«Дальняя дорога начинается с первого шага» – это китайское мудрое изречение Савельев узнал недавно, когда прочитал в госпитале научно-популярную брошюру про древнекитайского мыслителя Лаоцзы. Первый шаг своей дальней дороги через Ладогу и далее до Москвы Андрей сделал здесь, на ступенях у главного подъезда здания управления. О китайцах прежде он читал лишь в школьном учебнике по истории. Поэтому брошюра стала для него открытием неизвестного мира. Запомнились некоторые высказывания мудреца, к примеру, фраза «Знающий не говорит, говорящий не знает», которая, с его точки зрения, на самом деле содержит принцип деятельности оперработника.
Размышляя таким образом, Савельев спускался по ступеням к машине. Дальняя дорога началась здесь, а куда она приведет, пока неведомо. Он был экипирован должным образом: в овчинном полушубке, водостойких яловых сапогах, с солдатским «сидором» за спиной, как фронтовики называли удобный вещмешок, со сменой белья, запасом съестного и флягой со спиртом для растирания и приема внутрь, если вдруг придется вымокнуть или замерзнуть. На портупее висела кобура с пистолетом ТТ и двумя обоймами патронов, на плече автомат ППШ – вещь не лишняя, когда дорога вьётся в двадцати километрах от позиций противника. Сзади поспешал молодой помощник – сержант госбезопасности Лёша Гуров, экипированный так же, вплоть до ППШ на плече. На другом его плече висел ремень брезентовой сумки с металлическим замком и приспособлением для опломбирования – так называемая «вализа» для перевозки секретных документов. Начальник управления назначил Гурова в помощь Савельеву, направленному в важную командировку.
На улице у ступеней чекистов ждала закамуфлированная «эмка», заправленная бензином под горловину топливного бака. Фары её были прикрыты черными чехлами с прорезями для рассеивания света и маскировки в темноте. Гуров сел спереди рядом с шофером, Савельев расположился на заднем сидении рядом с притихшими Марией Ивановной и Павликом. Автоматы – между коленей, «сидоры» под ноги, опломбированную «вализу» на колени, чтобы не выпускать из рук всю дорогу. Андрей скомандовал шоферу: «Поехали!», и машина понеслась на набережную, через Большой Охтинский мост и Среднеохтинский проспект, на Рябовское шоссе, на Всеволожск, далее через Борисову Гриву, Ириновку на берег Ладожского озера.
Промелькнувшие за окном силуэты домов Всеволожска всколыхнули у Андрея малоприятные воспоминания о недавних событиях: о бомбежке, о гибели арестованного Дунаева, о своем ранении и контузии. Увидеть ничего не удалось, потому что вокруг темнело. В Осиновец добрались затемно. Андрей вышел и понял, что попал в растревоженный муравейник, где движение не прекращалось ни на минуту. Тяжелая поступь военного строя, то солдатского, то матросского, непонятно, откуда появлявшегося и куда направлявшегося, гудки проезжавших машин, громкие крики людей, зычные воинские команды. Казалось бы – полный хаос, но нет! Царил строгий порядок военного времени. Никого без разрешений не пропускали ни на ледовую трассу, ни на дорогу к Ленинграду. В комендатуре Военно-автомобильной дороги Савельев предъявил документы, назвал номерной знак автомашины и получил пропуск.
Шофер аккуратно встроился в общую автоколонну и поехал за груженной пятитонкой ЗИС-5 с номером ФА-13-33, нанесенным белой краской на заднем борту. С остановками, рывками добрались до последнего контрольного пункта, где у шлагбаума с веревкой дежурил боец в шапке, овчинном тулупе и валенках с галошами. За его спиной стояло деревянное строение с прибитым щитом «Ленфронт. Ледовая магистраль. Протяженность 30 км». Пост освещался двумя яркими кострами.
Зисок, фыркнув бензиновым облаком, проехал вперед. Подошла очередь их «эмки». Красноармеец взял пропуск из рук шофера, прочитал, освещая ручным фонариком. Осветил спереди номерной знак. Потом наклонился и посветил фонарем в салон, посчитав пассажиров. Снова сверился с пропуском, отдал его шоферу и поднял веревку со шлагбаумом. Путь свободен!
История Дороги жизни складывалась следующим образом. 3 сентября 1941 года Военный совет Ленинградского фронта на основании решения Государственного Комитета Обороны издал приказ о начале перевозки грузов в Ленинград через Ладожское озеро кораблями Ладожской военной флотилии.
Однако ни по воздушному мосту, где транспортные самолеты ожидали столкновения с истребителями противника, ни конвоями кораблей, которые шли долгим и опасным путем, невозможно было полностью обеспечить снабжение города и его защитников. Запасы продовольствия в Ленинграде день ото дня сокращались. Поэтому осенью 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение – организовать снабжение блокированного города, а также эвакуацию детей, женщин и стариков по автомобильной дороге, проложенной по льду Ладожского озера.
Сотрудники Гидрологического института и автодорожный отдел Ленинградского фронта стали проектировать дорогу, которую предстояло проложить по льду озера. На каждом пятом километре трассы должны были находиться пункты обогрева, а саму трассу планировали делать шириной десять метров. Однако жизнь внесла коррективы в стройные планы.
Прокладкой дороги приходилось заниматься постоянно. Порой из-за того, что трассу заносило снегом, порой из-за того, что надо было выбрать участки с более крепким слоем льда, а временами из-за повреждений от немецких авианалетов, которые случались довольно часто.
Дорога жизни постоянно ремонтировалась. Водолазы укрепляли её всеми возможными средствами, работая подо льдом и устанавливая там настилы и опоры. Это была не просто широкая колея, проложенная по льду. Специальные бригады устанавливали на ней дорожные знаки. По пути следования автомашин строили медицинские и обогревательные пункты. На протяжении маршрута находились склады и базы. Также оборудовались станции технической помощи, мастерские и пункты питания. Вдоль дороги имелась телефонная и телеграфная связь.
Одним из основных пунктов ледовой трассы стала деревня Кобона, расположенная в северо-восточной части Шлиссельбургской губы. От неё дорога шла по льду до мыса Осиновец в северо-западной части той же Шлиссельбургской губы.
Первый санный обоз с продовольственными товарами прошел 18 ноября. В те дни в городе оставался запас продуктов лишь на несколько дней. 23 ноября из Кобоны по неокрепшему льду в сторону Ленинграда ушла колонна машин с продовольствием.
Притом, что ледовая дорога проходила в двух десятках километров от переднего края противника и постоянно подвергалась обстрелам и бомбардировкам немцев, в военную зиму 1941-42 года в Ленинград через Кобону было перевезено 360 тысяч тонн грузов, главным образом, продовольствия и боеприпасов. Из Ленинграда в эвакуацию вывезли свыше полумиллиона человек, тысячи тонн промышленного оборудования, медикаментов и оружия, сделанного руками ленинградцев. Последний рейс по тающему льду был выполнен 24 апреля 1942 года.
Машина Савельева ушла в путь в среду 11 марта. Погода в тот день стояла морозная, и лед на Ладоге оставался крепким, хотя регулировщики предупреждали шоферов, что кое-где на льду могут появиться трещины. Порывы сильного ветра и мартовские подвижки льда делали движение небезопасным. «Эмка» за бортовым зисом держала дистанцию примерно пятьдесят метров. Все шоферы ехали в колонне со скоростью не больше сорока километров в час. Можно было и быстрее, регулировщики не возражали, но в темноте водители сами не хотели рисковать. Немаловажная деталь: в кабинах полуторок были сняты дверцы, чтобы успеть выскочить в случае попадания в полынью.
Шофер «эмки», повернувшись к Савельеву, сказал:
– Нам бы надо стекла в дверцах опустить, чтобы слушать, не трещит ли лед рядом.
– Правильно, – откликнулся Андрей.
Повернувшись, сказал Марии Ивановне:
– Вы Павлика укутайте чем-нибудь с головой, сейчас ветер будет свистеть внутри. Не дай Бог, просквозит парня.
Мария Ивановна завозилась, вынимая одеяло из тюка под ногами, а Павлик запротестовал:
– Не надо укутывать! Мне не холодно!
Мать ответила:
– Ладно. Глаза оставлю, будешь смотреть. А рот и нос закрою одеялом.
Из открытых окон слышался хруст обледенелого наста под шинами. Издалека доносился рев моторов грузовиков и звуки их сигналов. Двигатель «эмки» работал довольно тихо. Его легкое урчание было слышно в салоне. Порывами ветра сзади приносило запах отработанного топлива из выхлопной трубы. Боковыми порывами его тут же выдувало из салона.
Они ехали по ледовой трассе уже около часа. Навстречу в Ленинград направлялась колонна машин, фары которых то и дело выхватывали «эмку» из ночной темноты.
Вдруг откуда-то спереди послышались резкие гудки клаксонов. Пятитонка, шедшая перед ними, резко затормозила, её занесло, и она встала боком, перегородив трассу. Шофер «эмки» тоже затормозил и остановился метрах в десяти от зиса, выключив двигатель. В воздухе висели громкие крики множества людей.
– Всем оставаться на местах! – скомандовал Савельев. – Пойду, узнаю, в чем там дело.
Он вышел и двинулся вперед, пройдя четыре или пять машин из каравана. Дальше открылась печальная картина.
Темноту над Ладогой прорезали лучи фар нескольких машин, которые освещали терпящую бедствие полуторку. Видимо, её занесло немного в сторону от трассы, и она правым передним колесом угодила как раз в трещину, о которой предупреждали регулировщики. Лед сломался, и на поверхности появилась вода. Она имела вид темной тягучей жидкости, которая медленно, но неудержимо заливала участок, где стоял грузовик. Треснувший лед ломался, машина под своей тяжестью заваливалась вправо и погружалась передком в воду.
Шофер полуторки в ватнике, шапке и босиком ловко прыгал от борта к борту кузова, в котором оставались пассажиры. Это были две женщины, одну из которых шофер уже подтащил за руку к борту и помогал перелезть через него. Она кричала, что боится, но шофер вытащил ее наружу и медленно опустил в воду. Сразу бросился за другой и, держась одной рукой за верхнюю доску опускавшегося к воде борта, другой рукой рывком подтянул женщину ближе к себе. Затем и её перевалил за борт и оттолкнул от переворачивавшейся машины.
Оказавшиеся в воде, кто по пояс, кто по грудь, кричали и барахтались, стараясь выбраться на сухое место. По мокрому и скользкому льду съезжали и вновь оказывались в воде. Люди вокруг помогали, чем могли. Кто-то протянул снятый ремень, чтобы мальчишка, стоявший ближе всех на четвереньках, ухватился обеими руками и выкарабкался из воды. Другим протягивали длинные доски, и вытаскивали по одному или по двое на сухой лед. Удалось спасти двух ребят и четырех женщин. Последняя, старушка, не смогла уцепиться ни за доску, ни за ремень, и раз за разом погружалась в воду с головой. К ней на подмогу бросились несколько человек, державших друг друга за плечи. Крайний зашел в воду по пояс, ухватил старушку за воротник пальто, а остальные, как бурлаки, потащили их на сушу, подбадривая себя криками «Давай! Давай».
Вся операция по спасению людей заняла несколько минут. Кто-то рядом с Андреем спросил:
– Чего это шофер босиком по кузову бегает?
Ему ответил один из бывалых:
– Когда машину в воду занесло, он скинул валенки в кабине для удобства и вскочил в кузов спасать всех.
– Хорошо немного их было…
– Потому больше восьми человек одним рейсом и не разрешают везти в кузове…
Шофер тем временем, оставшись один, старался вскарабкался вверх по борту, чтобы оттолкнуться дальше от тонувшей машины. Но полуторка, видать, набрала полную кабину, встала почти вертикально, а потом опрокинулась в воду кузовом вниз, накрыв своего водителя.
Вопль ужаса, вырвавшись из десятков ртов, пролетел над трассой. Один из шоферов истошно заорал:
– Петьк-а-а!
Другой рядом тихо откликнулся:
– С чистой душой ушел Петька – его людей всех до единого спасли. Царствие ему небесное!
Машина минуту-другую лежала на воде рамой кверху. Андрей как завороженный смотрел на задние колеса. Мокрые, они отсвечивали в свете фар собравшихся машин. Совсем лысая резина, оттого заскользил и пошел юзом бедолага-шофер, – мелькнула у него мысль. Вдруг из-под ушедшего под воду кузова со звуком, подобным рычанию зверя, вырвался, пузырясь, оставшийся воздух. Полуторка полностью ушла под воду, которая разлилась небольшим озерцом рядом с трассой. Все стоявшие вокруг вмиг замолчали. Над страшным местом легла тишина.
Откуда-то со стороны Кобоны, завывая сиреной, приехала «карета скорой помощи». Мокрых и замерзших пассажиров утонувшей полуторки собравшиеся люди отогревали, как могли. Снимали мокрую обувь и пальто, укутывали в сухие вещи. Однако женщин и детей, выбравшихся из ледяной воды, продолжал бить озноб от холода и переживаний. Их можно было понять, несколько минут назад они были вырваны из лап смерти. Погиб шофер, спасавший их до последнего, хотя мог бы выпрыгнуть из кабины на сухой лед и оттуда командовать: «Прыгай! Прыгай!». Такое несчастье пережить нелегко. К тому же пострадавшие в один миг лишились той малой толики вещей, что смогли взять с собой из Ленинграда в эвакуацию. Не осталось у них и документов: все теперь лежало на дне озера.
Врачи из санитарной машины поднимали замерзших внутрь, раздевали и энергично растирали. Когда в машину забралась последняя женщина из числа пострадавших, задние дверцы «санитарки» захлопнулись, шофер дал газ, и она понеслась назад к Кобоне, включив сирену.
Андрей медленно возвращался к своей машине, недоумевая, как получилось, что санитарная машина приехала столь быстро. Неужели оповещение вдоль трассы налажено и работает без сбоев? Удивительно!
Поскрипывая сапогами, он подходил к своим.
В машине заждались и засыпали вопросами.
– Что там стряслось?
– Машина перевернулась? С людьми?
– Успели спасти? Всех? Слава Богу!
Савельев устроился на своем месте и объяснил своим попутчикам, что будет дальше:
– Ремонтники будут приводить трассу в порядок. Потом регулировщики разрулят затор машин. Только тогда все поедут в сторону Кобоны. Сидеть нам здесь придется не менее получаса. Я остаюсь на вахте, остальным вполне можно вздремнуть.
Поехали не через полчаса, а через час. Света фар соседних машин рядом не стало. Снова вокруг «эмки» сомкнулась ночная тьма, снова за открытыми окнами слышался хруст обледенелого наста под шинами, снова ветер понес в салон шум проходящих автомобилей и запах бензина.
Савельев повернулся к окну, когда машина проходила мимо места недавней трагедии. О ней уже мало, что напоминало. Разве что, разлившаяся поверх светлого льда темная вода, да накатанные в разные стороны следы колес. Ремонтная бригада сдвинула участок трассы немного влево, подготовив объезд вокруг разлива воды. Две девушки-регулировщицы застыли у опасного места и флажками указывали направление движения. Не будет здесь ни памятника, ни таблички, а когда лед растает, на озерной глади никто и не узнает о месте, где, спасая людей, погиб шофер полуторки русский парень Петька, думал Андрей.
Впереди показались слабые огоньки, это приближался поселок Кобона, а там и конец ледовой магистрали. Еще километр, и машина подъехала к первому пропускному пункту. Снова красноармеец, не говоря ни слова, проверил документы и количество людей в «эмке». На следующем шлагбауме часовой указал дорогу к пункту питания для беженцев. В большой брезентовой палатке, освещенной лампами электрического света, за длинными скамьями сидели изможденные жители блокадного города, не осознававшие пока, что ужасы блокады для них позади. Кто отрешенно сидел, опустив голову, кто пил чай с хлебом, кто ел жиденький суп. Савельев усадил за стол своих беженцев и принес для них с раздачи по тарелке супа. Пока Мария Ивановна с Павликом ели, он получил сухой паек на троих. Вместе с шофером и Гуровым перекусили в машине, потом съездили заправиться к стоящему на дороге бензовозу.
На посту у границы поселка, спросив у регулировщика дорогу на Волхов и Тихвин, шофер выехал на заснеженную трассу. В этот предутренний час машин на ней почти не было видно. Наступал серенький мартовский рассвет. Прямо по ходу на востоке немного посветлело, но солнце выглядывать не собиралось. Небо оставалось укутанным низкими серыми тучами. Понемногу развиднелось. Шофер уверенно вел «эмку» по просторной и ровной Приладожской низменности. Видно, что край этот был болотистым, изрезанным руслами маленьких рек, текущих к озеру. Вокруг дороги то и дело попадались песчаные дюны, небольшие сосновые рощицы и заросли кустарника, который едва просматривался из-под глубокого снега.
Однообразный пейзаж навевал сонливость. Чтобы поддержать шофера, Андрей решил запеть бравую маршевую песню. Он любил петь, и во время дружеских застолий обычно приятным баритоном исполнял много песен эстрадного репертуара. Сейчас он взялся за любимый с детства военный марш «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…».
Слушайте здесь:
Неожиданно подпевать начал Павлик. Вдвоем они разогнали у всех сон так, что окончание песни с припевом пели все, кроме шофера. «Шли лихие эскадроны приамурских партизан!», – неслось из мчащейся по дороге «эмки».
Без остановки проехали небольшой город Волхов, который остался в стороне. Через два часа показались главки церквей древнего Тихвина. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, каким тяжелым катком прокатилась по нему война. Тут и там на улицах мрачно чернели руины сгоревших домов. Но появился и луч надежды – над восстановлением каменных зданий в центре трудились жители, главным образом, жительницы, которые возводили строительные леса, на тачках подвозили кирпич и цемент, поднимали кладку на месте разрушенных стен.
Возле одного из сохранившихся домов Савельев велел остановиться и вышел из машины. Через пять минут вернулся с высоким человеком в шинели и фуражке сотрудника НКВД. Жестом Андрей позвал всех из машины и представил им своего спутника:
– Прошу знакомиться, Дмитрий Тимофеевич Иванов, сотрудник отдала НКВД города Тихвин. Мы вместе служили в Ленинграде с довоенных лет. Теперь его перевели сюда.
Иванов приложил ладонь к козырьку и сказал:
– Здравствуйте, товарищи. Поздравляю вас с прибытием на Большую землю. Кто здесь остается?
Павлик бойко сделал шаг вперед и ответил:
– Я!
Иванов улыбнулся:
– Ты? Хорошо! Маму твою тоже здесь оставим?
Мария Ивановна забеспокоилась и приобняла Павлика:
– Да, да! Конечно, я здесь остаюсь!
Иванов кивнул и кратко познакомил всех с обстановкой:
– Лишь один месяц находился Тихвин под властью гитлеровцев. За этот срок оккупанты сожгли и уничтожили около 400 жилых домов и 36 зданий, в которых размещались учреждения и школы, промышленные предприятия, почта, радиоузел, кинотеатр, краеведческий музей, библиотеки. В монастыре эти нелюди устроили тюрьму, где мучили мирных граждан. Когда наши отбили город, здесь оказалось всего 40 жителей. Но после освобождения сотни людей вернулись из лесных землянок и дальних деревень. На десятый день после освобождения население увеличилось до трех тысяч человек. Красная Армия помогла отремонтировать железнодорожную станцию и наладить движение поездов. Одновременно началось восстановление зданий, и работа, как видите, продолжается.
– Куда же вы нас теперь определите? – с тревогой спросила Мария Ивановна.
Иванов объяснил:
– Сейчас поедем в городскую больницу. Вас там обследуют, чтобы, не дай Бог, какую-нибудь хворь не привезти. Подлечат и подкормят немного. После этого карантина мы подберем вам место для жительства в городе, потом Павлик пойдет в школу, а Марии Ивановне подыщем место работы. Такие планы! Если согласны, то вперед.
Он встал на подножку возле шофера и показал, куда ехать. Больница оказалась рядом.
У входа распрощались. Иванов держал в руках два тючка с вещами беженцев, Мария Ивановна всплакнула, а Павлик попросил:
–Андрей Петрович, приезжайте к нам как-нибудь. Мы вас будем ждать!
Хлопнули дверцы, заурчал мотор, и «эмка» отправились в свой неблизкий путь. Дорога шла в тех местах, где прошлой осенью громыхал фронт. У обочин и в поле торчали остовы разбитой военной техники, орудий, бронемашин, танков, наших и немецких.
Фронтовые саперы-трудяги успели обойти окрестности с миноискателями и установить на колышках радующие глаз таблички с надписью: «Проверено. Мин нет». По пути время от времени попадались деревни, и редко в какой виднелись целые крестьянские избы. В основном жилье вокруг было сожжено пожаром войны. Радовало то, что над пепелищами то тут, то там поднимались дымки от печей вернувшихся домой жителей. Деревни оживали, и можно было предположить, что сойдет снег, обугленные остатки изб разберут на дрова, а на расчищенных местах будут строиться новые дома. Уж сколько раз век за веком Русь пытались сжечь захватчики, но она, пережив нашествие, приходила в себя и отстраивалась заново.
Машина по дороге поднялась на холм, и перед глазами путников предстали величественные руины старой церкви. Деревня лежала рядом, внизу у речки, то есть устроилась там, где было удобно жить людям. А церковь свою они поставили на вершине холма, чтобы всем видно было издалека, чтобы храм впечатлял величественным видом. Кирпичная церковь и сейчас разбитая и сожженная выглядела благородно, словно былинный богатырь, получивший тяжкие увечья в битве.
И настолько место это привлекло внимание Андрея, что ему захотелось пойти посмотреть вблизи на исторические развалины.
– Так, други мои боевые, привал. Перекурим чуть-чуть, – распорядился он.
– Мы же всего час, как выехали из Тихвина, чего отдыхать-то? – удивился Гуров.
– Разговорчики в строю! – шутливо оборвал Савельев сослуживца и вышел из машины.
На дороге он, с наслаждением потянувшись до щелчков в суставах, постоял, оглядывая церковь, и направился к ней. Познаний в архитектуре ему хватило, чтобы определить время постройки: конец восемнадцатого – начало девятнадцатого века. Четыре колонны и портик указывали, что строение относится к стилю классицизма, распространенному в то время. Точнее, колонн осталось не четыре, а три, так как крайняя правая была разрушена до основания, скорее всего, попаданием снаряда. За колоннами зиял провал входа в храм, без дверей, с рухнувшей кирпичной кладкой. На стене остались выбоины от автоматной очереди. Бой, что ли, был рядом или фашисты в стрельбе из шмайсера упражнялись, гадал Андрей.
Он осмотрел оставшуюся без колоколов и купола разрушенную четырехугольную башню колокольни, которая вздымалась над входом. Потом по куче битого кирпича вошел внутрь и оказался в притворе. Стены длинного помещения прокоптились от пожара, который, видимо, вспыхнул после попадания снаряда. Ничего, из того что должно здесь обычно стоять, визуально обнаружить не удалось. Сгоревших остатков мебели или утвари, по-видимому, не было. О чем это говорит, словно детектив, спросил сам себя Савельев, и тут же дал ответ: о том, что церковь еще до начала боев была недействующей и пустой.
Притвор от средней части храма отделялся арочным перекрытием. Задирая голову, Андрей прошел в среднюю часть. Она пострадала меньше – кроме выбитых окон, высоких, с арочным верхом, никаких следов разрушений или пожара не оказалось. Правда, одной стене досталось от автоматчика, который и здесь, как у входа, словно играючи, прошелся очередью из шмайсера. Ни икон, ни росписей по стенам, не осталось. Какие-то фрагменты фресок сохранились под куполом и подсвечивались естественным освещением из выбитых полукруглых окон вверху. Алтаря в разгромленной церкви, конечно, не было. Даже следов от его пребывания варвары-разрушители не оставили. О том, где находился когда-то алтарь, можно было догадаться по солее – возвышению пола перед иконостасом. Андрей остановился, и под сапогами перестали хрустеть остатки битых кирпичей, стекол и кусков штукатурки. Он вслушался в тишину, которая разлилась в покое православной церкви, разрушенной, оскверненной, но сохранившей свой высокий внутренний дух. Постояв немного, он повернулся, намереваясь идти обратно, и вдруг застыл с поднятой головой.
На арочном перекрытии, которое со стороны притвора покрылось копотью пожара, отсюда, с другой, чистой стороны, удивительно смотрелась написанная по беленому камню икона Христа Спасителя. Андрей опешил от неожиданности, настолько живыми показались ему глаза, скорбно смотревшие на него сверху. Мастер-иконописец написал ее в темных оттенках по светлому фону, не прибегая к каким-то приемам украшения. И без них вид иконы поражал воображение. Каким чудом она сохранилась здесь, среди полной разрухи? Ведь рядом не осталось ничего уцелевшего. Только это произведение мастера, никем нетронутое, делало руины живыми.
Бывают же чудеса, подумал Андрей и пошел к выходу. Он понял, почему его потянуло к разрушенной церкви. Неосознанно, среди мрака и тлена войны, ему показалось, что эта церковь подобна душе русского народа, которую не сломят никакие испытания.
Выйдя наружу, он заметил поднимающегося по тропинке со стороны деревни мальчика и остановился узнать, не нужно ли ему чего.
– Здравствуйте, дяденька военный! – с серьезным видом поздоровался паренек, которому на вид было лет десять-одиннадцать. Одет он был худо: на голове старый картуз с оторванным наполовину козырьком, из-под которого торчали соломенные вихры, на плечах весел видавший виды латанный армячок, перепоясанный немецким форменным ремнем с бляхой «Gott mit uns»,и разбитые русские солдатские ботинки, размера на два больше нужного.
– Здорово, парень! Как зовут тебя? Спросить, наверное, о чем-то хочешь? – откликнулся Андрей.
– Санькой меня зовут, дяденька. Пришел спросить, вы здесь свои позиции строить станете?
– Нет, Санька, мы здесь проездом. Ты из этой деревни?
– Да, из деревни. Марьино она зовется.
– Народу-то много сейчас живет в деревне?
– Два десятка душ насчитать можно. Да всё бабы с детками малыми трех-пяти годков, мужик-то один я на всё про всё.
– Никого из мужчин больше не осталось в Марьино?
– Не-а! Кто на фронте воюет, кого немцы застрелили. Есть, правда, два деда старых, но они не дюжи. Лежат на лежанках, либо сидят на солнышке целыми днями. А инструмент в руках держать не могут, мне за всех отдуваться надо.
– Хорошо, что малые детки есть. Скоро подрастут, помощниками тебе станут.
– Это когда же будет!
– Ты, Санька, спрашивал, не будем ли мы здесь позиции строить. Зачем тебе это?
– Это, дяденька, для нас важно. Коли рядом с деревней солдаты будут, так и помощь от них получить можно.
– Да, братец, серьезный у тебя подход. По-хозяйски мыслишь. Пойдем-ка к машине. Перекусим, чем Бог послал.
Санька пожал плечами и, как бы нехотя, согласился.
Около машины Гуров с шофером основательно разложились на походном столике. Они за руку поздоровались с пареньком, которого Савельев представил:
– Это Санька. Он – главный в деревне Марьино.
Парня пригласили к столу, но он, явно голодный, согласился не сразу, сперва отнекивался, выдерживая традиционный деревенский этикет. Потом аккуратно взял вареную картофелину и круто посолил ее крупной солью.
– Соль у вас имеется? – уважительно произнес Санька, жуя холодную картофелину.
– У вас нет? – уточнил Андрей и сыпанул в спичечный коробок соли из общих запасов.
Рядом с картошкой лежала жареная рыба, которую шофер по случаю добыл у рыбаков. Парень съел одну и сказал:
– Благодарствуем! Мы сами без рыбы не сидим – речка рядом.
– Чай мы не успели вскипятить, – с сожалением в голосе сообщил Гуров.
– Ладно, водички глотнем, а Саньке насыплем в бумажку заварки и сахарку. Дома попьет! – откликнулся Савельев.
– Благодарствуем! – снова откликнулся паренек.
– Скажи-ка, Санька, церковь эту на холме гитлеровцы разбили? – высказал свой интерес Андрей.
Санька повернул голову, показал пальцем на руины и уточнил:
– Вон тую? Не-а! Фашисты в нее лишь два раза пальнули из танка, колонну сбили и вход обрушили. А разгромленная она стоит давно, сколько себя помню, ни икон внутри, ни крестов, ни колоколов снаружи никогда не видел.
Андрей кивнул. Он понял, кто разгромил церковь задолго до войны.
Поговорили еще «за жизнь». Вдруг шофер спросил:
– Санька, ты чего это дерьмо фашистское нацепил?
Он показал на немецкий солдатский ремень.
Санька пожал плечами и без обиняков ответил:
– У меня пока этого ремня не было, подпояской обычная веревка служила.
Запасливый шофер поискал что-то в багажнике машины и вынес свой старый ремень с краснозвездной пряжкой и солдатский ватник.
– Вот! Переобмундировывайся! А фашистскую пряжку в нужнике у себя прибей вместо ручки. Когда посидишь по-большому, хватайся за неё, а потом иди руки мыть! – грубовато выразил свое отношение к трофею шофер.
Парнишка мигом надел ватник и подпоясался красноармейским ремнем. Старый армячок аккуратно связал в узел. Гуров посмотрел на него и достал из своего вещмешка пилотку.
– У меня пилотка есть со звездой. Бери и носи её вместо своего картуза, – сказал он.
Савельев видел, что мальчишка явно обрадовался неожиданным обновкам, и решил:
– Жалко, но у меня гостинца для тебя нет. Я тебе патронов для ТТ насыплю. Оружие, поди, в деревне имеется? Патроны эти подойдут и к нашей «трехлинейке», и к немецкому «парабеллуму».
– Знаю я, дяденька командир, про оружие всё. За патроны вам спасибочки пребольшое!
– Вот так. Может, я неправильно поступаю. Но сейчас время военное, оружие в деревне должно быть. И от зверья отбиться, и лихих людей отвадить.
Надо было собираться и ехать дальше. Саньке на прощание выделили из общих запасов буханку хлеба и десяток картофелин, прикинув, что до Москвы они продержатся, а там пополнят запасы.
«Эмка» уехала, а парнишка долго стоял на дороге и смотрел вслед.
Теперь путь чекистов лежал через те места, куда война не добралась, например, через древний городок Любытино, который в летописях упоминался на два века раньше Москвы. Шофер «эмки», Миша Матвеев, был родом из этих новгородских мест, по дороге он рассказывал:
– По преданию княгиня Ольга в Х веке путешествовала по реке Мсте на челнах и останавливалась в наших местах, где в ту пору стояли славянские городища. В более поздние времена здесь выросла деревенька, которая именовалась Белой по названию притока Мсты. В советские годы деревня разрослась и стала поселком городского типа, названным Любытино. Одна из деревень, стоявших рядом, именно так и называлась. Потом она вошла в состав поселка. Красивые здесь места. Вон стоит Успенская церковь,
построенная здесь в память о победе над Наполеоном. Построили её над речкой, вид – залюбуешься. Сейчас мы выехали на дорогу к городу Боровичи, скоро увидим развилку, где находится поворот в сторону родовой деревни полководца Суворова Кончанское. Говорили, что в деревне, в сохранившемся доме Суворова, в скором времени откроют музей. А вот и дорожный указатель в направлении на Кончанское, которое находится севернее нас. А впереди – город Боровичи. Туда из Москвы пассажирский поезд ходит.
Савельев и Гуров только и успевали поворачивать головы, осматривая те исторические места, о которых рассказывал шофер.
От города Боровичи они были в пути чуть больше часа до станции Бологое Октябрьской железной дороги. Немного отъехали от станции, выехали на шоссе Ленинград-Москва и стали отсчитывать белые километровые столбы и расстояние, оставшееся до столицы.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================