перед казнью. Потом своим громким голосом что-то весело сказал товарищам, и те рассмеялись. На середину площади вышел офицер и зачитал приказ. Переводчик из бургомистрата, которого Андрей знал, перевел приказ гитлеровского командования на русский язык. В нем говорилось, что партизаны были захвачены с оружием в руках, и за тот вред, который они нанесли германской армии, их приговорили к смертной казни.
Офицер махнул рукой, к обреченным сзади подошел солдат, который затянул у них петли на шее и одну за другой выбил из-под босых ног табуретки. Через две-три минуты казнь была закончена. Циммель подошел к повешенным ближе и сфотографировал каждого. Потом надменным взглядом обвел всех, собравшихся на площади. Узнав Савельева, стоявшего неподалеку, он многозначительно показал ему пальцем на казненных партизан. Мол, учти, если ты попадешься, с тобой будет то же самое. Андрей выдержал угрожающий взгляд гестаповца. Скрипя зубами от невозможности изменить страшную ситуацию, он дал себе слово отомстить палачам, и в первую очередь Циммелю.
Переводчик громко крикнул по-русски, что подходить к казненным ближе, чем на пять метров, запрещается, вынимать их из петли тоже запрещается. За неподчинение предусмотрено неминуемое наказание.
Горожане, напуганные жестокой экзекуцией, понуро расходились с площади. Ушел домой и Савельев. В его голове складывался план мести гауптштурмфюреру Циммелю, который ни в коем случае не должен уйти от расплаты за зверства по отношению к партизанам.
Андрей поехал в Печки, где ему как обычно предстояло сопровождать фрау Гемприх в конной прогулке. Отвратительное настроение демонстрировать было нельзя, поэтому, держа себя в руках, пришлось поддерживать пустую болтовню женщины. Андрей терпеливо дождался окончания прогулки, постоял рядом, пока Лора пила традиционную чашку кофе из термоса и поклонился на прощание, когда она пошла домой. Увидел, что по деревне неторопливо двигалась телега деда Никифора,
и направился быстрым шагом, чтобы перехватить его перед входом в конюшню. Дед отшатнулся от неожиданности и зашипел как гусь:
– Ты что летишь словно оглашенный? Сшибёшь с ног и затопчешь деда!
– Не серчай! Хочу тебе предупредить, что готовлю план по уничтожению гестаповца Циммеля.
– Эка ты хватил!
Андрей рассказал о казни молодых партизан в Пскове и о Циммеле, который там присутствовал. Дед грустно покачал головой и спросил:
– Дык, говори, чем тебе пособить-то? Как уконтрапупить энту собаку бешеную?
– Для начала, дедушка, ты присмотри за женой подполковника и скажи, в какие дни и в котором часу она ходит на свидания к Циммелю в его тайный домик.
– Лады! Это я послежу.
… В те же дни Савельев получил вызов на встречу с командиром партизанского отряда. Вызов передала «тётя Нюра» на Рыбном рынке:
– Он будет вас ждать через три дня под мостом через реку Коломенку. Вы должны знать это место.
– Да, я помню. Во сколько?
– В шесть вечера.
В назначенное время Андрей укрыл коня и двуколку в укромном месте за дорогой и по берегу реки тихонько пришел под мост, где ждал командир отряда Леонтьев с двумя вооруженными партизанами. Издалека заметив Савельева, командир отправил партизан занять оборону у дороги так, чтобы никто не мог помешать важной встрече.
Чекисты обнялись, ведь не виделись почти полгода. Леонтьев начал рассказывать про гибель партизанской разведки, которая попала в засаду, а Андрей в ответ сообщил, что сам видел, как в городе казнили молодых партизан.
– Среди них был паренек, который действовал как связной, – уточнил он.
– Да, Сергей его звали, погиб как герой. Люди из отряда были тогда на площади, информировали меня обо всем. Среди немцев на месте казни присутствовал гестаповец Циммель. Вот уж негодяй из негодяев! Наш партизанский райком приговорил его к смертной казни за преступления против советских людей, которые он совершал, и убийства партизан. Думаем, напасть на дороге на его машину. Он ведь сам за рулем ездит. И привести приговор в исполнение. Хотел с тобой обсудить этот вопрос, он же в школе абвера часто бывает.
– Правильно решил. Потому что прежде, чем уничтожить Циммеля, надо забрать у него списки агентуры, которая проходит подготовку в школе перед заброской в наш тыл, и сведения на преподавателей школы, чтобы впоследствии можно было проводить чекистские операции в отношении этой братии. Поэтому, думаю, привести приговор в исполнение будет удобнее мне на территории школы, получив от Циммеля материалы. Пора давить пауков в банке!
– Тогда после этого тебе придется уходить к нам в отряд на нелегальное положение. Надо запросить Центр.
– Я сам тебе хотел об этом сказать. Ведь получив документы, я фактически выполню поставленную задачу, пусть Центр решит, что делать дальше, и могу ли я уйти в отряд для возвращения в дальнейшем на нашу территорию. Передай, что Гемприх ждет перевода в Кенигсберг на повышение. Он уедет вместе со своими лошадями, и у меня не будет важного предлога посещать школу. Запрашивай, а я буду ждать решения. Кстати, и деда Никифора придется немедленно к вам переправлять. Ведь после уничтожения Циммеля в школе и вокруг неё фашистские ищейки будут землю рыть. Никому мало не покажется.
– Добро, так и сделаем. Связь продолжим поддерживать через «тётю Нюру». На неё не пало никаких подозрений. Схваченные немцами партизаны даже не знали о её существовании. Так что она еще поработает. На прощание сообщу тебе хорошую весть: 12 января под Ленинградом войска двух фронтов, Ленинградского и Волховского, начали совместное наступление с целью прорыва блокады города. Наступление развивается успешно, надеемся, что кольцо блокады будет разорвано! Мы здесь, на Псковском рубеже, им активно помогаем.
– Наконец-то! Спасибо, порадовал!
Но не всех русских радовала весть о прорыве блокады. После встречи с Леонтьевым Андрей отправился ночевать в Печки, чтобы не возвращаться в Псков ночью во время комендантского часа.
Он уже ложился спать, когда дверь распахнулась, и в комнату сначала ворвались густые клубы табачного дыма и алкогольных паров, а потом вплыла покачивающаяся фигура Михал Михалыча. Он застыл, опираясь рукой о стену, и воззрился на Андрея с удивлением, будто первый раз видел. Потом что-то вспомнил и спросил:
– Слышал новость, что под Петербургом красные прорвали наш фронт? Если дела пойдут так же, как прошлой зимой под Москвой, то скоро они попрут нас отсюда поганой метлой. Готовься, Курис! Или как там тебя?
Вытащив из кармана брюк бутылку шнапса, Свиридов плеснул спиртного в чашку, стоявшую на столике у кровати Андрея, а сам приложился к горлышку бутылки затяжным глотком и закурил сигарету на закуску. Андрей пить не стал и с деланным равнодушием смотрел на незваного гостя. А тот, направив струйку табачного дыма в потолок, пустился в разговоры:
– Ты думаешь, почему Свиридов надрался? Потому что обидно! Немцы – идиоты, год назад орали, что вот-вот одержат победу над красными. И я – такой же идиот, поверил им. Где их победы? Прошлой зимой под Москвой сапогом по заднице получили. Сейчас начался прорыв под Петербургом, а немного погодя в Сталинграде настанет аллес капут. Я уже предчувствую, хотя радио пока молчит. Потом красные и сюда придут, и нам придется драпать все дальше и дальше. Мы готовим сегодняшнюю агентуру для заброски в Вологду, Череповец, Рыбинск. А их надо готовить и оставлять в Пскове на оседание. Потом пригодятся, субчики. Но этого же немцы в нашей школе не понимают! Очень умными себя считают, а на самом деле глупцы!
Андрей продолжал молчать. Его поведение вызвало новый приступ раздражения Свиридова. Он закричал:
– Что ты молчишь? Делаешь вид, что неинтересно, и тебя не касается. Врешь! Все тебе интересно, только боишься спросить.
У Андрея в ответ мелькнула мысль, зачем тебя спрашивать, когда ты сам вываливаешь в кучу всё подряд.
Михал Михалыч снова приложился к бутылке, затянулся очередной сигаретой и понес полную околесицу:
– Я дождусь, когда ты начнешь спрашивать. Твой предшественник Ярцев тоже попервой молчал и глазами хлопал. А потом, видишь ли, интересоваться стал тем, что я ему про школу рассказываю. Я его тут и ухватил за горло, а тебе это зачем, спрашиваю. Он отвечает, да просто так! Но я-то в разведке давно служу, знаю, что просто так ничего не бывает. Раз интересуется, значит, шпион. Выявил я его и ликвидировал. Все думали, помер Ярцев от пьянки. Перепил и Богу душу отдал. Ан нет! Я помог: капнул из флакончика в стакан с водкой, а он выпил. Приехал домой и преставился, любезный. Так-то!
Он открыл дверь, чтобы уходить, но повернулся и сказал почти шепотом:
– И тебя дождусь, милок. И успокою.
Проводив взглядом Свиридова, Андрей задумался. Надо же, этот Михал Михалыч оказался не просто алкоголиком, но и параноиком к тому же! И бедного ветеринара Ярцева ни с того, ни с сего на тот свет спровадил. Наверное, так же, как мне, наболтал что-нибудь, а потом мучил вопросами: тебе интересно, тогда спрашивай меня! И Ярцев, душа доверчивая, спросил, ничтоже сумняшеся.
Да, выходит, что этот психопат, одержимый манией преследования, страшнее гестапо. Там хоть знаешь правила игры, а с этим каждый день ухо востро держать нужно. Специальную систему выявления шпионов для себя изобрел, маньяк! Сейчас мне специально сказал, куда планируют заслать агентов после выпуска из школы. Я, по его мнению, должен был развесить уши и спросить, а куда еще… Тогда он и мне накапает смертельных капель. Хорошо, что все выболтал в пьяном угаре. Буду знать. Однако то, что он в меня вцепился, уже опасно.
Утром, катаясь с фрау Гемприх,
Андрей счел за лучшее «нажаловаться» на пьяницу Свиридова, который вечером не давал спать своими пьяными разговорами. Лора не удивилась этой жалобе, сказав, что о пьянстве обер-лейтенанта известно всем, и объяснила, что муж подготовил приказ об отчислении его из штата преподавателей школы и направлении на фронт в действующие части заместителем командира роты. Гемприх ему уже сообщил, и предупредил, что сразу после выпуска курсантов подпишет приказ, если Свиридов не перестанет пьянствовать. Поэтому продолжила женщина, когда обер-лейтенант вновь полезет в чужую комнату, его следует просто силой вытолкать и сообщить об этом Гемприху.
«Соломку подстелил», подумал Андрей, предполагая дальнейшие конфликты с Михал Михалычем.
Между тем, наступил февраль 1943 года, и события на фронте в целом, и в маленьком немецком гарнизоне в деревне Печки, в частности, закрутились очень быстро.
Третьего февраля Савельев находился в медицинском отделе бургомистрата, где как всегда громко вещал радиоприемник. Вдруг обычная радиопередача прервалась, и было объявлено, что с обращением к германскому народу выступит министр пропаганды Рейха доктор Геббельс.
И действительно он заговорил. Но не визгливым голосом как всегда, а официальным и печальным тоном:
«Из ставки фюрера, 3 февраля 1943 года. Высшее командование Вермахта заявляет, что битва за Сталинград закончена. Верная своему долгу 6-я армия фельдмаршала Паулюса полностью уничтожена превосходящими силами противника. Но эта жертва не напрасна. Армия погибла, чтобы Германия могла жить».
В Германии объявлялся трехдневный траур. Увеселительные заведения прекратили работу. Все радиопрограммы вместо бравурных военных маршей транслировали печальную музыку.
Андрей едва сдерживался от переполнявшей душу радости. Наступил на нашей улице праздник! Придя домой, бухнулся одетым на кровать и стал обдумывать дальнейшие шаги.
Сейчас для него самое важное – узнать дату окончания занятий курсантов. В последние дни занятий, перед отъездом на аэродромы, Циммель должен будет утвердить списки сведенных в разведывательные группы выпускников школы. Именно тогда наступит время разделаться с гестаповцем, забрав все его документы.
Проще всего узнать о дате выпуска из школы можно было бы у Михал Михалыча. Тот передаст нужную информацию Андрею с превеликим удовольствием, но дальше для чекиста начнется танец со смертью: кто кого. Свиридов в любой момент может ударить ножом в спину или опоить своим ядом. Андрей отправится на тот свет, а параноик будет ухмыляться, мол, уничтожил очередного «шпиона красных». Впрочем, делать нечего, волков бояться – в лес не ходить! Надо ехать в школу и играть в поддавки с обер-лейтенантом. Посмотрим, кто кого одолеет в смертельном поединке.
По дороге в Печки он скрупулезно продумал план, как держать себя со Свиридовым, чтобы выведать дату окончания занятий с курсантами и не попасться в западню к обер-лейтенанту. Однако в действительности план полетел вверх тормашками, потому что изначально дело пошло по сценарию Михал Михалыча.
Обер-лейтенант сидел на ступеньках у входа в офицерское общежитие и поджидал, похоже, именно Андрея. Был он в изрядном подпитии, из кармана шинели выглядывало горлышко бутылки шнапса, и как всегда прикуривал одну сигарету от другой. На подошедшего ветеринара посмотрел хмурым взглядом и, не здороваясь, спросил:
– Ну, что, слышал?
Это он, наверное, о Сталинграде, подумал Савельев, но вслух спросил:
– Что слышал?
– Новости об уничтожении нашей армии под Сталинградом?
– Конечно, слышал. Траур объявили на три дня.
– А я что тебе говорил? Ты понял, что я был прав?
– Понял, господин Свиридов. Но я считаю, что Германия соберется силами и нанесет сокрушительный удар по красным.
– Ни черта ты не понял! Или идиота из себя строишь.
Он отхлебнул глоток шнапса из горлышка, схватил Андрея за лацканы куртки, обдал тяжелой вонью перегара и, глядя налитыми кровью глазами параноика, проговорил свистящим шепотом:
– Не соберется Германия силами, потому что уже нет их. Наступает капут! Всем капут! Красные будут гнать, брать в плен оккупантов и стрелять как собак. Впрочем, это не про нас. Мы-то уйдем…
– Куда же мы уйдем? – поинтересовался Андрей.
– А кто куда. Через неделю состоится выпуск, и субчики наши разлетятся на задание, как только Циммель утвердит списки. Гемприх навострил лыжи в Кенингсберг, начальство, вроде, переводит его на повышение. Школу рано или поздно закроют. И все, никого не останется… Но ты не расстраивайся, – нехорошо усмехнулся Свиридов и допил остатки шнапса. – Не расстраивайся! Мы с тобой где-нибудь еще встретимся.
Качаясь сильнее, чем обычно, он побрел в свою комнату и пробормотал:
– Пошло все к чертям!
Андрей стоял у дверей, обдумывая ситуацию. Свиридов сообщил ему дату выпуска курсантов, выдал врагу тайну, но ничего со «шпионом» пока не сделал. Здесь что-то не так. Ведь у маньяков обычно очень четкие планы и непременная их реализация. Он в прошлый раз предупреждал, что «успокоит» меня, то есть убьет. И сегодня намекал на это. Выходит так, что меня где-то ждет роковой сюрприз. Но где? Скорее всего, Михал Михалыч приготовил его в моей комнате. Не в конюшне же! Там в его ловушку может угодить кто-нибудь другой. Нет, нужно идти в комнату и проверить всё.
Едва Андрей распахнул свою дверь, как почувствовал, что там в его отсутствие кто-то побывал. Даже ясно, кто. Табачищем от сигарет навонял и перегаром. Значит только что в гости заходил. Зачем? Видно, зачем. Чашка с блюдцем стоит не там, где обычно. Их брали в руки. Кому это могло понадобиться? Только Свиридову. Надо взглянуть, в чем тут дело. Надев перчатки, он с мерами предосторожности медика осмотрел и понюхал чашку. От неё исходил едва ощутимый химический запах. Выходит, что псих успел накапать в неё ядовитого зелья. Накапал недавно, потому что запах пока не выветрился. Пройдет немного времени, запах исчезнет, и никто подумать не сможет, что чашка отравлена. Попьешь водички, «шпион», и отправишься вслед за ветеринаром Ярцевым. Теперь стал понятен план Свиридова, в соответствии с которым сегодня вечером и новый ветеринар должен перебраться в мир иной. Андрей завернул чашку с блюдцем в газету и убрал в сумку. Осмотрел остальные вещи, чужих следов на них не обнаружил. И почувствовал, что какую-то мысль он упустил.
Стоп, стоп, стоп! Что бормотал Михал Михалыч о том, что мы с ним встретимся? Если он считает, что отправил меня на тот свет, то и сам должен туда отправиться, где же мы еще встретимся? Это логично. Германия, на которую он сделал ставку в своей жизни, терпит поражение за поражением. Начальник школы пригрозил, что отправит на фронт, если пьянство не прекратится. Пьянство продолжается, значит, отчисление из школы неизбежно. Для Свиридова это – крах. Жизнь теряет смысл.
Что же, в таком случае следует осторожно заглянуть к нему в комнату и проведать, как он там, пока в общежитии не появятся остальные офицеры, работавшие с курсантами.
Савельев пошел в другой коридор, где располагалась комната обер-лейтенанта. Не снимая перчаток, он приотворил дверь и тут же закрыл её. Быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять ситуацию. Свиридов висел в петле под потолком. Под ногами лежал перевернутый стул. Один паук из банки уничтожил сам себя, больше он не опасен.
Ни души не встретив в коридоре общежития, Андрей поспешил на встречу с дедом Никифором. Тот был занят обычным делом в конюшне. Андрей подошел к нему в дверях и спросил:
– Здравствуй, дедушка! Что можешь мне сказать про фрау Гемприх?
Дед залез пятерней в бороду, почесал, вспомнил что-то и подробно изложил:
– То и скажу, что энта бабёнка к фашисту, считай кажинный день бегает. Вечерком приходит в конюшню, седлает кобылу и скачет. Сперва по дорожкам круг делает, а потом к своему кобелю в домик мчится. Чаво они там делают, врать не стану. Свечку не держал. Только выходит она из домика с потягушками, что твоя кошка блудливая. Прыг в седло и домой. Так-то! Смотреть на енто бесстыдство противно мне. Будто за чужими бабами в бане подглядывал. Тьфу!
– Ладно, дед, не серчай. Дело сделал важное. Через неделю мы его завершим. Леонтьев поручил нам привести в исполнение приговор партизанского суда этому Циммелю, за его зверства по отношению к партизанам. Готов?
– Дык, дело праведное. Конечно, готов.
– Проведем ликвидацию, потом тело Циммеля нужно будет вывезти из деревни за посты охраны, чтобы здесь никто не поднял тревогу раньше времени. Ты вывезешь труп на телеге под навозом, а я угоню его машину подальше. Дня два-три его никто не хватится, а нам этого хватит. Ты, вот что, спроси у денщика Курта пропуск на выезд из деревни, скажи, что родня из другой деревни навоз попросила привезти для весенних огородных посадок. Сможешь? Если не сможешь, я попрошу подполковника.
– Да, ладно, уж. Он мне как-то раньше давал такой пропуск. Не откажет и сейчас, поди.
– Хорошо. Где можно сбросить труп, чтобы его не найти потом?
– А в болотине, тут недалече, и притоплю. Не всплывет!
– Правильно. А теперь расходимся, я в город поеду. Увидимся!
На следующей верховой прогулке Андрей предполагал, что фрау Гемприх заведет разговор о самоубийстве обер-лейтенанта Свиридова. Но дама, как, ни странно, обошла эту тему молчанием. При её болтливости было очень удивительно! Можно было предположить, что она как жена командира, не сочла нужным выносить сор из избы и обсуждать с посторонним человеком факт самоубийства офицера школы. Было бы чем-то взбешена, то под настроение могла бы выболтать. Но на прогулке она выглядела совершенно спокойно и даже молчаливо.
Хотя один вопрос Лора все же не могла обойти вниманием.
– Иоганн! Мой муж просит вас провести осмотр лошадей и сделать им нужные прививки. На все про все у вас не очень много времени: только до конца февраля, потому что в первых числах марта мы будем по железной дороге отправлять лошадей в наше имение.
– Вопрос со сроком вашего отъезда уже решен?
– Да. Приказ о его переводе уже подписан. Через пять дней закончится учебный год в школе, и муж будет занят передачей дел новому командиру, который приедет к тому времени. Дни летят очень быстро, а дел остается много, так что, прошу вас начинать работу.
– Хорошо, фрау Гемприх! Завтра я возьмусь за дело в конюшне. Сегодня мне нужно будет съездить в город и запастись необходимыми медикаментами.
Прогулка закончилась привычно: всадница расположилась в кресле и выпила традиционную чашку кофе. Савельев внимательно наблюдал за ней и размышлял о начале операции по ликвидации Циммеля и получении списков агентуры школы.
Вскоре он поехал в город.
Утром ему пришлось дважды пройти мимо Рыбного рынка, прежде чем среди торговок появилась «тётя Нюра», которая передала ему условную фразу:
– Погода будет хорошей, можно ловить рыбу.
Это означало, что Центр согласился с планом Савельева и разрешил проведение операции.
Покупая карасей, Андрей негромко назвал кличку командира отряда и сказал:
– Передайте «Соседу», что я начинаю через четыре дня. Пусть всё подготовит. Вам, «тётя Нюра», через три дня нужно подойти сюда. Если меня не встретите, значит, всё идет по плану. Уходите к нему. Ваша работа здесь закончена.
… В условленный день Андрей ощущал некоторое волнение. Он знал себя – перед спортивными соревнованиями, перед трудными экзаменами, организму было свойственно такое внутреннее состояние. Оно настраивало нервную систему на четкость действий в решительную минуту. Волнение уходило, как только Андрей приступал к делу.
Утром он встретился с дедом Никифором и предупредил его:
– Ну, дедушка, начинаем!
– Тады, с Богом!
– Ты после обеда никуда от конюшни не уезжай. Будь рядом и занимайся каким-нибудь делом. Упряжь ремонтируй или телегу починяй. Но так, чтобы в любую минуту быть готовым ехать. Вечером, после того как завершим дело, я к твоей телеге своего конягу привяжу. Пустую двуколку утоплю в речке. Ведь я поеду на машине, а конягу нужно уводить отсюда, чтобы врагу не достался. Не будут тебе лишние вопросы солдаты у шлагбаума задавать?
– С чего бы? Они вообще носы зажимают и морды воротят прочь, когда мимо еду. Не терпят запаха свежего навоза!
– Хорошо. Я пошел. У меня скоро конная прогулка с фрау Гемприх.
– Дык, дамочка-то вечером к своему хахалю не помчится?
– Она вечером на горшке сидеть будет. О хахале и не вспомнит!
– Ну, гляди, коли так…
Перед началом прогулки Савельев находился в конюшне. Фрау Гемприх уже вывела свою кобылу за двери и готовилась сесть в седло. Андрей подошел к её термосу, отвинтил крышку и быстро всыпал внутрь слабительный порошок. Такого количества должно было хватить для того, чтобы временно вывести человека из строя до следующего дня без тяжелых последствий. Затем взял под уздцы своего жеребца и вышел к спутнице.
Прогулка прошла без каких-либо событий и интересных разговоров. Фрау Гемприх часто пускала лошадь в галоп, будто куда-то торопилась. Видимо, настроение у неё уже было «чемоданное», и мысли летали где-то над Фатерляндом, куда ей не терпелось уехать.
После прогулки она допила кофе, сполоснула под краном термос и, не торопясь, отправилась домой. Андрей остался при лошадях, заканчивать дело, которое поручил ему подполковник.
После обеда он отправился в офицерское общежитие переодеться. В коридоре встретил гарнизонного доктора, который в белом халате торопливо шел с медицинским чемоданчиком в руке.
– Что-то случилось, господин Зальцман? – поинтересовался Андрей, здороваясь.
Доктор доверительно ответил почти шепотом:
– Бегу к господину подполковнику. У его супруги сильное расстройство желудка. Он опасается, как бы жена не заразилась здесь дизентерией. Это было бы очень плохо накануне их отъезда в Фатерлянд.
– Да, не повезло женщине. Может, все не так скверно? На мой взгляд, больная нуждается в очистительной клизме, и к утру работа желудка нормализуется.
– Будем надеяться.
Началось по плану, подумал Андрей. Фрау нейтрализована, теперь возьмемся за Циммеля.
Дед Никифор ждал на месте. Андрей объяснил, что надо делать:
– Сейчас подъедем к дому Циммеля, ты постучишь в дверь. Когда он откроет, я ударю его по голове так, чтобы отключить его на некоторое время. Вместе мы его свяжем и занесем в дом. Там заберем ключи от сейфа и ликвидируем фашиста. Затем ты увезешь его труп за территорию запретной зоны, потом уйдешь к партизанам. Все понятно?
– Дык, давно понятно! Поехали!
Дом, в котором гестаповец устроил конспиративную квартиру, располагался в низине. Из деревни домик не просматривался, не было видно и дорожки, которая вела к нему.
Дом имел весьма примечательный вид. Андрей видел подобные дачные коттеджи под Ленинградом на Карельском перешейке, когда служил в Сестрорецком погранотряде. Видимо, и здесь еще до революции какой-нибудь толстосум из Петербурга построил домик в романтическом стиле: бревенчатый, одноэтажный, с мезонином и маленькой башенкой над входом. Неплохо устроился Циммель, прямо как в сказке, пришло в голову Андрею, когда они с дедом подбирались к месту.
Памятуя о тяжелом поединке с сотрудником абвера Вольфом во время задержания в дачном поселке Старая Деревня в Ленинграде, Андрей решил вывести из строя физически сильного гестаповца ударом крепкой дубины по голове. Орудие он подготовил заранее и держал в руках, спрятавшись за дверью.
Дед Никифор, остановив телегу прямо напротив двери, громко постучал. Из дома послышался вопрос Циммеля:
–Wer dort?
Ответа не последовало, и гестаповец распахнул дверь настежь. Видимо, он пришел в крайнее изумление, когда увидел перед собой русского бородатого деда, возившего на телеге навоз из конюшни. Машинально сделал шаг вперед, соображая, что делать дальше, и тут же получил сильный удар по темечку.
– Это лишь начало, – пробормотал Савельев, насев сверху на рухнувшего ничком немца, чтобы связать ему руки за спиной.
– Давай-ка, дедушка, внесем его в дом и свяжем ноги, – скомандовал чекист.
С трудом они втащили тяжелое тело внутрь и бросили лицом вниз. Дед побежал прятать телегу в сарае, чтобы никто невзначай не мог заметить чьё-либо пребывание в доме. Потом закрыл за собой дверь и вошел в комнату. Андрей закончил обыскивать военную форму хозяина, висевшую на плечиках. На пальце у него позванивала связка ключей, в руках были пистолеты, вальтер и парабеллум. Вальтер сунул в карман, а парабеллум передал деду и предупредил:
– Смотри за этой сволочью в оба! Если начнет беситься, а с него станется, бей рукояткой в лоб! Пистолет потом заберешь с собой. Пусть будет у тебя, на всякий случай.
Циммель лежал в спортивных брюках и футболке с фашистским орлом на груди и номером «7» на спине. Интересно, в какую игру он играет, мелькнул вопрос у Савельева. Впрочем, какая разница, решил он и начал осматривать помещения.
Первая комната служила приемной. Хозяин украсил её в охотничьем стиле. На стенах висели ружья, кабаньи и оленьи головы, на полу лежала волчья шкура. Посредине стоял накрытый скатертью стол со стульями, а два кресла занимали место между окнами. Дверь справа вела в спальню с широкой кроватью, дверь слева – в кухню, объединенную со столовой. Обеденный стол был сервирован на двоих бутылкой вина и фруктами, яблоками и апельсинами.
Ждал фрау, подумал Андрей. А дождался деда Никифора!
Из прихожей наверх, в мезонин вела узкая деревянная лестница со скрипучими ступенями.
Андрей тщательно исследовал все комнаты в поисках потайных мест. Ничего не обнаружив, решил, что свои документы Циммель хранит в служебном кабинете в сейфе. Значит, надо приводить в чувство и допрашивать вражину.
Он взял со стола бутылку столового вина, повернул гестаповца на спину, побрызгал немного в лицо и полил вино в губы. Циммель сделал глоток, застонал и приоткрыл глаза.
– Больно? – спросил Савельев. – Сейчас тебе будет еще больнее. Я с тобой рассчитаюсь за каждого молодого партизана, замученного и казненного по твоему приказу. Я тебе устроил засаду, так же как ты устроил тем ребятам.
– Не успел я тебя повесить, Курис. Жалко. Но у тебя все впереди. Дождешься своей очереди на казнь, – сквозь зубы процедил фашист.
– Тебе и ждать не придется. Твоя очередь уже пришла. Но сначала ты ответишь на мои вопросы.
– Ничего я тебе не скажу, грязная тварь!
Савельев рванул его руки за спиной на болевой прием. Немец заорал в голос. Андрей предупредил:
– Сейчас я вырву твои руки из суставов так же, как вы поступили с партизанами. Говори, сволочь, где находятся списки курсантов школы.
– Глупец, тебе туда не попасть. Документы лежат в сейфе в моем кабинете в здании школы.
– Сейф находится под сигнализацией?
Фашист, отвернувшись молчал, и Савельев еще раз рванул его руки вверх.
Циммель вновь заорал, но выдавил из себя, что сигнализация соединена с электропроводкой здания школы.
Вот, пожалуй, и все, решил Андрей, надо заканчивать.
– Давай-ка, дедушка, поставим фашиста на колени. Я зачитаю ему приговор, и казним этого мерзавца.
Циммель стонал и покачивался на коленях, на темечке у него запеклась кровь. Савельев заставил его поднять голову вверх и официальным голосом проговорил по-немецки:
– Партизанский райком вынес смертный приговор немецко-фашистскому оккупанту и гестаповцу Эрнсту Циммелю и постановил казнить за те зверства, которые чинились по его приказу на нашей земле над мирными советскими людьми и партизанами. Приговор будет приведен в исполнение немедленно!
Немец, выпучив глаза, смотрел на Андрея, соображая, что произойдет. Он со страхом и ненавистью визгливо крикнул:
– Проклятая русская свинья, ты не посмеешь поднять руку на немецкого…
Закончить ему не удалось. Андрей с хирургической точностью ударил в область сердца большим ампутационным ножом с длинным лезвием и широкой ручкой. Набор медицинских инструментов в саквояже был всегда при нем. Казнь нужно было осуществить тихо, исключив пистолетный выстрел, звук которого был бы слышен в деревне.
Циммель упал на пол. Андрей аккуратно, чтобы не напачкать кровью вокруг, вынул из раны никелированный инструмент. Для уверенности в том, что гестаповец мертв, он попробовал прощупать пульс и приподнял веко.
– Готов!
Дед качнул кудлатой головой и проговорил:
– Давно пора было придавить змеюку!
Вдвоем они закатали тело в скатерть, снятую со стола, и, чертыхаясь, вытащили тяжелый груз к телеге. Темнело, деду пора было уезжать. Они быстро закопали груз под навоз, и телега тронулась. Андрей вернулся в дом, побрился перед зеркалом, ликвидировал усы и бороду. Надел эсэсовскую форму, которая была ему почти впору, надвинул фуражку на лоб, как любил носить Циммель, затем оглядел своё отражение в зеркале. Если не всматриваться, можно было обнаружить внешнее сходство.
Закрыв дом, в котором не осталось ни единого следа пребывания посторонних, Андрей пошел в сарай, где стоял «опель» гестаповца. Думая о произошедших событиях, он вдруг припомнил эпизод казни шпионки и убийцы Миледи Винтер из прочитанной в молодости книги «Три мушкетера» советского издания 1928 года. Справедливое дело должно доводиться до конца, считал французский писатель Александр Дюма. С ним трудно не согласиться.
По расчету времени выходило, что дед Никифор должен выехать за границу запретной зоны. Судя по отсутствию какого-либо шума, он миновал охрану у шлагбаума беспрепятственно. Андрей переживал, удастся ли деду вывезти тело Циммеля без осложнений. Однако пропуск, полученный через денщика Курта, сыграл свою роль. Теперь можно было самому спокойно приступать к завершающей фазе операции.
Машина почти бесшумно появилась в центре деревни. Было уже поздно и безлюдно. Андрей вышел к трансформаторной будке, откуда электрические провода расходились по всей деревне. Дернул рычаг рубильника вниз, и электричество пропало повсюду, в том числе, в здании школы. Через минуту машина подъехала туда. После отъезда курсантов пост охраны перед входом сняли. В темноте Андрей быстро прошел в торец здания и открыл ключом кабинет Циммеля. Он помнил, где находился сейф, быстро подошел к нему, Щелкнул замками, открыл и выгреб все находившиеся там документы. Среди них были папки с бумагами, пачки отдельных листов, а также тетради, в том числе та в кожаной обложке, которую заполнял гестаповец, во время разговора с ним минувшей осенью. Документы сложил в сумку и закрыл сейф.
В этот момент зажглись фонари освещения вокруг школы. Быстро они восстановили освещение, досадовал Андрей. Однако он свой план выполнил, а теперь надо прорываться к машине любой ценой. Выйдя из кабинета, захлопнул за собой дверь и направился на выход к посту охраны. Неожиданно столкнулся с дежурным офицером, который проверял порядок в школе после отключения электричества.
– Господин гауптштурмфюрер! – воскликнул офицер и, чему-то удивившись, протянул. – Э-э-э…
– Хайль Гитлер! –вскинул руку в нацистском приветствии Савельев.
– Зиг хайль! – вынужден был в ответ салютовать дежурный офицер.
Андрей, сжав пальцы, нанес офицеру рубленный удар по кадыку. Тот упал ничком. А Савельев подошел к машине и заспешил к выезду из деревни. Перед шлагбаумом он помигал фарами, и вышколенные Циммелем солдаты открыли дорогу.
Всё! Надо гнать отсюда подальше, пока никто не поднял тревогу.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================