Часть вторая
ПСКОВСКИЙ РУБЕЖ
Первые месяцы 1942 года были для ленинградцев крайне тяжелыми. Число жертв голода стремительно росло, ежедневно умирало более четырех тысяч человек. Были дни, когда цифра доходила до шести-семи тысяч. В декабре потери среди мирных жителей составили 52881 человек, а за два последующих месяца, январь и февраль, умерло 199187 человек.
Ставка Верховного Главнокомандования на волне успехов зимнего наступления Красной Армии в декабре 1941 года приняла решение о проведении наступательных операций с целью прорыва блокады Ленинграда.
В феврале 1942 года советское командование сконцентрировало силы для наступления на Любань. На подступах к ней находилась высота с расположенной на ней деревней Красная Горка.
В бои за деревню вступили полки и дивизии 2-й ударной армии Волховского фронта. 20 февраля они овладели населенным пунктом и продолжили наступление на Любань. Но немцы силами двух оборонявших город дивизий, а также переброшенной из-под Ленинграда 212-й пехотной дивизии ударом во фланг советской группировки восстановили прорванную в районе Красной Горки оборону, отрезав при этом части передового отряда. Тем не менее, наступление на Любань продолжилось, и советские войска сумели выйти на юго-восточную окраину города. Гитлеровцы усиленно контратаковали и сумели отстоять свои позиции в Любани. Наступление 2-й ударной армии захлебнулось.
В это время в наступление перешла 54-я армия Ленинградского фронта, которая прорвала оборону противника и приблизилась к Любани с севера, захватив ряд деревень, где находились опорные пункты противника. Однако отсутствие координации в действиях командования обеих армий не позволило достичь общего оперативного успеха.
Наступление войск Волховского и Ленинградского фронтов в феврале 1942 года оказало заметную поддержку защитникам осажденного города, оттянуло на себя более пятнадцати дивизий противника, шесть из которых были спешно переброшены из Западной Европы, и впервые позволило советским войскам под Ленинградом захватить инициативу.
В боях с разрозненными частями 2-й ударной армии, глубоко вклинившейся в оборону германских войск и окруженной впоследствии, помимо немецких войск, принимал участие собранный ими европейский «интернационал»: голландский легион СС «Недерланд», бельгийский легион СС «Фландрия», а также части испанской пехотной «Голубой дивизии». Теплолюбивые испанцы жестоко страдали от сурового северного климата, но дрались при этом отчаянно. Сохранилось меткое высказывание о союзниках начальника генерального штаба германских сухопутных войск генерала Гальдера: «Если вы увидите немецкого солдата небритого, с расстегнутой гимнастеркой и выпившего, не торопитесь его отправлять на гауптвахту – скорее всего, это испанский герой».
Много иноземных «героев» нашли свой последний приют в тех лесах и болотах, где шли тяжелые зимние бои.
В марте 1942 года активные действия Красной Армии в районе Ленинграда завершились. Она исчерпала наступательный потенциал и перешла к накоплению сил для следующих ударов. До прорыва блокады, до января 1943 года, оставалось уже десять месяцев. Ленинградское время приближало победу!
Весь февраль Андрей Савельев пролежал на излечении. Сложное пулевое ранение предплечья и контузия не позволили быстро покинуть госпитальную койку, как он рассчитывал изначально.
Энергичный характер и потребность в ежедневной работе мучили молодого человека, вынужденного маяться в замкнутом пространстве палаты для выздоравливающих. Пару первых недель он не заметил, потому что, будучи в беспамятстве приходил в себя после операции и контузии. Однако затем он почувствовал прилив сил и ощущение легкости оттого, что больше ничего не болит. Андрей уговаривал врачей отпустить его из госпиталя, но неумолимые медики ссылались на то, что поражение головного мозга – не шутка, такая хвороба требует тщательного врачевания и восстановления.
Его заставляли пить много таблеток и день за днем подставлять медсестрам под укол незащищенное место ниже спины. Уделом молодого сильного человека было бесконечно долгое лежание в койке и разглядывание причудливых трещинок на потолке. Койка его стояла в четырехместной офицерской палате. Немного развлекали разговоры с соседями-ранеными, во время которых Савельев по большей части слушал, а не говорил. А что он мог рассказать летчику, сбившему четыре «мессера», а потом горевшему и едва дотянувшему до наших позиций? Или капитану-артиллеристу, который воевал на передовой с первого месяца войны и получил в бою вторую контузию? Про ликвидированных в Ленинграде немецких шпионов – говорить нельзя, про то, как партизанил, сложно. Не объяснишь людям в двух словах, как военная судьба занесла в глубокий тыл врага. Потому и врал со скукой в голосе о службе по охране неких складов с оружием, которые бомбил противник. Дважды соседи «подпольно», тайно от врачей и сестер, отмечали фляжкой спирта получение фронтовых орденов, а Андрей про себя с иронией вспоминал о своей заблудившейся в московских кабинетах «звездочке», к которой представили еще в декабре.
Когда разрешили читать, жить стало легче. Библиотека имелась хорошая, интересных книг хватало на всех. Не хотелось расставаться с ними даже во время походов в столовую. Однообразие будней скрашивалось выступлениями шефских концертных коллективов.
Актовый зал в такие дни набивался «под завязку», опоздавшие стояли в проходах и от души хлопали в ладоши любым артистам, заслуженным и начинающим. Потом в палатах и курилках госпитальная публика долго беседовала о запомнившихся моментах концерта и вспоминала артистов из довоенной жизни.
Иногда заходили навестить друзья из управления. Вместе выходили из коридора на лестницу, и возле окна, убедившись в отсутствии посторонних ушей, чекисты негромко сообщали новости и делились мыслями о том, что будет впереди. После их ухода Андрей падал на койку, и снова, уставившись на трещинки в штукатурке, проклинал судьбу-злодейку, которая уготовила ему госпиталь. Понятно, у каждого своя судьба. Судьба в виде взрыва бомбы с фашистского самолета поставила точку в жизни Дунаева, бывшего белогвардейца, ставшего агентом немецкой разведки. Этот человек тайно пробрался в свой родной город, чтобы нести разрушения и смерть, но был убит теми, кто его послал. Андрей часто возвращался в памяти к произошедшим событиям, когда он выявил и арестовал Дунаева, а затем повез на машине в управление. Он понимал, что ход событий изменить было невозможно. Судьба! Размышлял он и судьбе другого вражеского агента – Вольфа, который решил дать признательные показания. Тот пойдет на все ради того, чтобы остаться в живых.
Как-то раз в палате появился Юрий Николаевич Лукьянов. Выглядел он плохо, сильнее обычного шаркал ногами и долго кашлял. Чувствовалось, что его гложет какая-то болезнь. Но говорил как обычно четко и уверенно, интересно рассказывая о происходившем в управлении. Подбодрил Андрея, рекомендовал не сердиться на докторов, которые лечат, как надо, и обнадежил словами, что выписка уже не за горами. Угостил неизвестно каким образом добытым зеленым яблоком.
Визит «Пуговички» для Андрея оказался неожиданным. Он заметил ее сверху из окна на лестнице, где любил стоять, оглядывая госпитальный двор. Невысокая девушка в милицейской форме шла, смотря по сторонам, с явным намерением найти вход в отделение. Савельев неторопливо спустился в коридор первого этажа и приблизился к Вере, когда она отходила от сестринского поста с листочком бумаги в руке.
– Вы кого-то разыскиваете, товарищ младший сержант милиции? – с улыбкой поинтересовался он.
Девушка посмотрела удивленно, не признав в высоком худом раненом, коротко стриженном, в мешковатом фланелевом халате, надетом поверх солдатского белья, того известного ей Савельева, который обычно аккуратно выглядел и элегантно носил военную форму. Потом остановилась, всплеснула руками и воскликнула:
– Ой, Андрей Петрович, здравствуйте! Не узнала, прошу прощения! Вас разыскиваю, именно вас!
Андрей продолжал иронизировать:
– А с какой целью, я извиняюсь? По службе или так?
Вера простодушно ответила:
– Да, просто так, конечно! Решила навестить, узнать, когда поправитесь. Мне медсестра на бумажечке написала, что вы лежите на втором этаже в четырнадцатой палате. Собралась подниматься по лестнице, а вы, оказывается, здесь стоите.
Андрей оглядел коридор первого этажа, как всегда, заставленный койками с ранеными, которых не успели распределить по палатам. Для скамеечек, на которых можно было посидеть и поговорить, места не нашлось. Тогда он предложил:
– Нам лучше подняться на лестницу. На площадке у окна можно встать и поговорить. Здесь всё равно притулиться негде. Пойдемте?
Они прошли в конец коридора и поднялись по ступенькам к окну.
– Здесь мой наблюдательный пункт, отсюда я вас заметил, когда вы шли по улице. Как поживаете? Что нового в жизни?
– Ничего особенного. Я сама вас хотела расспросить, как вас лечат, когда выпишут?
– На следующей неделе состоится врачебная комиссия по мою душу, и я надеюсь, что медики посовещаются и выпустят, наконец. Я здесь все бока отлежал.
– Главное, чтобы вылечили…
Сквозь оконное стекло скользнул лучик зимнего солнца. Он осветил лицо Веры, и Андрей заметил, насколько девушка исхудала за тот месяц, что он лежит в госпитале. Черты заострились, кожа стала белой как мел, на лице ни единой кровинки.
– Вера, что с вами? – забеспокоился он. – Случайно не заболели сами? Или не едите совсем? Паек-то вроде сейчас увеличили, держаться можно. А вы что-то исхудали совершенно.
Девушка вздохнула:
– Мне маму с братом приходится поддерживать, они без моей помощи не выживут. Хорошо бы их на Большую землю эвакуировать, чтобы подлечить, подкормить. Я обращалась к своему начальству за помощью, но пока ничего не обещают.
– Вера, с эвакуацией можно подумать, может, что и получится. Но вам нужно питаться, ведь служба в милиции – дело сложное!
Вера постаралась сменить тему разговора:
– Хочу вам сообщить, что меня перевели из Старой Деревни в Петроградский районный отдел милиции, в дежурную часть. На дачный поселок другого участкового уполномоченного назначили. Мужчину. Наконец-то поняли, что участок сложный. Мне благодарность объявили за умелые действия при задержании опасного преступника.
– Вы, Вера, молодец! Поздравляю!
– Спасибо! Вы о себе расскажите. Как госпитальная жизнь течет? Кто вас навещает?
– Друзья с работы приходят. Артисты иногда приезжают. Позавчера актриса Валентина Серова выступала. Помните её игру в довоенной кинокартине «Девушка с характером»?
Мне Серова понравилась в той роли. У нас в госпитале она много играла на гитаре и пела песни и романсы. Раненые долго аплодировали, никак не хотели её не отпускать. Кроме того, она увлекательно рассказывала о киносъемках, об известных в стране кинорежиссерах, артистах.
Они немного поговорили, но Вера сказала, что ей пора идти. Андрей поднялся в палату и принес яблоко, гостинец Лукьянова. Ножом разрезал на кусочки и уговорил девушку поесть витаминов.
Лишь после этого распрощались.
… Савельева выписали из госпиталя в первых числах марта. Он сразу поехал в управление, где накопилась масса невыполненных дел, пока его не было на месте. Заполночь приходилось сидеть в кабинете, изучая полученные документы, отдавать указания подчиненным, связываться со взаимодействующими подразделениями. Иногда, вставая из-за стола, чтобы размять затекшую шею или засидевшиеся ноги, Андрей вспоминал госпиталь, где, казалось, отоспался на месяцы вперед. В эти заполненные делами дни ещё требовалось проводить срочные встречи с источниками информации, со многими иными людьми, выполнявшими поручения чекистов. И участвовать в постоянных совещаниях у руководства.
В один из дней после окончания совещания начальник управления задержал его у себя.
– Ну, что, Савельев, болят боевые раны?
Андрей ответил официально:
– Выздоровел полностью. Был выписан из госпиталя после окончания курса лечения и восстановления.
– Хорошо, что выздоровел. Вопросы тебе предстоит решать многие и важные. Сегодня получил из Москвы бумагу по твою душу. Вот – подписана заместителем наркома. Тебя вызывают в столицу нашу Белокаменную для вручения государственных наград. Видишь, как? Подчеркиваю, не госнаграды – мы ведь тебя к ордену представляли – а наград! Значит, что-то еще тебе причитается. Не знаю сам. Но к документу имеется приписка от начальника 4-го управления НКВД СССР старшего майора госбезопасности Судоплатова. Он пишет, чтобы ты прибыл сразу к нему и привез с собой документы по деятельности нашего разведывательного отдела. Я Павла Анатольевича хорошо знаю, это – очень опытный чекист. Четвертое управление было образовано только-только, 18-го января, тогда же его и назначили начальником. Работы у вновь созданного управления через край, а кадров не хватает. Он собирается вернуть в строй многих уволенных со службы в разные годы сотрудников. Нарком Павла Анатольевича в этом поддерживает. Не исключаю, что и в твой адрес от Судоплатова могут поступить какие-то предложения.
Савельев, проявляя выдержку, молчал и не задавал вопросов. А Кубаткин продолжил:
– Самолетом отправить тебя не удастся. Прогноз плохой на всю предстоящую неделю. Мартовская погода, как известно, изменчивая: то зима, то весна, все вперемешку! Выделю тебе легковую машину, и поедешь через Ладожское озеро по Военно-автомобильной дороге № 101, далее через Тихвин. Документы для отправки в Москву будут закончим через два-три дня. Тогда и выезжать надо будет. Готов?
– Так точно!
– Вопросы имеются?
Андрей решил рассказать о просьбе «Пуговички».
– Петр Николаевич! Есть один важный вопрос. В деле ареста агента абвера Вольфа большую помощь нам оказал участковый уполномоченный милиции в дачном поселке Старая Деревня. И фактически милиционер спас мне жизнь, когда топор над головой занесли. Я хотел бы просить вас разрешить вывезти на Большую землю членов семьи участкового, женщину и ребенка, которые находятся в крайне истощенном состоянии.
Начальник управления задумался, но по обыкновению быстро принял решение:
– Помощникам надо помогать. Тем более что мы не поощряли этого товарища за содействие в успешно проведенной чекистской операции. Можешь везти этих голодающих, женщину и ребенка, только надо получить в Смольном разрешение на отправку жителей города через Ладогу. Это и будет нашим реальным поощрением.
Андрей довольный вернулся в кабинет и взялся за трубку телефона, чтобы сообщить «Пуговичке» хорошую новость и поторопить с оформлением документов. Однако с этого момента дело приняло неожиданный оборот.
Дежурная по Петроградскому райотделу милиции сообщила, что младший сержант милиции Квитко четыре дня не появляется на службе. Точно известно, что она находится в своей комнате в общежитии сотрудников милиции на улице Скороходова, но, видимо, болеет, потому что не может встать с кровати. Савельев без разъяснений понял, почему Вера не может встать: она несколько дней ничего не ела, отдав все продукты матери и брату. Что же, надо ехать выручать человека из беды!
Он вынул из своего «НЗ» несколько сухарей, нашел пустую бутылку и налил в нее горячего сладкого чаю. Завернул бутылку в полотенце, чтобы не остывала, и положил в сумку вместе с сухарями. Потом пошел в кабинет к своим товарищам и, как было принято говорить, «стрельнул» в долг банку тушенки, пакет макарон и немного хлеба. План действий, как поставить «Пуговичку» на ноги, у него был готов. Действовать предстояло, не мешкая.
На служебной машине Андрей быстро доехал до знакомого здания общежития. Внутри вход в помещение охраняла вахтерша. Это была грозной наружности бабушка в шинели бойца военизированной охраны с наганом в кобуре на боку. Весь её вид в амбразуре постового окна говорил о том, что враг на этом участке не просочится. Внимательно изучив содержание служебного удостоверения, она заявила, что должна занести данные посетителя в журнал прибывающих и убывающих лиц, выписать пропуск, заверить его у начальника караула охраны и только потом сможет пропустить товарища в комнату номер тридцать шесть к сотруднице милиции Квитко Вере Николаевне.
У Савельева дыхание перехватило от такого махрового бюрократизма, и он раздраженно воскликнул:
– Со мной вы соблюдаете букву инструкции, а то, что сотрудница Квитко несколько дней лежит, не вставая, может быть, на грани голодной смерти, вас не касается! Ни врача вызвать, ни госпитализировать человека инструкция не позволяет!
Полная собственного достоинства вахтерша ответила:
– Зачем вы кипятитесь, товарищ? Я же не препятствую тому, чтобы вы прошли в общежитие, но обязана четко выполнять свои обязанности.
На шум словесной перепалки из кабинета рядом вышел пожилой человек в форме ВОХР с треугольниками сержанта в петлицах. Видимо, это и был начальник караула.
– Вам что, товарищ? – вежливо поинтересовался он у Савельева.
Андрей показал служебное удостоверение и сказал:
– Мне пройти нужно к знакомому.
Начальник сложил руки по швам и бодро выпалил:
– Прошу проходить, товарищ лейтенант государственной безопасности!
Не заставляя повторять дважды, Андрей устремился наверх мимо обиженно поджавшей губы вахтерши и услышал за спиной зло свистящий шепот её начальника:
– Ты, Бочкарева, на неприятности нарываешься? Нюх потеряла? Смотри, я тебе устрою тренировку!
Бегом взлетел на второй этаж и открыл нужную дверь. Картина в комнате номер тридцать шесть производила удручающее впечатление. Свет не горел, было довольно темно. Среди голых побеленных стен уныло смотрелись три пустые не застеленные кровати, на четвертой у окна неподвижно лежала Вера, укрытая шинелью до подбородка. Глаза на мертвенно бледном лице были закрыты. Казалось, что она не дышит. Андрей нашел свечку в стеклянной банке, служившей в качестве лампочки, зажег, взял с прикроватной тумбочки круглое туалетное зеркальце и поднес к полуоткрытому рту.
– Слава Богу! – успокоено прошептал Андрей, увидев, что зеркальце запотело.
Он приподнял Веру и усадил на подушках. По капельке стал лить в открытые губы остававшийся теплым чай. Девушка сделала несколько глотков и, наконец, подняла ресницы. Серые озера ее глаз всегда были большими, а сейчас на исхудавшем лице казались просто огромными. Кусочками она вместе со сладким чаем проглатывала разломанные сухари. Взгляд стал осмысленным, Вера подняла руку, отвела горлышко бутылки в сторону и откинула голову на подушку, явно устав. Потом слабо улыбнулась своему спасителю.
Андрей тихо спросил:
– Вера, вы помирать собрались? Комсомольцы так не поступают! Что с вами произошло?
Ответные слова не прозвучали, а прошелестели в тишине комнаты:
– Не знаю. Ходила на службу, а потом вдруг подняться с кровати не смогла.
– Когда вы последний раз ели?
– Не помню. Но на дежурстве я пила горячий чай.
– Куда делся ваш хлеб, полученный на карточки?
По щекам потекли слёзы. Она с трудом ответила:
– Мама потеряла карточки за целый месяц на себя и маленького брата. Кому-то из нас пришлось бы умереть. Тогда я отдала свои карточки, решив, пусть живут они.
Андрей возмутился:
– Вера, почему вы не сказали об этом мне, когда приходили в госпиталь? Я бы что-нибудь придумал!
Прикрыв глаза, девушка ответила со вздохом:
– Тогда я пришла к вам прощаться. Понимала, что долго не протяну. Но вы уговорили меня съесть целое яблоко. На тех витаминах я еще пару дней продержалась.
У Андрея защипало в глазах. Чтобы не показывать слабость, он встал с кровати. Подошел к окну, взглянул на сгущавшиеся за стеклом вечерние сумерки, потом снова присел и дал Вере еще чаю и сухарик.
Она смотрела на него с виноватой улыбкой.
– Ожили, как будто бы? – с надеждой в голосе спросил Савельев.
Вера слабо качнула головой в знак согласия.
– Я повезу вас на лечение. Без всяких возражений. Вы должны слушаться старшего по званию.
Он снял с кровати шинель и откинул одеяло. Вера лежала на простыне в нижнем белье. Её форму он нашел на плечиках в платяном шкафу. Подумал, что раздеться и лечь у нее сил хватило, а встать и пойти на службу уже не осталось.
Натянув ей через голову форменную юбку, Андрей велел застегнуть пояс. Вера негромко чем-то возмущалась, но послушно выполнила команду. Потом стала застегивать пуговицы на гимнастерке, натянутой также силком. Ноги в чулках вставила в сапоги, стоявшие рядом с кроватью, и попыталась подняться. Не получилось. Андрей завернул её в шинель и взял на руки. Удивился тому, насколько девушка оказалась легкой.
Спускаясь к машине, чекист отдал команду вахтерше:
– Бочкарева! Возьмите телефон и позвоните дежурному по Петроградскому районному отделу милиции. Сообщите, что Квитко увезли на лечение, покуда она не умерла с голоду у вас в общежитии. Вот мой служебный номер для связи.
В машине он рассказал Вере, что получил разрешение вывезти её маму и брата через Ладогу на Большую землю. Вера кивнула, что поняла, а потом слабым голосом сообщила адрес, где живут её родные.
Около своего дома на улице Куйбышева Андрей отпустил шофера, объяснив, что отсюда пойдет в управление пешком, как только освободится. Снова взяв почти невесомую ношу на руки, поднялся к себе в квартиру. Соседи с удивлением смотрели, как их Андрей Петрович открыл дверь и понес в свою комнату почти безжизненную девушку в милицейской форме. Действие происходило при общем молчании. Но вот он вышел, достал из сумки продукты и положил на кухонный стол. Осмотрел серьезным взглядом соседей и сказал:
– Тамара Васильевна, Александр Андреевич, рад видеть вас в добром здравии. Я хочу оставить у себя в комнате девушку-милиционера. Зовут ее Вера, Вера Николаевна Квитко. Это – сотрудница отдела милиции нашего района. Недавно она спасла мне жизнь. А сейчас чуть было сама не померла от голода. Теперь мой долг позаботиться о ней, потому что больше некому. Так уж получилось. Я принес еды для нее на пару дней, потом принесу еще. Но вот беда: по делам службы мне надо выезжать, то туда, то сюда. Поэтому, дорогая Тамара Васильевна, очень вас прошу взять на себя заботу об этом человеке, пока она не встанет на ноги. Я в долгу у вас не останусь, обещаю.
Соседка с некоторой обидой ответила:
– Что же вы такое говорите, Андрей Петрович! Нечто мы не люди, не ленинградцы? Сами знаем, как важна нуждающимся любая помощь. Ведь и вы нас с Александром Андреевичем спасли, когда мы были на волосок от голодной смерти. Девушку эту, Веру, выходим, не волнуйтесь! Ступайте спокойно на службу. Я приготовлю поесть, накормлю и обихожу вашу знакомую.
Вместе они зашли в комнату, где лежала Вера. Андрей познакомил ее с соседями, попросил слушать их советов и восстанавливаться. Девушка согласно кивала головой. Собравшись уходить, Андрей сказал:
– Завтра поеду в Смольный, чтобы получить разрешение на эвакуацию ваших родных. Потом подскочу сюда и расскажу, когда и куда мы с ними поедем. Ждите меня и поправляйтесь! Все будет хорошо!
В Смольном Савельев направился на третий этаж в пристроенное здание, так называемый Садовый корпус. Там располагался отдел, который осуществлял руководство и контроль деятельности военных ведомств, органов юстиции, здравоохранения и социального обеспечения, так называемый административный отдел. Поднявшись по левой лестнице на второй этаж, он пошел дальше по коридору, размышляя, как лучше объяснить работникам отдела ситуацию, в которой ему нужно вывезти из Ленинграда в эвакуацию совершенно посторонних людей.
В задумчивости он почти натолкнулся в коридоре на человека, вышедшего из ближайшего кабинета. Его удивлению не было конца, когда он узнал Василия Андреевича Пашутина, чекиста, его бывшего командира партизанского отряда на Псковщине. Одет тот был не совсем по-военному, то есть в брюки-галифе с сапогами и защитную гимнастерку, но без знаков различия. Пашутин улыбнулся и пожал руку старому знакомому. На недоуменный вопрос Андрея ответил просто:
– Недавно перевели из органов на ответственную административную должность. Направили туда, где гражданские не справлялись.
Тут же спросил:
– Ты какими судьбами здесь, Андрей Петрович?
Савельев кратко рассказал о «Пуговичке», о ее голодающих матери и брате, о разрешении Кубаткина вывезти их через Ладожское озеро на Большую землю.
Пашутин задумчиво почесал затылок, а потом ответил:
– Дело это правильное. Надо увезти, пока они голодной смертью не кончились. Пойдем, я сам оформлю тебе разрешение, чтобы проблем не возникло. А то здесь встречаются работники, которые считают себя пупом земли, у них в разгар зимы снега белого не выпросишь.
Через полчаса они шли с готовым документом из кабинета Пашутина в обкомовскую столовую на первом этаже, где тот решил угостить гостя:
– Многого не обещаю, но сладким чаем и свежим хлебцем с маргарином попотчую.
За чаем в просторном и почти пустом зале с металлическими колоннами посидели, обсудили новости. Пашутин интересовался, как служат его знакомые по четвертому отделу. Савельев извинился, что долго отсутствовал и мало знает, но про некоторых рассказал, что помнил. Потом вместе вышли на лестницу у главного подъезда Смольного. Пашутин на улице закурил, а Савельев встал рядом, оглядывая двор. Вдруг у левого подъезда здания, ведущего в сторону столовой, где они только что пили чай, он увидел грузовую машину и суетившихся рядом людей.
– Что там происходит? – поинтересовался с удивлением.
Пашутин оглянулся, погасил папиросу и со вздохом ответил:
– Что происходит? Сейчас везде так! Стоял человек, работал у плиты, силы иссякли, упал и не встал больше. Выносят и прямиком на кладбище.
– Что и здесь мрут люди с голоду? – с какой-то тоской спросил Андрей.
– А что ты думаешь, раз возле котлов, так можно лопать от пуза? Нет, брат ты мой, тут, как во всем в Ленинграде. Лишь враждебные элементы слухи распускают, что работники в Смольном жируют. Вон, как жируют, сам видишь!
Они замерли и смотрели, как чье-то тело, укрытое простыней, на носилках поставили в кузов, закрыли борт и махнули шоферу, что можно ехать. Машина описала полукруг и медленно выехала за ворота. Лишь после этого Андрей простился и отправился по своим делам.
В общежитии Ленинградской лесотехнической академии его ожидала мама Веры Квитко Мария Ивановна и семилетний брат Павлик. Женщине, судя по паспорту, было всего сорок четыре года, но выглядела она словно старушка: худая, с морщинистым лицом и потухшим взглядом. Она одела в теплую одежду мальчика и показала на два стоявших в углу комнаты тюка с вещами, увязанными в большие шерстяные платки:
– Это все наши вещи, товарищ военный.
– Меня зовут Андрей Петрович, – поправил ее Савельев.
– Да, да. Я запомню. Спасибо.
Павлик посмотрел взрослым взглядом и серьезно спросил:
– Андрей Петрович, мы с Верой, моей сестрой, попрощаемся перед отъездом?
– Да, Павлик, мы сейчас поедем к ней, – ответил Андрей, взял оба тюка в руки и вышел из комнаты.
В машине он усадил женщину и ребенка на заднее сидение рядом с собой и велел шоферу ехать на Петроградскую сторону.
Павлик с интересом осматривался в машине, погладывал в окно, а потом без робости спросил:
– Андрей Петрович, ваша машина называется «эмка»?
– Точно, «эмка». Знаешь машины, молодец!
Шофер остановил машину у знакомого ему дома на улице Куйбышева, и Андрей повел гостей к себе домой. Он открыл скрипучую дверь парадной и велел подниматься на третий этаж. Подъем по лестнице занял у ослабленных людей много времени. Мария Ивановна то и дело останавливалась, глубоко дышала и c трудом делала несколько новых шагов. С площадки второго этажа Андрею пришлось взять ее под руку и попросту тащить на себе. Павлик поступил по-другому: он ухватился за металлические стойки под перилами и, перехватывая руки, подтягивался и одну за другой преодолевал ступеньки вверх.
На третьем этаже все дружно отдышались, и Андрей отпер дверь в квартиру.
Вскоре обитатели коммуналки собрались на теплой кухне. Ослабшую Веру привела и поддерживала Тамара Васильевна, взявшая над ней шефство. Александр Андреевич стоял у окна, скрестив руки на груди, с грустным выражением лица посматривал на гостей. Мать и брат бросились обнимать Веру, с которой им сегодня предстоит надолго расстаться. Глаза у женщин были на мокром месте. Пока семья Квитко что-то обсуждала между собой, Тамара Васильевна шепотом доверительно рассказывала Андрею:
– Верочка уже ест сама. Я приношу, и она всё съедает. Ничего-ничего, не беспокойтесь, потихонечку восстановится. Мой Александр Андреевич тоже в начале зимы умирал с голодухи, а теперь работает, ходит и выглядит, как все. И Верочка поправится. А то сейчас прям кожа да кости. Я ее намыть решила, натопила в кухне, воды нагрела в тазу. Привела, раздела и чуть сама слезьми не облилась. Худа, что твоя смерть. Вы уж меня извините, говорю по-простецки, но у молодой девчонки, считай, невесты по возрасту, сейчас никаких девичьих форм не осталось. Только кости во все стороны торчат. Гос-споди-и, ты, Боже мой, что за жизнь такая пошла? Что с людьми блокада творит?
Савельев молча слушал и согласно качал головой. В ответ тихонько объяснил:
– Ее мать потеряла хлебные карточки на весь месяц. Вера, конечно, отдала свои. Сколько дней она не ела, даже представить не могу.
Тамара Васильевна, выговорившись, вдруг всплеснула руками и воскликнула:
– Ой, что я стою, рот разинув, ворона старая! У меня же чай на всех вскипячен. Андрей Петрович сухарики принес. Попьем вместе перед дальней дорожкой. Рассаживайтесь на эти стулья, не стесняйтесь! Андреич, принеси из нашей комнаты еще парочку, чтобы всем места хватило.
Тамара Васильевна по такому случаю достала чашки и блюдца из фарфорового сервиза, сказав при этом:
– Надо же ими когда-то пользоваться! С начала войны не вынимала из буфета.
Поставила на стол и сама залюбовалась. Александр Андреевич пробурчал:
– Нашла время для хвастовства.
Жена, молча, отмахнулась, мол, не твоего ума дело.
Пока дружно пили чай из красивых чашек, Андрей излагал план предстоящей поездки:
– Сейчас мы с Марией Ивановной и Павликом сядем в машину и поедем.
– В «эмку», – со знанием дела уточнил Павлик.
– Точно! – продолжил Андрей. – К ночи будем в Осиновце, там начало ледовой дороги через Ладогу. И поедем через озеро, расстояние до другого берега всего тридцать километров. Однако ехать будем в составе колонны очень медленно, поэтому в деревне Кобона на другой стороне Ладоги появимся ближе к утру. Там должны покормить и заправить бензином машину. Отдохнем и поедем дальше до города Тихвин. После окончания боев город остался в наших руках, а немцев отогнали на сто двадцать верст. В Тихвине у меня есть знакомый, из числа городского начальства. Он обещает устроить наших беженцев подлечиться в больницу, потом Павлик пойдет в школу, а Мария Ивановна может определиться на работу в школу или детский сад. В городе много эвакуированных, о них надо заботиться. Поэтому места найдутся. Ну, а я поеду по своим делам дальше.
Тут те, кто уезжал, и те, кто оставался в Ленинграде, стали обниматься и желать друг другу всего хорошего. Вера подарила брату деревянную машинку, поцеловала и сказала:
– Будешь играть в дороге. Потом напишешь мне письмо!
Павлик вежливо сказал спасибо и аккуратно сунул игрушку за пазуху.
В коридоре из включенного репродуктора
слышались стихи, которые читала по радио ленинградская поэтесса Ольга Берггольц:
...Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна...
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Тамара Васильевна в накинутом теплом платке, провожая уезжавших, стояла в дверях, крестилась и шептала: «Храни вас, Господи!»
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================