В Москву они въехали со стороны Ленинградского шоссе. Как знак того, что на этих подступах к столице шли ожесточенные бои, в которых нашли свою погибель гитлеровские танковые армады, рядом с дорогой стояли колонны противотанковых ежей, сваренных из железнодорожных рельсов.
В течение первых трех месяцев 1942 года бои от московских окраин переместились более чем на сто километров на запад. Красной Армии удалось выбить немцев из городов, окружавших столицу, Калинина, Волоколамска, Можайска, Калуги и других. В январе Западный фронт под командованием Г.К. Жукова продолжил наступление, имея цель во взаимодействии с Калининским и Брянским фронтами разгромить основные силы немецкой группы армий «Центр».
Для координации действий фронтов 1 февраля было сформировано Главное командование западного направления, которое возглавил тот же Жуков, одновременно остававшийся командующим Западным фронтом. Однако проводившиеся в конце зимы и весной 1942 года наступательные операции не увенчались успехом. Красная Армия на этом направлении перешла к обороне.
Несмотря на то, что война откатилась от Москвы на большое расстояние, столица продолжала оставаться на военном положении. Приезжие ленинградцы сразу отметили строгость комендантских постовых на въезде в город. Они предупредили о действующем комендантском часе с двенадцати часов ночи до пяти утра, когда всякое движение в городе запрещалось. При острой необходимости специальные пропуска нужно получать в городской военной комендатуре. Пока ехали по Ленинградскому шоссе, плавно перешедшему в Ленинградский проспект, а затем в улицу Горького, то и дело встречали военные патрули, следившие за поддержанием строгого порядка в городе. Горожане на улицах встречались не часто: в основном это были спешившие по делам люди. Так же, как в осажденном Ленинграде, в Москве на широких площадях стояли батареи пушек-зениток, а в небе вахту несли серебристые туши аэростатов. Верные приметы жизни прифронтового города бросались в глаза чекистам.
Шофер неспешно проехал по улице Горького и повернул налево, не доезжая Красной площади. Еще минута-другая, и «эмка» оказалась на просторной площади Дзержинского перед зданием Наркомата внутренних дел. Савельев и Гуров налегке, лишь с пистолетами и «вализой», отправились к месту назначения, а Миша Матвеев, добросовестно выполнивший свою задачу, положил голову на «баранку», безмятежно заснул сразу же, как за оперативниками захлопнулись дверцы.
Из бюро пропусков Андрей позвонил по известному ему номеру телефона и получил указание взять пропуска, немедленно прибыть в кабинет номер … к товарищу Судоплатову, где сдать секретные документы и действовать в соответствии с дальнейшими указаниями.
Подождав своей очереди за пропусками у окошка, ленинградцы прошли в один из подъездов огромного здания и долго блуждали, отыскивая нужный им этаж, коридор и кабинет. Наконец они попали в то место, где их ждали. Помощник Судоплатова в звании лейтенанта госбезопасности принял у Гурова документы, расписался во всех бумагах и подписал разрешение на троих занять номер в гостинице «Савойя», находившейся рядом с площадью Дзержинского. Леша тут же ушел отсыпаться, как и шофер, а Андрея направили в приемную Судоплатова.
Из приемной его без задержки пригласили в огромный кабинет начальника четвертого управления. Из-за стола вышел коренастый, среднего роста крепыш с широким русским лицом и густыми темными волосами, зачесанными назад. На нем была светло-зеленая гимнастерка с ромбами старшего майора госбезопасности в петлицах и орденами Красного Знамени и Красной Звезды на груди.
Савельев слышал от сослуживцев, что Судоплатов еще до войны успешно провел несколько острых операций за границей. Мощная ладонь и мощное рукопожатие – это впечатлило Андрея при знакомстве.
– Садись к столу, Савельев. Расскажи, как доехали из Ленинграда, – начал Судоплатов.
Андрей рассказал о пути по льду Ладожского озера, о караванах грузовых машин, идущих навстречу друг другу с продовольствием для осажденного города и с ослабленными людьми, спасенными от гибели в блокаде. Рассказал о полуторке, ушедшей вместе с шофером под воду на треснувшем льду. Рассказал о том, как четко организована служба оповещения на Военно-автомобильной дороге № 101.
Судоплатов слушал внимательно, а потом задумчиво произнес:
– Мне не пришлось ездить по ней, даже из самолета не видел, как она работает. Но я понимаю, что люди на этой ледовой магистрали каждый день вершат подвиг. Когда-нибудь им всем поставят огромный памятник в тех местах у Ладожского озера.
Он встал, походил по кабинету, потом выглянул в приемную и о чем-то спросил помощника. Подойдя к Савельеву, сказал:
– Наркома на месте нет, он в командировке. Вместо него заместитель наркома ждет нас, чтобы вручить тебе государственные награды. С ними получилось так: Кубаткин за отличные результаты в партизанском отряде представил тебя к ордену Красной Звезды. Но здесь, в наркомате решили по-другому, и переписали представление на медаль «За отвагу». Не расстраивайся, часто так бывает, что первую награду вместо ордена дают медаль. Фронтовики медаль «За отвагу» ценят не меньше, чем орден. Тем более, лиха беда начало. За работу по нейтрализации агентов абвера в Ленинграде тебя представили к «Звездочке», так что она от тебя не ушла. Сейчас идем, тебе в торжественной обстановке вручат обе награды.
Вместе они вышли в коридор и направились к заместителю народного комиссара Меркулову.
В кабинете, по размерам больше, чем у Судоплатова, находилось несколько человек из числа руководства наркомата, которые с интересом рассматривали, кого привел с собой начальник четвертого управления.
Меркулов вышел из-за стола и поздоровался. Помощник принес две картонные коробочки красного цвета.
Меркулов сказал несколько слов о высоких результатах, достигнутых ленинградскими чекистами, поздравил Савельева с государственными наградами и вручил орден Красной Звезды и медаль «За отвагу», а также удостоверения к ним.
– Служу трудовому народу! – по-уставному ответил Андрей.
Собравшиеся в кабинете поздравили молодого чекиста. Судоплатов же незаметно показал ему кивком головы, что надо покинуть помещение.
– Разрешите идти? – четко спросил Савельев.
– Идите! Успехов вам, товарищ Савельев! – ответил Меркулов.
Официальная церемония закончилась.
По пути к себе Судоплатов поинтересовался:
– Я велел помощнику, чтобы он тебя и твою команду в гостиницу определил. Куда он вас направил?
– Выписал направление в какую-то гостиницу «Савой», но я там пока не был.
– Ничего, успеешь выспаться на широкой кровати. Отличная гостиница, номера – люкс. Это недалеко от здания НКВД, на улице Рождественка. До войны в «Савойе» любили иностранные дипломаты останавливаться. Снять в ней номер простому смертному тогда было невозможно. Сейчас гостиница заполнена едва ли на треть, поэтому поселиться на несколько дней в «Савойе» несложно. Поживешь с товарищами в роскоши, как баре, потом всю жизнь будете вспоминать. К тому же удобно: идти всего несколько шагов.
Войдя в кабинет, Судоплатов сел за небольшой столик у стены и посадил Савельева напротив. Стал расспрашивать о командировке в партизанский отряд, какие задачи были поставлены по линии четвертого отдела, в каких активных мероприятиях в тылу врага пришлось участвовать, какую агентуру удалось подготовить.
Андрей рассказал, как прошлой осенью ходил в партизанском краю от деревни к деревне, беседовал с местными, проверял, кого из них партизанам можно будет использовать в качестве своих помощников. Назвал наиболее надежных, в их числе лесника Пантелеича. Сообщил о стычках с гитлеровцами, в которых приходилось участвовать одному или в составе партизанских групп. Добавил о том, как зверствуют каратели на оккупированной территории, пытают и убивают партизан и местных жителей.
Судоплатов слушал внимательно, в некоторых местах рассказа просил Савельева изложить подробнее какой-то интересный факт, в блокноте делал пометки, не раз потом просил возвратиться к тому или иному эпизоду. По вопросам Андрей почувствовал, что более всего руководителя интересовали виды агентурной связи, которыми обеспечивались партизанские разведчики, агентурные разведывательные группы и отдельные источники, действовавшие вдали от партизанских баз. Потом Судоплатов спросил:
– Должно быть, ты знаешь, какие задачи стоят перед моим управлением? Доведу их до тебя еще раз, так сказать из первых рук. Мы занимаемся проведением специальной работы в тылу противника, а также организацией и осуществлением мероприятий по выводу из строя и уничтожению промышленных предприятий и других важнейших объектов на территории, оккупированной противником. Ваш четвертый отдел в Управлении НКВД по Ленинградской области выполняет те же функции и линейно подчиняется нам.
Андрей слушал, пока не уяснив до конца, какое он имеет к этому отношение, и что ему собираются предложить в Москве.
Судоплатов, будто угадывая мысли Савельева, продолжил:
– Ты, должно быть, сидишь и размышляешь, причем тут ты. Объясню. Опытных работников у нас катастрофически не хватает. По указанию наркома я совместно с сотрудниками управления кадров буквально просеивал списки оперативников во многих территориальных управлениях, рассматривал каждую кандидатуру. Мы оценили все твои результаты оперативной деятельности, и ты оказался одним из тех, кто нам подходит. К тому же ты был прикомандирован к четвертому отделу и успешно выполнил задание в партизанском отряде в тылу у немцев. Поэтому я и хочу поставить тебе прямой вопрос: готов ли ты продолжить работу по этой линии? Сразу уточню, речь идет не о службе в Ленинграде в разведотделе, я конкретно имею в виду работу за линией фронта в тылу противника. Готов или имеются сомнения? Прошу помнить, что служба в разведке – дело сугубо добровольное, на неё силком не направляют.
Савельев без долгих раздумий ответил коротко:
– Я готов.
Судоплатов сказал:
– Ну, что же, хорошо. Честно говоря, на иной ответ я не рассчитывал. Сегодня на этом мы закончим. Мне сейчас нужно ехать в Генеральный штаб, где будет проводиться совместное совещание военных и чекистов. А ты ступай в гостиницу и отдохни после дальней дороги. Завтра жду в начале рабочего дня, пропуск будет заказан. Продолжим обсуждение вопросов по твоему использованию в интересах четвертого управления.
Андрей, не торопясь, прогулялся по центру Москвы и пошел в гостиницу. Своих сослуживцев нашел на месте. В самой просторной комнате большого трехкомнатного номера в мягком кресле он обнаружил шофера Матвеева, который сидел без гимнастерки, в одних солдатских брюках и босиком, пил чай из тяжелого подстаканника и читал газету «Красная звезда».
На немой вопрос Савельева быстро ответил:
– Андрей Петрович, полчаса назад постучала девушка, красивая такая, в белом переднике и спросила, не нужно ли нам чаю и свежих газет. Я, конечно, сказал, что нужно. Она принесла чай в двух стаканах с подстаканниками и вот эту «Красную звезду». Гуров пошел, налил себе ванну горячей воды и плещется сейчас там. Стакан чаю унес с собой. Если хотите, я схожу и попрошу для вас.
Савельев отрицательно качнул головой и поинтересовался:
– Ты девушку в штанах встречал или в исподнем по номеру гулял?
– Андрей Петрович! Мы порядки знаем. Конечно, я одетый был, когда барышня заходила.
– Ну, ладно. Доставай на стол всё, что осталось.
– Нам еще добавили: Гуров паек на два дня получил. Говорит, что в наркомате выдали. Так что, живем.
– Хорошо! Накрывай стол, награды мои отмечать будем. Я пойду Гурову скажу, чтобы выползал. Хватит ему, словно африканскому крокодилу в воде бултыхаться.
В столичном пайке, кроме привычного хлеба и тушенки, оказались рыбные консервы в банках и давно забытое яство из мирного времени – кружок краковской колбасы. Матвеев взял у горничной тарелки и приборы, аккуратно нарезал закуску и поставил на стол пустые стаканы.
– Девушка обещала принести еще три стакана чаю, – сообщил он своим товарищам.
Савельев достал коробочки с наградами, развел спирт из фляжки до нужной кондиции и пригласил всех к столу. Налил почти по полному стакану, в свой, следуя традиции, опустил орден и обмакнул медаль. Гуров провозгласил тост:
– Ну, чтобы не последние!
Выпили, выдохнули, закусили и повторили.
С разговорами за столом засиделись. Потом Андрей сказал, что ложится спать, а его спутники решили пойти посмотреть вечернюю Москву.
Наступившее утро не предвещало никаких неожиданностей. Андрей проснулся рано и обдумывал новую встречу и разговор с Судоплатовым. Шофер Матвеев собрался в гараж наркомата, куда поставил вчера «эмку». Надо было посмотреть машину после дальней дороги и заняться подготовкой к обратному пути. Гуров вызвался помочь ему.
Судоплатов встретил с мрачным и напряженным лицом. Совещание, что ли вчера неудачно закончилось, недоумевал Андрей, глядя на начальника. Но все оказалось гораздо хуже.
– Садись, Савельев, в ногах правды нет. Ночью из Ленинграда от Кубаткина пришла телеграмма для тебя. Плохая телеграмма. Беда у тебя стряслась. Вот, читай!
Савельев недоумевал, услышав такие слова. Что могло случиться? Он взял бланк телеграммы и начал читать текст.
«Настоящим информирую, что мною получено сообщение командира 63-го БАО авиации Волховского фронта майора Митина П.П. о том, что жена лейтенанта госбезопасности Савельева А.П., вольнонаемная службы метеорологического обеспечения военного аэродрома Веребье Савельева А.Ф., 11 марта с.г. была тяжело ранена при исполнении служебных обязанностей и 12 марта скончалась после операции в госпитале при аэродроме. Захоронена на госпитальном кладбище в дер. Заполье Веребьинского сельского совета. Прошу передать товарищу Савельеву соболезнование сотрудников Ленинградского управления НКВД. Кубаткин.»
Тоня погибла… Этого не может быть, она же не на фронте. Не воюет. Что произошло? В телеграмме написано «тяжело ранена при исполнении служебных обязанностей». Какая теперь разница, что там может быть написано! Главное то, что Тони больше нет. Мысли вихрем пронеслись в голове. Сердце будто чем-то сжало.
Андрей тяжело вздохнул и положил телеграмму на стол, не говоря ни слова. Судоплатов встал и достал из буфета в углу кабинета бутылку армянского коньяка и два хрустальных стакана. Налил до половины и сказал:
– Мое тебе соболезнование. Давай выпьем, помянуть надо.
Коньяк забытым вкусом растекся по жилам и боль немного ослабла.
Судоплатов посмотрел Андрею в глаза и спросил:
– Ну, что жив, чекист? Правильно киваешь. Нас сломить сложно. Убить можно, но победить нельзя. Готов ли продолжить работу или пойдешь в гостиницу придешь в себя?
– Давайте продолжим работу, – ответил Андрей.
– Хорошо, продолжим – сказал Судоплатов, оценивающе поглядев на собеседника, мол, как ты удар держишь. Видимо, результат удовлетворил, и он сказал:
– Должен тебе сообщить, что еще одной важной задачей четвертого управления является агентурное проникновение в немецкие службы разведки и контрразведки и их формирования, а также в созданные оккупантами административные органы. Остро стоит задача по дезорганизации вражеского тыла, для чего требуется ускорить подготовку и заброску через линию фронта наших разведчиков и диверсионных групп.
Далее он рассказал, что, по полученным сведениям, вместе с 18-й немецкой армией на территорию Ленинградской области прибыл ее главный разведывательный орган – отдел «1 Ц» штаба абвера. Сейчас НКВД ведет сбор информации об этой организации и о том, где разместились ее подразделения – Абверкоманды. Есть основания полагать, что одна из них находится в районе Пскова. Савельева решили подготовить именно для работы по противодействию этому разведывательному пункту абвера.
– Ты сейчас вернешься в Ленинград и, сохраняя в тайне то, о чем мы говорили, будешь ждать моей команды, – продолжил инструктаж Судоплатов. – Как только наберем достаточно данных, чтобы готовить операцию по контролю над деятельностью Абверкоманды, тебе направят указание поступить в наше распоряжение. Подготовим условия для легализации в тылу гитлеровцев, изготовим надежные документы, наметим пути подхода к объекту проникновения и начнем непосредственную подготовку к переброске. С парашютом прыгал? Нет? Значит, надо пройти и парашютную подготовку. Все здесь, в Москве. В Ленинграде ни одна душа не должна знать, куда ты уехал и зачем. Бдительности и конспирации много не бывает. Вижу у тебя в глазах вопрос, почему нельзя подготовить эту операцию силами Ленинградского управления. Отвечаю: можно подготовить и на месте. Но у Москвы возможности несоизмеримо шире, а значит, и шансов на успех гораздо больше. Вот так. Ну, а теперь, если тебе все понятно, то попрощаемся на время. Возвращайся в Ленинград, а когда придет пора – получишь указание.
Андрей вернулся в номер, его товарищи пока не возвратились. Он собрал вещи в дорогу, поставил вещмешок на виду у выхода из номера, достал фляжку и вылил остатки разведенного спирта в стакан. Хозяйственный Матвеев завернул оставшуюся вчера закуску в газету и положил сверток на подоконник, где было прохладнее.
За столом Андрей залпом выпил содержимое, поминая жену. Нет теперь её. Как же так произошло, что его бесконечно милая Тоня погибла? Случившееся не укладывалось в голове. В памяти всплывали их свидания у Петропавловской крепости перед войной, задорный смех девушки, веселая свадьба в квартире Юрия Николаевича, первые месяцы совместной жизни в комнате на Петроградской стороне, неожиданная встреча на аэродроме Веребье. Там же, на аэродроме она погибла. Что там произошло? Всё совершенно непонятно.
Пришло решение: сейчас поедем в обратный путь и обязательно повернем в ту сторону, где находится аэродром, чтобы всё узнать, встретиться с начальником БАО, выяснить, как случилось, что Тоня погибла. Надо сходить к ней на могилу.
Спирт его не брал, он сидел окаменевший от тяжких раздумий.
С шумом в дверях появились попутчики. Матвеев сходу предложил:
– Андрей Петрович! Пойдемте обедать в столовую наркомата, нам талоны дали на всех. А потом – в путь.
Савельев негромко ответил:
– Идите, ребята, пообедайте! И не задерживайтесь, пора ехать. Я с вами не пойду: уже перекусил, есть совсем не хочу.
Гуров удивленно посмотрел на старшего товарища, но, не сказав ни слова, пошел вслед за шофером.
Он вернулся минут через сорок и сообщил:
– Матвеев с минуты на минуту машину к гостинице подгонит.
Савельев не пошевелился. Гуров обеспокоенно спросил:
– Андрей Петрович, что случилось?
Андрей, будто очнувшись, тряхнул головой и тихо объяснил:
– Жена моя, Тоня погибла. Утром в наркомате сообщили.
Гуров застыл, пораженный новостью. Потом сказал:
– Мои соболезнования! Как это случилось? Она ведь не на фронте служила?
– Спасибо тебе. Она служила на военном аэродроме Веребье. Это – в сорока-пятидесяти километрах от Любытино, которое мы проезжали по дороге сюда. Поедем обратно, обязательно там побываем.
– Андрей Петрович! Наверное, можно выходить на улицу. Машина, должно быть, подъехала.
Действительно, «эмка» с включенным мотором ждала у подъезда. Быстро сложили походный скарб в багажник, хлопнули дверцами и тронулись в обратный путь.
В дороге Андрей на заднем сидении молчал, ему не хотелось произносить ни слова. Гуров с Матвеевым в свою очередь старались не отвлекать его разговорами. Скорее всего, Леша, когда грузились, шепнул шоферу о произошедшем, предположил Савельев. Вот и сидят тихонько, чтобы не беспокоить.
Дорога обратно чаще всего идет быстрее, чем дорога туда, это – народная примета.
Снова за окнами замелькали километровые столбы, снова под колесами летело весеннее шоссе Москва-Ленинград. К полуночи приехали в Бологое и устроили общий совет.
– Отсюда до Любытино остается меньше ста пятидесяти километров. Считай по-нашему, это – около трех часов езды. Дальше куда поедем, Андрей Петрович? – первым высказался шофер.
– Может быть, нам лучше перекусить здесь, часок покемарить, а ближе к утру и в путь? – выдвинул свою идею Гуров.
– Из Любытино мы поедем в Веребье. Слыхал про такую железнодорожную станцию? – обратился Савельев к шоферу.
Матвеев утвердительно кивнул и ответил:
– Знаю я Веребье. От Любытино туда идет дорога. До места, кажись, километров пятьдесят с гаком.
– Понятно. Выходит, что нам в целом до Веребья остается двести километров пути. Поэтому я принимаю решение: сейчас поужинаем и покемарим в машине до четырех утра. Потом отправимся в путь, а в восемь утра будем у цели, – подвел итог краткого совещания Савельев.
Ночью отдохнули, с раннего утра размяли ноги и отправились.
Весна во второй половине марта вступала в права, едва пробило шесть часов, как на востоке забрезжил свет. Потемневший снег сходил быстро, но проселочные дороги не расквасились, оставались проезжими особенно с утра, после ночных заморозков. Машина без задержек добралась до Любытино. А оттуда мимо добротных деревянных домов в новгородских деревнях, стоявших вдоль дороги, приехали в Веребье.
У шлагбаума на дороге перед въездом на аэродром машину остановил часовой. Увидев командиров, одетых в форму НКВД, он без лишних вопросов подсказал, где расположен штаб батальона аэродромного обслуживания и как туда проехать. «Эмка» поехала по дороге дальше, оставляя летное поле аэродрома справа, а деревенские дома Веребья – слева.
Штаб БАО размещался в дощатом деревянном домике почти у выезда из деревни. Командир батальона майор Петр Петрович Митин наудачу оказался на месте. Худенький немолодой Петр Петрович в коридоре распекал за что-то стоявшего перед ним навытяжку старшину, но, увидев чекистов, убавил голос и пригласил пройти в кабинет.
Савельев кратко сообщил о причине своего приезда. Митин печально покачал головой и сказал:
– Антонина Савельева погибла вместе с шофером машины Гришиным, это – первые потери в батальоне с начала года.
– Как это произошло? – хрипло спросил Андрей.
– Да, как всегда на войне – ни с того, ни с сего! – вздохнув, начал рассказ майор. – Понадобилось отвезти служебные документы на аэродром в Малую Вишеру, у нас там начальство находится. Савельева как раз в тот день не дежурила и сама вызвалась ехать, потому что их документы по метеослужбе тоже надо было отправить. Расстояние до Малой Вишера от нас – всего сорок километров, дорога хорошая спокойная. Каждый день туда кто-нибудь мотается по разным делам. Я без всякой опаски выделил полуторку и отправил их в город. Вдруг из окна вижу, что сигнальная ракета над аэродромом взлетела, значит, тревога объявлена. В воздух тут же поднялось дежурное звено истребителей. Стрельба послышалась издалека. Наши «ястребки» улетели, вслед за ними опять стрекотня пулеметов началась. Что происходило, неясно. Но в душе появилось беспокойство: стрельба-то доносилась с той стороны, куда пошла батальонная полуторка. Я метнулся на аэродром, выяснить, что к чему. Не сразу, но все же стало понятно, что случилось ЧП. Давно у нас такого не было, но в тот день, как назло, одиночный фашистский «мессер» втихаря прорвался на нашу территорию то ли на разведку, то ли на свободную охоту. Пошел к аэродрому, но его засекли издалека и подняли дежурную тройку. Он от них вдоль дороги на Вишеру удирать стал. Заметил ехавшую полуторку, зашел и на бреющем полете обстрелял. «Ястребки» обнаружили «мессера» и стали отсекать от линии фронта, чтобы загнать дальше на нашу территорию и уничтожить или посадить на своем аэродроме. Но фашист рванулся к своим и попытался уйти на малой высоте вдоль русла речки Мсты. Там наши его перехватили и завалили. Упал гаденыш фрицевский и взорвался. Но свое черное дело он успел совершить. Я послал машину, проверить, цела ли полуторка, но опоздал. Недалеко от деревни Бурга, той, что как раз вдоль дороги стоит, нашли дымящуюся машину, а в кабине – двоих раненых, Савельеву и шофера. Оба – тяжелые, в голову. Быстро отвезли в наш госпиталь. Это одиннадцатого марта было. А на следующий день обоих не стало. Врачи не смогли спасти. Вот такая печальная история. Я вам искренне соболезную, товарищ Савельев.
Андрей сидел и слушал, не переспрашивая. Когда Митин закончил говорить, спросил лишь об одном:
– Где её похоронили?
– Аэродромный госпиталь находится в трех километрах отсюда, рядом с деревней Заполье. На холме по над речкой Веребушкой стоит двухэтажный деревянный дом. До войны это был пионерский лагерь. Рядом с ним – кладбище появилось, кто в госпитале умирает, того там хоронят. Вот и наши там упокоились.
– Как проехать к этому госпиталю?
– По дороге доехать просто: у шлагбаума нужно повернуть в деревню.
Андрей вспомнил, как осенью они ходили в деревню с Тоней, и качнул головой, мол, знаю.
– Бывали здесь? – осведомился Митин. – Ну, тогда найдете. По дороге проезжайте до конца деревни, и вам останется еще два километра пути по прямой, потом повернете налево и невдалеке увидите госпиталь. Там у персонала про кладбище спросите. Под гору не спускайтесь, та дорога идет на мост и в деревню Заполье. Одна есть проблема – дорога больно плохонькая. Грязь сплошная. Грузовые машины пробиваются, а сможете ли вы на легковушке проехать – большой вопрос. На крайний случай, если застрянете в лужах, тогда идите до госпиталя пешком, а шофер пускай возвращается ко мне, мы трактор пошлем и вытащим. Хорошо?
– Ладно, я понял, – откликнулся Савельев.
Аккуратно объезжая на дороге большие ямы, заполненные водой, Матвеев буквально «на брюхе» двигался от Веребья в сторону госпиталя. По обе стороны дороги стоял лес. Огромные ели и сосны соседствовали с березами и осинами. Климат и почва для леса были здесь подходящими, вот и рос он год за годом, столетие за столетием. Когда до поворота к госпиталю осталось всего ничего, его уже было видно, впереди на дороге оказалась широкая ложбинка, полностью залитая водой. Шофер остановил машину и сказал, показывая рукой вперед:
– Андрей Петрович! Вот в этой луже мы наверняка булькнем по самые уши.
Савельев вышел из машины, осмотрелся и сказал:
– Точно утонем. Я дальше пойду один, а вы попробуйте развернуться. Остановитесь на сухом месте и ждите меня. Поспите на солнышке. Я вернусь, и поедем обратно.
По обочине дороги, по сугробам слежавшегося и тающего снега Андрей пошел к повороту. Слышал, как сзади натужно ревел мотор «эмки», которая задним ходом выруливала к тому месту, где можно развернуться. Потом шум двигателя утих. Наверное, закрыли вопрос, решил Савельев.
Он вышел к повороту. Дорога в этом месте раздваивалась, расходилась направо и налево. Слева вдалеке темнел большой деревянный дом, скорее всего, он и был госпиталем. Надо идти туда. Рядом с дорогой начинался уклон к реке, которая текла далеко внизу. По уклону под оставшимися языками снега угадывались сенокосные луга, на которых редко где, но виднелись березки и небольшие купы ольховых деревьев. По пути к госпиталю Андрей прошел мимо поворота дороги к деревне, стоявшей на высоком противоположном берегу. Дорога оказалась накатанной колеями телег. Должно быть, деревенские жители на телегах продукты и молоко на сдачу в госпиталь возят, подумалось Андрею.
Он подошел к деревянному дому. На то, что это был госпиталь, указывало множество признаков: на веревках сушились выстиранные бинты, медицинские халаты, простыни и наволочки. Сбоку от входа пожилой санитар в сером халате и красноармейской шапке колол дрова и укладывал в поленницу. С большой самокруткой в зубах покурить махорочки вышел врач в белом халате и шапочке. Андрей подошел, поздоровался и спросил:
– Вы врач? Здесь в госпитале неделю назад после операции умерла моя жена, Савельева Антонина, она на аэродроме служила.
Врач мрачно ответил:
– Да, помню. Я оперировал женщину. Пуля крупнокалиберного пулемета попала ей в затылок. Удивительно, что она была жива, когда её привезли к нам. Жива, правда, без сознания. Пулю мы удалили, но во время операции сердце остановилось. Что-либо сделать для нее, было невозможно. Очень сожалею. Война. Нередко к нам такие поступают. Гибнут молодые люди. Если пойдете на кладбище, увидите, что там похоронено несколько летчиков. Схожие ранения: пуля в голову. Притом смертельно раненые летчики умудрялись посадить самолет на своем аэродроме. Уму непостижимо…
Савельев не очень вежливо перебил:
– Где, вы говорите, здесь кладбище?
Врач показал взмахом руки и ответил:
– Там, на пригорке.
По узкой тропе Андрей поднялся к тому месту, где в тени сосен скрывалось десятка полтора могильных холмиков. Красные дощатые пирамидки со звездами стояли во главах каждого из них. Все пирамидки стояли с табличками, подписанными химическим карандашом. Ноги сами привели Савельева к двум свежим холмикам с краю. «Рядовой Гришин Н.И. 23.Х.1918-12.III.1942» было написано на табличке ближней из них. Сразу стало ясно, что написано на другой, но Андрей впился в нее глазами и заставил себя прочитать: «Служащая Савельева А.Ф. 15.V.1919-12.III.1942».
Тоня, как несправедливо, что нам довелось встретиться вот так, думал Андрей, стоя над могилой. Вдруг пришла мысль о том, что по дороге он встретил россыпь первых подснежников на лесной проталинке. Вернулся и сорвал в лесу несколько маленьких белых цветов. Положил первые весенние цветы на могилу рядом с пирамидкой и постоял, вспоминая: двенадцатого марта «эмка» проехала через Ладогу по Дороге жизни, и тем утром Тони не стало.
… В молчании Андрей спустился по тропе к дверям госпиталя. К нему подошел тот пожилой санитар, который колол дрова:
– Я извиняюсь, товарищ командир, доктор мне сказал, что вы муж той женщины, которая недавно умерла в госпитале. Хочу передать вам ее записную книжку, в кармане гимнастерки лежала. Это все, что у нас осталось.
Андрей взял маленькую книжицу в кожаной обложке. Он вспомнил, что Тоня носила её с собой и делала записи для памяти. Из книжечки выпала его маленькая фотография. Он сам подарил её жене.
Сдавленным голосом поблагодарил санитара:
– Спасибо тебе!
И пошел прочь.
В машине его ждали, «эмка» поехала в Веребье. В деревне Андрей велел подъехать к дому, где квартировала Тоня. Вошел и увидел, что хозяйка баба Паня стоит на коленях перед иконой и молится быстрым шепотом. Услышав, что в доме посторонний, она с трудом разогнула больную спину и оглянулась.
– Господи, это же муж моей Тонечки! – всплеснула она руками. – А Тонечки больше нету, проклятые немцы убили родную мою.
Баба Паня тихонько заплакала, присев на табурет.
– Я знаю, баба Паня. Только что был на кладбище у её могилы.
– Ох, горе-то какое!
Баба Паня вытерла слезы, взяла крынку с молоком и предложила гостю:
– Попейте с дороги молочка. Полезное оно. Тонечка любила попить.
– Спасибо, баба Паня. Идти мне пора, машина ждет.
– Ой, постойте! У меня же вещи вашей жены остались. Вот сумка ее с документами, вот платье, вот форма, шинель, сапоги. Вам надо все это забрать.
– Сумку возьму, а платье и форма вашим деревенским пусть остается. Помянут Тоню добрым словом. Здесь все пригодится. Прощайте!
… Весь обратный путь Андрей дремал в машине на задних кожаных подушках. Спутники на переднем сидении ехали тихо, если и говорили между собой, то так, чтобы не потревожить сон товарища. Во сне его боль, которая жгла нутро, словно огнем, отступала. Организм старался защитить от перегрузок сердце.
В дреме незаметно дорога подошла к концу: проехали ледовую трассу через Ладогу, подъехали к Ленинграду.
– Андрей Петрович! Всеволожск миновали. Куда дальше поедем? – громко, чтобы разбудить, спросил Матвеев.
– Давай-ка к моей квартире на Петроградской поедем, там вы меня высадите, а сами отправляйтесь в управление, – осмотревшись по сторонам, ответил Савельев.
В квартире, как обычно, на кухне, на своем посту его встретила соседка, которая сразу высыпала на него ворох последних новостей:
– Андрей Петрович, приехали? Здравствуйте! А Вера вас не дождалась. Всего пару дней назад перебралась в милицейское общежитие. Я уговаривала остаться до вашего приезда. Но девочка ни в какую не соглашалась. Говорила, что выздоровела, спасибо Андрею Петровичу за поддержку, вернусь к себе. Надо выходить на службу, говорила, свой паек пора получать. Андрей Петрович приедет, ему, может быть, с дороги отдохнуть захочется, а я в комнате буду ему мешать. Так и съехала от нас. Обещала заглядывать время от времени.
Андрей смотрел на нее, не понимая, о ком идет речь. Наконец, сообразил, это же соседка про «Пуговичку» рассказывает. Кивнул головой и односложно ответил:
– Понятно!
Хотел пройти к себе в комнату, но соседка удивленно спросила:
– Андрей Петрович! Что случилось? На вас лица нет!
– Случилась, Тамара Васильевна, большая беда. Тоня моя погибла.
– Ах ты, Господи, Боже мой! Бедная Тонечка! Надо же, такое несчастье! Очень, очень вам сочувствую!
Андрей открыл дверь и вошел в комнату. Там царил идеальный порядок. «Пуговичка» перед отъездом вымыла пол, стерла пыль, расставила вещи по местам. Он разделся и сел на стул. Открыл сумку Тони, которую отдала баба Паня. Внутри лежала пачка его писем, несколько фотокарточек, с которых они вдвоем весело смотрели на мир, диплом об окончании техникума и немного денег. Письма, фото и диплом переложил в тумбочку, а сумку поставил там, где ее обычно оставляла жена – на скамеечке у двери.
Встал, осмотрелся в комнате. Ему показалось, что Тоня сейчас здесь, только вышла на минуту. Андрей тряхнул головой, прогоняя наваждение, и подошел к фотокарточке жены. Снял со стены и сел на кровать, рассматривая, будто в первый раз, знакомые черты лица. С тяжелым стоном зарылся головой в подушку и, наконец, дал волю чувствам. Здесь он был у себя дома, каждый уголок которого еще помнил Тоню. Стало горько оттого, что она никогда сюда не войдет. Хриплые рыдания вырвались из горла. Его никто не видел, ему ни от кого не надо было скрываться. Он вытирал ладонями слезы и вновь смотрел на фото. Долго лежал с открытыми глазами. Спрашивал себя, почему говорят, поплачешь и полегчает. Легче ему не стало, боль не ушла. Но с этой болью теперь надо как-то жить.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================